Одну хавиру посещал,
Шекспир узнал про это дело
И водевильчик накатал…

Лена, нам в свое время Ирина Константиновна Новодворская говорила, что это Ваш папа сочинил, как и насчет «В имении Ясной Поляне». Напутала или правда? — давно хотел спросить.

* * *
Много я видел разных мавров (и никто из них не сделал дела и ни один не хотел ухoдить), но фильм Орсона Уэллса «Отелло» (1952) — вчера ночью смотрели по Средненемецкому телевиденью MDR — совершенно гениален и всех забивает. Оно, конечно, и не диво, если речь идет об Орсоне Уэллсе. Но каждый гениальный фильм Орсона Уэллса гениален по-своему (а негениальные негениальны более или менее одинаково; не смог удержаться, не возьмусь доказывать, поскольку не киновед, но звучит как-то очень убедительно).

Здесь: прежде всего нечеловеческая красота съемки, нечеловеческая скорость смены кадров, никогда не приводящая к мельканию, нечеловеческие ракурсы, и в них лица актеров, прежде всего самого Уэллса-Отелло… Сцена убийства Кассио в бане — сверкающим клинком, проходящим настолько насквозь, что, кажется, он и измерения насквозь проходит, и переходит в другую физику, где его и один, и несколько.

Вообще — другая геометрия: всё наклоненное, всё по всему скользит — по крепостным стенам, по морю, по небу…

Собачка Родриго!
Осиротела собачка Родриго, ее жальче пуще Дездемоны…

У всех, кроме Отелло, такие носы! Такие носы! Не могу сказать, какие носы — гоголевские, итальянские.

Перевернутое и неперевернутое курносое лицо Отелло, вырезанное из тьмы…

Все это совершенно незабываемо. Вообще, кажется, я помню каждый кадр (хотя, конечно, вряд ли).

Если бы не дурацкий сюжет (стихи-то в порядке, классический немецкий перевод, по которому в XIX в. в России переводили Шекспира, притворяясь, что с английского), то было бы совершенство, которого в мире не бывает, если, конечно, не считать «Капитанской дочки» и некоторых стихотворений Тютчева.

Интересно, что это фильм настолько же неамериканский, насколько «Гражданин Кэйн» — американский. Даже принцип отработки сюжета (дурацкого) не американский при всей его удивительной скорости. Вероятно, поэтому фильм настолько не пошел в Америке, что практически потерялся и его сейчас пришлось реставрировать. Он скорее японский, но это, вероятно, по той причине, что он в начале 50-х гг. был очень знаменит в Европе. Очень возможно, что и любимые самурайские балеты не без его воздействия.

Опять же не киновед, но такое ощущение, что фильм разобран на цитаты — это мягко говоря. А лучше — разворован, как забытая дача.

Но больше всего я все равно люблю «Третьего» — там и сюжет хороший. Не надо переживать из-за собачки Родриго и Дездемоны, дурочки с переулочка.

Благодарность philtrius: небольшой проект, посвященный русским поэтессам первой половины XIX века.

Вот, например, Марья Осиповна Москвина пишет «Гимн Солнцу»:

О ты, миры что освещаешь,
Огнеобразный вождь планет!
Живишь стихии, согреваешь,
На землю низпуская свет!

О ты, что спешными стопами
Низходишь с высоты небес,
и преломленными лучами
снимаешь инеи с дверес!
<...>

Огнеобразный вождь планет! Инеи с дверес! (понимаю, что с древес, но не лучше ли так оставить? Утром встали — все двери усадьбы в инее…)

А Марья Поспелова перелагает псалмы (кто-то некоторое время назад искал русские переложения псалмов — учтены ли эти, 17-й, 26-й и 32-й?)

А «девица Волкова» (Анна Алексеевна Волкова, дочь Статскаго Советника Алексея Степановича Волкова, служившаго около тритцати лет с похвалою при разных посольствах, и скончавшагося в 1806 году Ноября 1 дня, оставя после себя жену и двух дочерей в горестном и весьма недостаточном состояии) такими сильными стихами поет спокойствие природы:

Пою спокойствие природы
Средь гор, лесов, и средь полей:
В минуты сладкия свободы
Перо и мысль стремится к ней.
Великим действиям внимаю
Сего смиренна божества,
В Священном ужасе взираю
На красный образ Естества:
<...>

На красный образ Естества! (знаю, знаю про значения слова «красный»; все равно хорошо получается!)

В общем, много замечательного и забавного, оцифровано только довольно неряшливо и сведения об авторессах в почти зачаточном состоянии. Впрочем, вероятно, всё будет исправляться и улучшаться.

Насколько я помню, недавно умерший писатель Сэлинджер — это такой юностёвый повестёвый пятидесято-шестидесятый. Я, конечно, понимаю, что в свыше всякой меры дурацком названии «Над пропастью во ржи», составленном по принципу «на Кавказе они не ядовитые» — у них в Америке или в горах рожь растет, или в полях пропасти разверзаются — он не виноват: это, конечно, творчество переводчицы Райт-Ковалевой, и это не самое тяжкое ее преступление перед русской литературой.

