Подорожные записи

В ПРОВАНСЕ

Зелень, золото и известковая белизна. И никакого серебра. Ни тебе осокори какой, и даже оливы у них — не в тускло-серебряных ленточках, а в зеленых.

Утки пролетали в сторону моря, шумно аплодируя у себя под животом.

Скрипя крыльями, с горы нá гору перетащился голубь.

Цикада перемахнула дорогу перед лицом, как шарообразное вращение с чем-то черным или, может быть, просто стемневшим внутри.

Каштаны-голоштаны.

Облака сизые на олове, потом синие на золоте, потом черные на ничем.

С тихим «фр-р-р» пролетела ночница. Или это была жизнь? спросил бы сенильный Тургенев.

Из наблюдений последнего времени — 13

Герои дня

* * *

Света Дамская (дама светская)

* * *

Поэт Гапон (провокатор-заочник)

* * *

Гражданин Пурген (чуть где что, начинает усиленно нести пургу, которую, впрочем, и так несет, поскольку это основная форма его существования)

Предыдущие серии (выборочно):

НПВ

НПВ — 1

НПВ — 2

НПВ — 3

НПВ — 9

НПВ — 11

НПВ — 14

Всё же

поздравлю с еврейской Пасхой всех, кого это касается (т. е. Яковлевен, Яковлевичей и присоединившихся), за исключением, конечно, прислужников злого фараона и строителей кумиров, т. е. отступников как корыстных, так и бескорыстных. А также, мягко говоря, не поздравляю всех, полагающих, что если кого взрывают, то они в этом сами виноваты. Или что они сами себя взорвали.

Жителям Франкфурта и окрестностей

Завтра, в понедельник 29 марта, во франкфуртском Литературхаузе Ольга Мартынова представляет свой роман «Sogar Papgeien überleben uns». Отрывки из романа читают автор и Биргитта Ассхойер. Вечер ведет Зигрид Лёффлер.

Ниже анонс газеты «Frankfurter Rundschau»:

Wie ein Luftballon

Einer Debütantin wird kaum die Ehre zuteil, im Frankfurter Literaturhaus zu lesen. Nun hat Olga Martynova mit «Sogar Papageien überleben uns» in der Tat ihren ersten Roman vorgelegt, doch sie ist im Literaturbetrieb etabliert. Mit Gedichten vor allem und einem Essayband. Martynova, die mit ihrem Mann, dem Romancier Oleg Yuriev in Frankfurt lebt, lässt ihre Protagonistin Marina eine Reise in ihre russische Vergangenheit antreten, die in ihrem Leben nicht vergehen mag. Sie fragt: «Was weiß ich noch von diesem Winter? (…) Die runde abgeschlossene Welt, in die ich geboren war, flog wie ein Luftballon davon.» (vo)

Olga Martynova liest, 29.3., 20 Uhr, Literaturhaus Frankfurt, Schöne Aussicht 2, Telefon 069/7561840

Для тех, кто понимает по-немецки (и понимает, кто такой Харри Ровольт)

«Börsenblatt» (это еженедельник Союза немецкой книготорговли) за истекающую неделю (12/2010), беседа с Харри Ровольтом: (отрывок, конечно — самое существенное):

Haben Sie ein Lieblingsbuch?

Rowohlt: Einmal «Pu der Bär» und dann «Auf Schwimmen-zwei-Vögel» von Flann O`Brian, die ich beide neu zu übersetzen die Ehre hatte. Aktuell wechselt das zwischen Frank Schulz` «Mehr Liebe» und «Die russische Fracht» von Oleg Jurjew.

ДОПОЛНЕНИЕ: интервью Харри Ровольта нашлось здесь.

Вопрос к Интеллигентному Сервизу

Вот, пишут добрые люди, что померла знатная (и в переносном, советском смысле — как были знатные доярки, ну, и в прямом, конечно — произвели в баронессы, у них это просто) английская шпионка Дафна Парк. На 89 году жизни, так что огорчения по поводу ее кончины предоставим близким родственникам.

Но меня заинтересовал один — первоначальный — эпизод профессиональной деятельности шпионской баронесссы:

Первое шпионское задание Дафна получила почти случайно. После войны ее отправили в Берлин, где ей было поручено установить контакты с немецкими учеными — «прежде, чем это сделают русские». Немецкого Парк не знала, и задание чуть не закончилось провалом: вместо физика-ракетчика она однажды завербовала энтомолога. Тем не менее, ее фигурой заинтересовались спецслужбы и вскоре пригласили на собеседование.

Так вот: очень, очень интересно, как сложилась дальнейшая жизнь того энтомолога. Добрая Лента.ру, нельзя ли узнать?

Кириллу Анкудинову

Кирилл, я, конечно же, не буду с Вами дискутировать по поводу статьи Ольги Мартыновой и связанных с нею тем — просто потому, что Вы создаете себе фантазмы и с ними разговариваете. В сущности, Вы полемизируете с самим собой. Дело ваше.

Но то, что Вы (как недавно и Ваш коллега по клоаке, именуемой «Частный корреспондент») даете ссылку не на OpenSpace, а на пиратский, неуклюжий до бессмыслености и местами ошибочный перевод в ИноСМИ (из-за которого автору, собственно, и пришлось заниматься составлением аутентичного русского текста, и это было много раз и во многих местах, в том числе и в этом журнале сказано — т. е. не знать этого Вы не могли), я нахожу крайне предосудительным — неважно, по невнимательности это произошло или Вы сознательно хотели фальсифицировать ситуацию.

