В ПРОВАНСЕ

Зелень, золото и известковая белизна. И никакого серебра. Ни тебе осокори какой, и даже оливы у них — не в тускло-серебряных ленточках, а в зеленых.

Утки пролетали в сторону моря, шумно аплодируя у себя под животом.

Скрипя крыльями, с горы нá гору перетащился голубь.

Цикада перемахнула дорогу перед лицом, как шарообразное вращение с чем-то черным или, может быть, просто стемневшим внутри.

Каштаны-голоштаны.

Облака сизые на олове, потом синие на золоте, потом черные на ничем.

С тихим «фр-р-р» пролетела ночница. Или это была жизнь? спросил бы сенильный Тургенев.

Герои дня

Предыдущие серии (выборочно):

НПВ

НПВ — 1

НПВ — 2

НПВ — 3

НПВ — 9

НПВ — 11

НПВ — 14

поздравлю с еврейской Пасхой всех, кого это касается (т. е. Яковлевен, Яковлевичей и присоединившихся), за исключением, конечно, прислужников злого фараона и строителей кумиров, т. е. отступников как корыстных, так и бескорыстных. А также, мягко говоря, не поздравляю всех, полагающих, что если кого взрывают, то они в этом сами виноваты. Или что они сами себя взорвали.

Вот, пишут добрые люди, что померла знатная (и в переносном, советском смысле — как были знатные доярки, ну, и в прямом, конечно — произвели в баронессы, у них это просто) английская шпионка Дафна Парк. На 89 году жизни, так что огорчения по поводу ее кончины предоставим близким родственникам.

Но меня заинтересовал один — первоначальный — эпизод профессиональной деятельности шпионской баронесссы:

Первое шпионское задание Дафна получила почти случайно. После войны ее отправили в Берлин, где ей было поручено установить контакты с немецкими учеными — «прежде, чем это сделают русские». Немецкого Парк не знала, и задание чуть не закончилось провалом: вместо физика-ракетчика она однажды завербовала энтомолога. Тем не менее, ее фигурой заинтересовались спецслужбы и вскоре пригласили на собеседование.

Так вот: очень, очень интересно, как сложилась дальнейшая жизнь того энтомолога. Добрая Лента.ру, нельзя ли узнать?

Кирилл, я, конечно же, не буду с Вами дискутировать по поводу статьи Ольги Мартыновой и связанных с нею тем — просто потому, что Вы создаете себе фантазмы и с ними разговариваете. В сущности, Вы полемизируете с самим собой. Дело ваше.

Но то, что Вы (как недавно и Ваш коллега по клоаке, именуемой «Частный корреспондент») даете ссылку не на OpenSpace, а на пиратский, неуклюжий до бессмыслености и местами ошибочный перевод в ИноСМИ (из-за которого автору, собственно, и пришлось заниматься составлением аутентичного русского текста, и это было много раз и во многих местах, в том числе и в этом журнале сказано — т. е. не знать этого Вы не могли), я нахожу крайне предосудительным — неважно, по невнимательности это произошло или Вы сознательно хотели фальсифицировать ситуацию.

Понятно, что у Вас там в «Частном корреспонденте» нет чего-то, что можно было бы назвать редактором (иначе ссылку бы Вам поправили, поскольку в прошлый раз на это безобразие уже довольно громогласно указывал Глеб Морев), но это и означает, что ответственность лежит целиком на Вас. Мне кажется, это минимум, которого можно было бы ожидать от профессионального филолога и литератора.

«Гость синагоги, татарин Европы» Научился разговаривать с дворнягами и кошками. Радость чистая, отчайся, не томи. И детишки отзываются забывчивыми ножками, Потому что это мамочки мои. Илья Исаакович Риссенберг в течение нескольких десятилетий упорно, безоглядно, безотрывно строит в своих стихах пятый восточноевропейский язык. Валерий Дымшиц, Олег Юрьев Далее на сайте

Сочинение вашего корреспондента: Илья Риссенберг: На пути к новокнаанскому языку.

Хочу обратить отдельное внимание на предоставленный Валерием Дымшицем материал о «кнаанском языке», и сам по себе увлекательно познавательный (увлекательно-познавательный), и важный для правильного понимания моей метафоры «новокнаанского языка», описывающей поэтику Ильи Исааковича Риссенберга.