Тем не менее произведение и все его, по крайней мере, известное публике творчество, вообще-то всегда ассоциировалось у меня с тетра-(если не путаю)-логией писателя Анатолия Рыбакова про Кроша. Особенно с повестью «Каникулы Кроша» почему-то.

И вот я себе представил: а что, если бы писатель Рыбаков после «Каникул Кроша» вдруг перестал публиковать свои произведения. Сидел бы на даче в Переделкино, писал-писал-писал и ничего не публиковал — и ни в журнале «Юность», и ни в журнале «Дружба народов», и ни даже в журнале «Знамя». А вот бы он так лет тридцать-сорок пожил, а потом взял бы и помер — а он вроде и помер, кажется, земля ему пухом. И тут бы полилось из загашников: и «Тяжелый песок», прости Г-ди, и «Дети Арбата», не к ночи будь помянуты.

Полагаю, примерно этого же следует ожидать и с сэлинджеровской дачки — «Детей Арбата» по-сэлинджеровски..

Постоянные читатели этого журнала знают, почему каждого 30 января здесь выставляются три стихотворения из «доисторических времен». Не стану нарушать традицию.

Читать далее →

текст, написанный к столетию со дня его смерти. Сначала по-немецки, для цюрихской газеты «Tagesanzeiger», а потом по-русски.

Русская редакция была передана по пражскому радио (директор — пан Свóбода) в передаче С. С. Юрьенена «Поверх барьеров», потом опубликована в израильском журнале «Нота Бене».

СМЕРТЬ В БАДЕНВЕЙЛЕРЕ

Несколько лет назад я заезжал в городок Баденвейлер неподалеку от Фрайбурга, на самой немецко-швейцарской границе — увы, по обычному поводу всех моих путешествий: чтение в курхаузе, а на следующий день вялая дискуссия о судьбах России: пара русских писателей и пара немецких «знатоков России», последнее, между прочим, интереснейшая профессия, — хотел бы я когда-нибудь так же хорошо знать Россию, как они ее знают, бородатые грузные дяди в мятых костюмах, преимущественно гимназические учителя на пенсии, и отглаженные дамы, преимущественно чьи-нибудь жены. Читать далее →

Даю ссылку на это в высшей степени сжатое, взвешенное и точное выступление В. И. Шубинского вне всякого отношения к т. н. дискуссии, от которой он оттолкнулся.

Смысл ознакомления с этим высказыванием — чисто практический. Кто не выполняет простых гигиенических правил, в нем перечисленных — пусть потом не жалуется на инфекционные болезни и вообще на плохой воздух в помещении.

По ходу сочинения статьи о Лившице (слава Б-гу, готова!) и подготовке некоторого первичного корпуса книги статей (еще не готов, но почти) натолкнулся на некоторое количество всякого любопытного материала, который обдумываю, не использовать ли для дополнения тех или иных текстов (это устный синтаксис, если кого интересует).

Вот, например, мнение А. А. Ахматовой о стихах Красовицкого, переданным Андреем Сергеевым:

«Я прочел Ахматовой несколько моих любимых стихотворений Красовицкого. Не понравилось.
— Нет звука»
(Omnibus, с. 379)

Не могу не согласиться с этим мнением. Под “звуком” она, конечно, понимала не внешнюю фоническую организацию, этого как раз у Красовицкого навалом. “Звук” в стихах — это особое, внутреннее качество стиха, не поддающееся формальному изучению и формализованному установлению, следовательно, для филологов и критиков бесполезное, если не вредное и опасное. Возникает оно не только и не столько в произносимых звуках поэтических речи, сколько между ними, более в гласных, чем в согласных, более в паузах, чем в словах. “Звук” — это то, что каждый настоящий поэт чувствует языком, губами, легкими — прежде всего у себя, но, конечно, и у коллег. Собственно, только этим — наличием или отсутствием звука, или дыхания, как его еще иногда называют — отличаются хорошие стихи от плохих, настоящие от ненастоящих.

Но есть вопрос: не может ли кто-нибудь указать источник кочующего по Интернету утверждения, что Ахматова считала Красовицкого «бесспорно гениальным». Я этого источника не нашел.

Совершенно поразительный господин (хоть и из товарищей, что для американца почти простительно). В смысле композитор. Писал для механического пианино. Звать Конлон Нэнкэрроу, если я правильно понимаю, или Нанкэрроу — Conlon Nancarrow, короче.

Родом американец, трубач на океанском лайнере, боец интербригад на испанской гражданской войне, после возвращения из Испании поимел кое-какие проблемы с американским государством (паспорт у него чуть ли не отобрали, во всяком случае отказывались продлевать — вдруг соберется еще с кем-нибудь повоевать), что сбежал в 1940 г. в Мексику, где и прожил всю жизнь (получил мексиканское граждантво в 1955 г., умер в 1997 г. 84 лет отроду). Впрочем, здесь про него по-немецки, здесь по-английски, читайте сами.

В общем, сочинил 51 этюд для механического пианино. По-моему, довольно замечательная музыка. Ниже этюд 7:

Ну, там их много.