Авторы Проекты Страница дежурного редактора Сетевые издания Литературные блоги Архив

Алексей Порвин

Стихи


Стихи из «Поэмы определения» и цикла «Антистрофы»

Усечения

"Воронье гнездо во все голоса..." и др. стихотворения

Определение дерева"

9.03.2013

17.08.2012

05.02.2012

18.03.2011

12.09.2010

28.02.2010

18.07.2009

22.02.2009

О стихах

Память ответного движения: О поэзии Олега Юрьева

Бросить кость собаке ума (беседа Александра Маркова с Алексеем Порвиным)

О стихах Олега Юрьева

Алексей Порвин

* * *

К ягодам, слаще всех облаков,
язык предутренний устремляя,
чувствуй лицом – роящийся зов,
маршрут с душой спрямляя.

Тесный полесок, схожий с плотом,
плывёт по шелесту вертикали –
вести везёт на небо о том,
что вёсла потеряли.

Если готовность в небо уплыть –
вознёй укушена мошкариной,
лучше среди деревьев побыть,
горчить себя калиной.

Бьётся о ветры – высохший плот,
листва измотана полукурсом;
сумрак наверх – всегда доплывёт,
хоть мошкарой покусан.


* * *

Грибник окликнет пару гласных,
а если обернутся они
на призыв такой, то устремятся,
спотыкаясь о вечерние пни.

Как убедить родные буквы
в твоих словах – остаться навек,
если тот плутающий схватился
за открытый звук, понятный траве?

Пускай звучание поможет –
и человек сквозь чащу пройдёт
к дальнему прибрежному просвету
(а кого ещё так долго зовёт?)

А после – гласные вернутся
к тебе: так бесконечен возврат
от спасённых человеков – к слову;
… а иная вечность будет навряд.



* * *

Праздник, обещанный вчера,
утоление приносит не всем,
а простор дурманить к чему –
старым, сильно прокисшим ничем?

Самую малость, лишь бы вкус
ощутить своим язычным теплом –
медленным и узким, как всё,
как застолья заждавшийся гром…

Винтообразно входит дым
в облака, а вот его рукоять –
стиснутый волнaми буксир
(больше нечем бутыль открывать?)

Скоро польётся в наши рты
никакая жидкость давних широт –
тот свободен, кто на язык
этих кaпель почти не берёт.


ДЕРЕВНЯ ВОЛОКУШИ

Тянуть морозную телегу –
какие станут существа?
Этих трудов сторонятся
последние числа февраля.

Ускориться сумело утро,
не утруждая никого;
лямками маленьких ранцев
оттянуты плечи у детей.

Натуга больше не напрасна,
когда колёсным стал пейзаж:
солнечный свет и озёра –
вращайтесь в бесшумной чистоте.

За горизонтом скрылась лошадь,
рассвет внезапно потеплел:
к новому времени года
подтащены зимние поля.



* * *

Для фраз желанна – точка,
а на болоте лежит, грустна,
размокшая досочка
(мачта мать ей иль сосна?)

Пусть по доске пружинит,
бросая в небо трясинный след,
внимательный разиня,
ныне не приплывший свет.

Соскальзывает сотни
невзрачных раз – и бежит себе,
ему повсюду – сходни,
это всё – зачем тебе?

Рассказывать, где топче –
безмерно хлюпающей доске?
Постой на многоточье,
на посчитанном песке.


* * *

Не своей природой сучковатой,
не стволами, ослабшими враз –
ветви опять удержаны чем-то:
так бы фразы – крепенько – ухватить.

Чуть погода задевает слово –
раздаётся пугающий треск:
сказанный полдень выбит из почвы,
сможет ли к безвременью – прирасти?

Что прозрачно рухнуло на землю?
Поднимай бедолагу, весна.
В позднем снегу темнеют ушибы,
а упавший с облака – невредим.

Потепленье по земле не ходит –
спотыкается чаще людей:
сверху торчат корявые ветви,
воткнутые в рыхлую высоту.



БЕЗДОМНЫЕ

Щепки с жаром полдневным –
одурманили июльский двор
грезит, что цветочный, не гневный
вокруг – разговор.

Ты ли – трезвость дневная?
Сквозняками выцеплен твой шаг,
им – валяться в мутности, зная:
подняться никак.

Двор, от марева пьяный,
духотой обсыпан щепяной,
думает – побудет поляной,
следя за тобой.

Ясный разум дворовый
пробудить от белой духоты:
у людей, живущих без крова,
слова – не цветы.



* * *

Вонзилась хвоинка в рукав,
булавочной тонкостью пришпилив
к тебе – смятение ветреных трав:
стебли погоду недопили.

