Получена сегодня:

Verlag: Jung und Jung; Auflage: 1 (Februar 2012)
Sprache: Deutsch, Russisch
ISBN-10: 3990270222
ISBN-13: 978-3990270226

Нечеловеческой красоты книга, страшно в руки брать.

Читающим стихи: расширенный вариант последнего стихотворения:

…Всё, что только может дать любовь!
Всё, что только могут взять войска!

А. И. Ривин, «Дроля моя, сколько стоит радость…» (конец 30-х гг.)

СТИХИ О РОДИНЕ

1.
Это родина — тьма у виска,
Это родина — здесь и нигде,
Это ближнего блеска войска
Погибают в колодной воде,

Но загранного неба луна
Над колодой стоит с булавой —
Эта родина тоже одна,
И уйти бы в нее с головой.

2.
Это родина — свет на щеке,
Это запах подушки сырой
И стрекочущий ток на щитке
За дырой, за норой, под горой,

Но сохранного неба луна
Наливает в колоду свой воск.
Эта родина тоже одна.
— И последняя родина войск.

II, 2012

Праздное наблюдение

До чего же прекрасны «лидеры российской оппозиции» — например, большевизанствующий Урфин Джюс, деревяннее солдатиков, которых надеется выпилить и оживить. Или сетевой жулик с фамилией, как у ж/д станции (впрочем, лучше бы его звали Товарный). Или демшизовый полуидиот, играющий в шахматы лучше нас с вами, но хуже компьютера, бывший член ЦК ВЛКСМ и любимец айзербайджанского КГБ, уступившего его по сходной цене вирджинскому ЦРУ.

А ведь есть еще чудесный грузин, автор тривиальных романов полупатриотического содержания, и полуальфабетизированный куплетист-халтурщик, и светские львицы с недоенными глазами и-и-и… Не говоря уже о всякой пузатой мелочи — писателях-коммунистах, родноверах, «правозащитниках» и т. д.

Трогательна всех их абсолютная совместимость, вне зависимости от какой бы то ни было идеологии: демшиза с комшизой и с фашизой, взявшись за руки, друзья — это, конечно, и есть антропологическая близость.

Воистину цвет нации! С чем нацию и можно поздравить.

О халтурном жилье

Я, вероятно, уже писал когда-то, что мы жили, пока не переехали на Староневский (когда я перешел в шестой класс, т. е. в 1971, что ли, году), на Колокольной 11, в «красивом доме». Квартира № 2.

Сегодня заметил, по случайной надобности пересматривая книгу Эммы Герштейн о Мандельштаме, что в этом же доме, но в квартире № 6, жили Рудаковы — т. е. С. Б. Рудаков, бывший с Мандельштамом в воронежской ссылке и его жена, запутанная в знаменитую историю исчезновения и/или уничтожения гумилевского и мандельштамовского архивов. Рудаков погиб на войне, жена его до ее смерти в конце 70-х гг. так и жила на Колокольной в такой же, по всей видимости, коммунальной квартире, как была и у нас (только окна и потолки были, конечно, пониже). Мандельштам ночевал там, приезжая в Ленинград (по возвращении из Воронежа в Москву, естественно). Теперь я всё время представляю себя ребенком, ворочающимся на тахте (семья, чтобы не мешать мне засыпать, ушла на кухню разговаривать с другими соседями), на потолке движутся трамвайные тени, а через этаж прямо надо мной, до моего рождения, конечно, но какая разница, всё происходит одновременно… — ворочается на рудаковской раскладушке Осип Мандельштам.

Умер Асар Исаевич Эппель

Москва, 2005 (фото Ольги Мартыновой)

Многое было с ним связано в жизни. В том числе, многие люди — и многие из них тоже уже умерли, например, Вольф, Эппеля обожавший и уважавший (в первую очередь, за умение собственноручно строить мебель), а жену его, Регину Петровну, бывшую балерину Кировского театра, которую Асар «высидел» в Ленинграде, пока она не вышла на пенсию и не уехала с ним в Москву — Вольф почти боготворил и наделял ее именем героинь своих детгизовских книжек. Эппель относился к Вольфу с сомнением (знакомство было пицундское, необязательное) и только в году в 97-м, когда в Берлине услышал его стихи, понял, кто был Вольф на самом деле.

В последние годы мы были не очень в контакте — по причинам неслучайным, но сейчас не играющим никакой роли. Раз в год перезванивались по какому-нибудь неважному делу.

В первых двух книжках рассказов, которые он так долго писал по советским домам творчества, показывая коллегам, но о печати и не думая, точнее, думая постоянно, но понимая бесперспективность этих мыслей (это было, как у Вольфа со стихами — практически та же процедура) — среди них есть замечательные по красоте фактуры тексты. Мы (т. е. альманах «Камера хранения» в 90-х гг.) были первыми, по крайней мере, из изданий, выходящих в России, кто напечатал Эппеля как прозаика. Потом стало по-разному, к «новым», т. е. написанным уже в состоянии «знаменитого писателя» рассказам я отношусь сдержаннее. Впрочем сейчас это неважно. Сейчас — только печаль…

Текущее чтение — 6

Борис Зайцев. Жизнь Тургенева. Париж: YMKA-PRESS, 1949 (второе издание, первое было в 1932 г.)
Борис Зайцев. Жуковский. Париж: YMKA-PRESS, 1951
Борис Зайцев. Чехов (литературная биография), Нью-Йорк, Изд-во им. Чехова, 1954

Три литературные биографии Бориса Зайцева. Лучшая — Жуковский, неплохая — Тургенев, кошмарная — Чехов.