          Осьмикрылой стрекóзе хромой,
          Отраженной в себе же самой,
Никогда ей уже не вернуться домой,
          В пустоту от себя уносимой, –

А всегда ей лететь, прижимаясь к Земле,
И всегда ей идти на последнем крыле,
И всегда ей скользить, исчезая во мгле
                    Над Цусимой.

                                                  (2006)

* Дата затопления станции «Мир».

петербургская переводчица и поэтесса Татьяна Чернышева передает в недавнем письме очень важные, как мне кажется, слова Эльги Львовны Линецкой:

Речь идет о нашей маленькой полемике с Д. В. Кузьминым о том, можно ли требовать от поэта трезвости в свободное от пиитическоего упоения время.

Цитирую письмо:

Еще позволю себе два слова по поводу комментария dkuzmin «если он в свободное от исполнения непосредственных поэтических обязанностей (пока Аполлон его не требует в другое место) просто человек, по возможности мыслящий, то и на чужую поэтику, как и на свою, может и должен глядеть трезво». Я вспомнила, что однажды сказала Эльга ровно на такое же замечание одного из знакомых по поводу другой знакомой. Эльга тогда сказала: «Не может. Не может, потому что чужая поэтика разрушает поэта, т. к. поэт все время находится в состоянии создания своей».

Чужая поэтика разрушает поэта, т. к. поэт все время находится в состоянии создания своей.

Мне кажется эта фраза существенной не столько в связи с поводом, по которому были сказаны и процитированы эти слова — конечно же, бывают разные случаи, разные времена, разные люди. Я говорил только о статистических закономерностях на основе многолетних наблюдений. И я далеко не уверен в непременной разрушительности всякой чужой поэтики для всякой своей.

Мне кажется существенным определение поэта как существа, постоянно находящегося в состоянии создания своей поэтики.

Это как-то очень ясно отделяет поэта от непоэта или от бывшего поэта — т. е. от того, кто никогда не находился в состоянии создания поэтики, пользовался готовой или вообще не пользовался никакой, и от того, кто этот процесс завершил и живет с процентов.

Я, как известно постоянным читателям этого журнала, совершенно не склонен к полученной в наследство от романтизма перегрузке понятия «поэт» — с моей точки зрения, поэт — это тот, кто пишет стихи. Хороший поэт — это тот, кто пишет хорошие стихи и т. д. соответственно. В этом приятно обустроенном логическом поле есть неожиданные бонусы — напр., пишущий глупые стихи — глупый поэт, а пишущий подлые стихи — подлый поэт.

Но в конечном итоге я не нахожу, что мое домашнее определение в чем-то противоречит определению, которое можно вывести из слов Эльги Львовны. Они просто находятся в разных плоскостях.

Конечно, стоило бы еще задуматься о самом процессе создания поэтики — в чем он выражается (и в чем не выражается), как его узнать у себя и у другого… Но это, наверняка, отдельная и долгая история.

ДОПОЛНЕНИЕ:

Пожалуй — и я благодарю Илью Будницкого за то, что он косвенно обратил мое внимание на необходимость этого дополнения — следует сделать некоторое уточнение:

Вероятно, мне следовало сразу оговорить, что Эльга Львовна ни в коем случае не имела в виду, что всякий настоящий поэт ДОЛЖЕН отталкиваться от всякой чужой поэтики. Из приведенной цитаты этого не следует так уж определенно, но можете мне поверить, потому что я и сам присутствовал при произнесении этой фразы и один раз она произносилась по моему поводу: Э. Л. имела в виду, что поэт МОЖЕТ, имеет право не любить/не ценить другого поэта или быть к нему «несправедливым». Совсем просто говоря, речь шла о том, что поэту (тому, кого она считала настоящим поэтом, хотя бы в потенции) она готова простить неприятие другого поэта — даже самого большого и любимого ею, потому что «чужая поэтика и т. д. по тексту». «Непоэту» она бы этого никогда не простила — она была чрезвычайно страстным человеком. Совсем просто: я обругал кого-то (разумеется, в пристойных выражениях — быть хамом не дозволяется даже поэту), кого она ценила, и мне было можно, потому что Э. Л. понимала это как элемент внутренней технологии становления моей собственной поэтики.