Остатки опасны для нас –
тепло луговое затопляет
молниеносно – движения глаз,
сухостью слабо утоляет.

А что к рукаву приколоть
хвоинка нежданная забыла:
погоду выпьет сосновая плоть,
вкусит разлившегося пыла.

Глаза наполняя теплом
на треть (припасая часть – простору),
спасибо – соснам бездонным найдём,
тихо подколем к разговору.

 

* * *

У садовых засохлых крон
чьи усилья безветренно
тянут свой искристый тон,
в своей тишине – уверены?

Разбивая о жаркий сад
воду, шлангами гнутую,
пыли радужной велят
над листьями – длиться нотою…

Повторяй по чуть-чуть её;
капли, в солнце парящие
чувству будут ли – чутьё,
безмолвные, говорящие?

Повторяй, но не сразу всю
ноту с хвостиком веточным –
так держаться на весу
для слова – всегда избыточно.



ВОЛНЕ

Внезапно падает чайка –
перья подсвечены зарёй.
А крылья что тяготило?
Двери с шипеньем открой.

Не примешь, вытолкнешь птицу:
входа под воду для крыла
пока не сделано – или
водная дверца мала?

Прилив протрётся о камни,
вспенятся дыры, в глубину
уйдут, и всякое тело
встретят (но прежде – весну?)

Ведь только так погруженье
может с душой произойти:
потрись волна, о безбрежный
камень в рассветной груди.


* * *

Судёнышки швартуются
ко времени – на Вспять-реке,
только если время – рассветное
(устойчива тишина).

А к шуму ожидания
не прикрепить скользящий ход,
звуки зря помашут канатами
влажнеющих облаков.

Узнать о целях лодочных
и цели эти перенять –
чья душа в потёмках отважится,
не слушая голосов?

Не к вечеру, стучащему
дощатым берегом в шаги –
лодка к своему замедлению
торопится подгрести.



* * *

Выше яблони заползти
зачем желаешь, ожившая точка?
Ощущается небо
лучше всего – при полёте вниз.

Лёгкость вовремя защитит,
её зови – молчаливо – на помощь,
ведь подмога приходит
вряд ли – в ответ на слова и звук.

После – радостно ощутить:
смешны попытки на помощь себя же
призывать… Но при новом
резком падении – вновь молчишь.

(С ветви падает муравей,
свою заступницу – малую массу
призывая беззвучно
перед ударом о твёрдый грунт).

 

* * *

Канут растенья в плавный стон,
но без побегов станут – краше,
солнце (у формы) безлиственных крон
к ноябрю укравших.

Раны замажем чернотой –
и в непогоду – сад нарядим?
Чувства политы последней бедой,
станут – междурядьем…

Лучше порезам позабыть,
что – в облаках подслеповатых,
копией неба себя утолить
и садовой ватой.

Дёготь озёрный, ты – муляж
не очень зоркого предгрозья:
тычешься мглою, но душу отдашь –
яблоне и розе.

 

ПОД ДЕРЕВОМ

Пустырь копают с восхода
в белых пылевых клубах –
отсветом будь, природа,
глаженым на потных лбах.

Сегодня славная дата:
времени сбежал кусок;
ищут в земле солдата –
он бы изловить помог?

Ни старых гильз, ни погона –
поиск без вести пропал
в душной тени урона,
потерявшей весь запал.

Лопатный звяк обихожен,
в пыль нарядную одет –
праздник пришёл, похожий
на побег недобрых лет.

 

* * *

Всяких припасено анатомий
у ограды на осеннем ветру;
жерди дрожат о доме,
лепестками опавшем к утру.

Были прочны – цветочные стены,
возведённые теплом плющевым:
рухнули – и мгновенным
сквозняком продувается Крым.

Ветви потреплет зов сквозняковый,
понуждающий к движенью – не всех:
вышли в простор на кой вы,
существа, потерявшие смех?

Здешний озноб есть правильный орган,
воспринявший перемену погод:
щебет ваш слаб, заторкан;
эволюция гонит – вперёд.

 

* * *

В шелесты безлиственных ветвей
полесок взбирается – 
тихо, как люди (солнце, одолей
молчание, если не нравится).

Сплавщики уходят от воды,
грозит потепление
ростом волны, а поиск высоты
спасает людей – и растения?

В майскую погоду – голос влит,
представший текучестью:
– ветер меня несильно утолит,
разливной помучаю участью;

– у реки не гаснущий огонь
быть может, помилую,
с берега если сбросит лесогон –
не брёвна, а фразу осиплую.