Понятно, что у Вас там в «Частном корреспонденте» нет чего-то, что можно было бы назвать редактором (иначе ссылку бы Вам поправили, поскольку в прошлый раз на это безобразие уже довольно громогласно указывал Глеб Морев), но это и означает, что ответственность лежит целиком на Вас. Мне кажется, это минимум, которого можно было бы ожидать от профессионального филолога и литератора.

Ни слова о «Русской премии»

Booknik

«Гость синагоги, татарин Европы»

Научился разговаривать с дворнягами и кошками.
Радость чистая, отчайся, не томи.
И детишки отзываются забывчивыми ножками,
Потому что это мамочки мои.

Илья Исаакович Риссенберг в течение нескольких десятилетий упорно, безоглядно, безотрывно строит в своих стихах пятый восточноевропейский язык.

Валерий Дымшиц, Олег Юрьев

Сочинение вашего корреспондента: Илья Риссенберг: На пути к новокнаанскому языку.

Хочу обратить отдельное внимание на предоставленный Валерием Дымшицем материал о «кнаанском языке», и сам по себе увлекательно познавательный (увлекательно-познавательный), и важный для правильного понимания моей метафоры «новокнаанского языка», описывающей поэтику Ильи Исааковича Риссенберга.

23.03.2001*

          Осьмикрылой стрекóзе хромой,
          Отраженной в себе же самой,
Никогда ей уже не вернуться домой,
          В пустоту от себя уносимой, –

А всегда ей лететь, прижимаясь к Земле,
И всегда ей идти на последнем крыле,
И всегда ей скользить, исчезая во мгле
                    Над Цусимой.

                                                  (2006)

* Дата затопления станции «Мир».

Для памяти и дальнейшего использования:

петербургская переводчица и поэтесса Татьяна Чернышева передает в недавнем письме очень важные, как мне кажется, слова Эльги Львовны Линецкой:

Речь идет о нашей маленькой полемике с Д. В. Кузьминым о том, можно ли требовать от поэта трезвости в свободное от пиитическоего упоения время.

Цитирую письмо:

Еще позволю себе два слова по поводу комментария dkuzmin «если он в свободное от исполнения непосредственных поэтических обязанностей (пока Аполлон его не требует в другое место) просто человек, по возможности мыслящий, то и на чужую поэтику, как и на свою, может и должен глядеть трезво». Я вспомнила, что однажды сказала Эльга ровно на такое же замечание одного из знакомых по поводу другой знакомой. Эльга тогда сказала: «Не может. Не может, потому что чужая поэтика разрушает поэта, т. к. поэт все время находится в состоянии создания своей».

Чужая поэтика разрушает поэта, т. к. поэт все время находится в состоянии создания своей.

Мне кажется эта фраза существенной не столько в связи с поводом, по которому были сказаны и процитированы эти слова — конечно же, бывают разные случаи, разные времена, разные люди. Я говорил только о статистических закономерностях на основе многолетних наблюдений. И я далеко не уверен в непременной разрушительности всякой чужой поэтики для всякой своей.

Мне кажется существенным определение поэта как существа, постоянно находящегося в состоянии создания своей поэтики.

Это как-то очень ясно отделяет поэта от непоэта или от бывшего поэта — т. е. от того, кто никогда не находился в состоянии создания поэтики, пользовался готовой или вообще не пользовался никакой, и от того, кто этот процесс завершил и живет с процентов.

Я, как известно постоянным читателям этого журнала, совершенно не склонен к полученной в наследство от романтизма перегрузке понятия «поэт» — с моей точки зрения, поэт — это тот, кто пишет стихи. Хороший поэт — это тот, кто пишет хорошие стихи и т. д. соответственно. В этом приятно обустроенном логическом поле есть неожиданные бонусы — напр., пишущий глупые стихи — глупый поэт, а пишущий подлые стихи — подлый поэт.

Но в конечном итоге я не нахожу, что мое домашнее определение в чем-то противоречит определению, которое можно вывести из слов Эльги Львовны. Они просто находятся в разных плоскостях.

Конечно, стоило бы еще задуматься о самом процессе создания поэтики — в чем он выражается (и в чем не выражается), как его узнать у себя и у другого… Но это, наверняка, отдельная и долгая история.

ДОПОЛНЕНИЕ:

Пожалуй — и я благодарю Илью Будницкого за то, что он косвенно обратил мое внимание на необходимость этого дополнения — следует сделать некоторое уточнение:

Вероятно, мне следовало сразу оговорить, что Эльга Львовна ни в коем случае не имела в виду, что всякий настоящий поэт ДОЛЖЕН отталкиваться от всякой чужой поэтики. Из приведенной цитаты этого не следует так уж определенно, но можете мне поверить, потому что я и сам присутствовал при произнесении этой фразы и один раз она произносилась по моему поводу: Э. Л. имела в виду, что поэт МОЖЕТ, имеет право не любить/не ценить другого поэта или быть к нему «несправедливым». Совсем просто говоря, речь шла о том, что поэту (тому, кого она считала настоящим поэтом, хотя бы в потенции) она готова простить неприятие другого поэта — даже самого большого и любимого ею, потому что «чужая поэтика и т. д. по тексту». «Непоэту» она бы этого никогда не простила — она была чрезвычайно страстным человеком. Совсем просто: я обругал кого-то (разумеется, в пристойных выражениях — быть хамом не дозволяется даже поэту), кого она ценила, и мне было можно, потому что Э. Л. понимала это как элемент внутренней технологии становления моей собственной поэтики.