Что касается Жуковского и отчасти Тургенева, то всё — очевидное отсутствие специальных литературоведческих сведений и навыков, представления об истории русской литературы на уровне гимназии губернского города, представления о России и мире, ограниченные принятой в начале ХХ века у потомков либеральных бар (сделавшихся «второй интеллигенцией») формулой: православие, демократия и то своеобразное западничающее славянофильство или славянофильствующее западничество, которое иногда в них так удивляет — всё это искупается совершенно неземной прелестью отдельных страниц, особенно описаний природы — родной орловской или родной итальянской — и людей XIX века, их быта, их странностей и особенностей. Просто-напросто есть совершенно волшебные фразы, особенно в «Жуковском». Как только дело доходит до каких-либо литературно-исторических или просто исторических объяснений, толкований, мыслей — всё, конец, перед нами не очень умный либеральный барич с оттенком православного ханжества, что, впрочем, до времени легко прощаешь.

«Чехов», однако, страшен. Может быть, потому что время и человек слишком близки, ничего исторического в этой биографии нет, это биография современника, и очень плохая. Такое ощущение, что насколько Зайцев не то что понимает, но скорее чувствует людей своего происхождения — тульско-орловских дворян — Буниных, Тургеневых, Толстых — настолько он не понимает Чеховых, пришедших из совсем другого ландшафта и из совсем другого мира. Соответственно, никакой красоты текста, а только нудноватый пересказ биографии с опорой на советские издания переписки, на воспоминания о паре личных встреч и на рассказы общих знакомых. Самое утомительное — постоянные попытки лезть к Чехову с православием, оценивать его мысли, поступки, сочинения, исходя из их соответствия или несоответствия некоей православной правоте. Это было и в книге о Жуковском, отчасти, и более или менее соответствовало натуре героя, почему вообще не раздражает. К Тургеневу время от времени применялись сожаления о его неправославии — несколько утомительно, но, в общем, выносимо. Чехов просто-напросто насилуется постоянными вздохами и отступлениями, как он насиловался в советском литературоведении 50-70 гг. марксистским ханжеством — метод совершенно тот же: ставить увеличительное стекло перед всяким местом, которое с тем или иным правом можно охарактеризовать как «социальную критику» и выделять образы «Петь Трофимовых», как будто они действительно играют какую-то существенную роль в общей системе чеховского мира, у Зайцева же — приписывать «православному чувству» всякое проявление поэтического чувства природы или всякое размышление о смерти, а также немедленно умильно рассусоливать каждое попавшее в чеховские тексты лицо духовного звания (а Чехов их описывал много и с симпатией). И поскольку это производится довольно настырно, то читать противно — автор предстает туповатым ханжой, каким он несомненно не являлся — очевидно, просто неудачный выбор предмета.

Художественных сочинений Зайцева я много не читал, надо бы заглянуть.

Читающим по-немецки: JURJEWS KLASSIKER

Колонка № 56, посвященная 70-летию со дня смерти Даниила Хармса.

Следующая будет о Георге Крайслере.

Официальное объявление

Как известно, я закрыл свой «Живой журнал» и очень этим доволен. Единственное, чего я совсем не ожидал — что освободившийся адрес с полным наименованием моих имени и фамилии, т. е. «oleg-jurjew.livejournal.com», немедленно подхватит какое-то именующее себя «carlbrendon» существо, повествующее о каких-то подробностях экономики и политики, преимущественно к тому же малороссийской, например, таких.

Мне, конечно, совершенно наплевать, но хотел бы всё же совершенно официально заявить, что человек, сделавший это, есть самое что ни на есть позорное чмо и ничего больше.

Спасибо за внимание.

НКХ объявляет о выходе очередного обновления:

ОБНОВЛЕНИЕ ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЕРВОЕ от 7 февраля 2012 г.

СТИХИ
Наталья Горбаневская: НОВЫЕ СТИХИ (февраль — декабрь 2011)
Алексей Порвин: СТИХИ

О СТИХАХ
Аркадий Штыпель о Горбаневской: Рец. на «Круги по воде» и «Штойто»
Лев Оборин о Наталье Горбаневской: Рец. на «Прозой о поэзии и поэтах»
Елена Гродская об Алексее Порвине: КТО ГОВОРИТ СО МНОЙ О СМЫСЛЕ (рец. на «Стихотворения»)
Сергей Стратановский: РЕЧЬ НА ВРУЧЕНИИ ПРЕМИИ ИМ. АНДРЕЯ БЕЛОГО

ЛЕОНИД АРОНЗОН
Ю.Рубаненко: ФОРМУЛА АРОНЗОНА (из письма к дочери)

Сетевые издания «Новой Камеры хранения»

АЛЬМАНАХ НКХ (редактор-составитель К. Я. Иванов-Поворозник)
Выпуск 45: Выпуск 45: стихи Олега Юрьева (Франкфурт), Натальи Горбаневской (Париж), Ольги Мартыновой (Франкфурт) и Алексея Порвина (Петербург)

НЕКОТОРОЕ КОЛИЧЕСТВО РАЗГОВОРОВ
(редактор-составитель О. Б. Мартынова)

Выпуск 18
Олег Юрьев: О МИХАИЛЕ ЕРЕМИНЕ
Игорь Булатовский: ОБ ЭЛЬ ЛИСИЦКОМ
Валерий Шубинский: О С. В. ПЕТРОВЕ

В настоящее время ведутся блоги Олега Юрьева, Ольги Мартыновой, Алексея Порвина и Валерия Шубинского

Напоминаем, что мы просим авторов и читателей «Новой Камеры хранения», имеющих собственные блоги и страницы в социальных сетях, повторять наши извещения об обновлениях, если это не противоречит концепции ведения этих блогов и страниц.