 

ПЕТРОГРАД           

Слова огромны до поры –
весенним растрёпаны ветром
(известно: домашние буковки
до добра не доведут).

Над лицами сыреет день;
усилием, время забывшим,
насквозь высота продувается,
будет всякому – уют.

Навечно не достроен дом,
а ты не кончайся, работа;
где нет этажей – там поселится
небо мартовской слезы.

Постукивает мастерок,
ровняются новые стены
на звук, до поры заменяющий
пишмашинку и часы.

 

* * *

Играть не умеют, но пусть:
не страшна такая шалость –
когда сфальшивила струна,
то всё равно дышалось.

Кто детям гитару отдал?
Дворник не находит слова.
Себя со вдохом отыщи –
мятежного, иного.

У пыльного вихря внутри
мечется дворовый веник,
а в звуковой нечистоте –
сутулился, смирненек.

Июльскому утру не быть
парой замутнённых ноток –
и всех вот-вот покроет пыль,
недвижен кто и кроток.

 

* * *

Молча в кусте затолпилась
ждущая жасминная белизна:
всему вокруг спешит зачитать указы –
с неба присланная весна.

Первые капли упали;
дальше – нечитаемой тишиной
звучат предгрозовые веленья – или
буквы застит нежданный зной?

Скорые дни увяданья –
берегу невесело выполнять;
так воспротивься воле верховной, кустик,
не тебя ли поддержит знать?

Пчёлы очнувшимся гудом
фразы расторопные заглушат:
не только чувства – даже вечерний ветер
душным бунтом давно зажат.

 

* * *

Майский парк под ногой юлит,
намекая хлябью аллейной:
отличительные, полные тьмой –
звуки на душах носим.

Если имя всему – закат,
отчего весенняя стая
отзывается на веточный хруст
взлётом разноголосым?

Трудно веткам терпеть ущерб,
оттого сокрылись в потёмках
и влекут к себе любой полузвук,
словно всю правду знают.

Майский парк накопил воды –
не признает грязной тропинкой:
древесина сквозь нежданный надлом –
белым нутром сияет.

 

* * *

Бережным ветром разделяя
простор – и пылящий мрак,
время прежде коснётся лая,
лишь затем – ночных собак.

Прежде – стихание, а позже
для формы грядёт урон;
море тоже исчезнуть может,
если ельник оглушён.

Если со звуком кто отдельно –
безвременно канешь в тишь;
о какой чистоте нательной
каждым шагом говоришь?

Сыростью заткнутые дупла
не слышат прибойных фраз:
все пылинки с дороги сдула
ночь, не тронувшая нас.

 

* * *

Вдохновлённый безлюдьем –
ринься на ботву, шурша;
тобою, о миг, уже не будем
(замирает душа).

Всё – рассветом подвигай,
ведь поливу нелегко
остаточной ночью стать безликой
с головой никакой.

Повисает над грядкой
плёснутая из ведра
вода, окрылённая оглядкой
на прозрачность двора.

Замирает над грунтом,
над засохшей зеленцой,
поливным предутренним секундам
возвращая лицо.

 

РУЧЕЙНЫЙ БРОД

Трясти гусиными лапами,
бормотать над тишиной –
решил теплеющий берег,
шурша о тебе – копной.

Лишь плавным, сохнущим шорохом
выявить изъян – дано:
ты – не для хладных и жёстких
конечностей, знавших дно.

Вода, ты обувь ненужная,
сброшена с гусиных лап,
в твоём текучем фасоне
допущен прозрачный ляп?

Валяйся ныне под берегом
в ожидании ступни
на луч немного похожей,
подвижной, как наши дни.

 

* * *

Уличным словом о дожде
рассвет понимать не надо:
дома проснёшься, где
не слышно лёгкости сада.

Каждая ставня – это слог,
начертанный против света:
ветер проверить смог
хлопки холодного лета.

Разве легко, забыв кровать,
для комнатной трудной тени –
раньше восхода встать?
На окнах – тьма ударений.

Устное утро за окном
творится прохожим ранним,
глухо вникая в дом,
произнесённый по ставням.

 

* * *

Поймано сборище кусачих,
чернеющих тут и там:
малостью такой подначь их –
муравьи поднимают гам.
 
Тронешь над водами согнутый, 
на душу похожий ствол:
стал не схваченной минутой
и до слёз – берега довёл?
 
Трудно деревьям не толпиться,
а всё же простор блюдут –
над волной нависли лица
по отдельности – там и тут.
 
Сумрак ощупывает нами
свободу плакучих ив,
стебельковыми тенями
муравейник зарешетив.