Я уже писал когда-то, что когда
Бродский и Аронзон познакомились и подружились, они — с точки зрения моей личной мифологии, являлись одним и тем же человеком (сами того, разумеется, не зная) — своего рода зачаточным платоновским шаром. А потом это существо — но не совершенное существо, а как бы зародыш совершенного существа — распалось на две половины и они двумя корабликами поскользили в совершенно разные стороны, не только не ища друг друга, но, я бы сказал, совершенно наоборот.
Или можно сказать по-другому: они были разделенными — ссорой и судьбой «сиамскими близнецами» (о понятии «сиамские близнецы» у Аронзона здесь).
Я принес на занятие записи авторского чтения и того, и другого — ранние записи до изумления похожи. Точнее говоря, это практически один и тот же голос, одна и та же интонация, одна и та же манера. Даже звуки одни и те же и одинаково не выговариваются. С годами, конечно, манеры разошлись — Бродский читал примерно так же, но уже без того напора и довольно редко подхватываясь энергетической волной — романтизм 60-х, постепенно переходящий в классицизм 80-х. Аронзон почти полностью изменил интонацию — с (обще-)романтической на барочную, с капризными закруглениями. В поздних записях (обратила внимание Ольга Мартынова) чтение Аронзона парадоксальным образом иногда напоминает чтение старой Ахмтовой — той самой Ахматовой, свиданием с которой он остался так решительно недоволен. Но, конечно, капризные завитки на величественной псевдобесстрастности ахматовской интонации выглядят куда ожидаемей. А ее медленность — несколько естественнее аронзоновской.
Разбирались «Стансы городу» и просто «Стансы» Бродского — т. е. «Да не будет дано умереть мне вдали от тебя…» и «Ни страны ни погоста…» — два анапеста на один сюжет, неудавшееся заклинание и неисполненное предсказание. Но — задумавшись о «голубиных горах» и о «кривоногом мальчике», «вторя» которому «да не будет дано умереть» — с ужасом вдруг вспоминаешь азиатские голубые горы, кузнецовские горы, в которых умер вечный юноша Аронзон — не кривоногий, конечно, но тяжко страдавший, в первую очередь, ногами — после энцефалита, полученного в геологической партии, куда его, кстати устроил (подтвердила недавно во Флоренции бывшая начальница этой партии) — Иосиф Бродский. «Стансы городу» написаны в 62 г., Аронзон погиб в 70. Может быть, заклинание переклинило несколько, но все же оно удалось. Да и предсказание в каком-то кривом смысле почти сбылось — Манхэттен, между прочим, тоже остров, да и венецианское кладбище…
А Аронзон лежит в Петербурге.
Впрочем, я уже писал, вернувшись прошлой осенью из Петербурга, что этот город перестал быть городом Бродского и постепенно становится городом Аронзона — все воздушнее и летучее становится он.
Кроме этих двух могил, показывал студентам и пресловутую фотографию «ахматовских сирот» над гробом А. А. А. Забавно, что изобретатель этого знаменитого словосочетания живет тут же неподалеку.
P. S. Очень обязан неизвестному мне zamost, указавшего в комментариях к одной интересной записи В. И. Шубинского на более чем вероятный ритмо-мотивный источник «Стансов»:
Бродский, мне кажется, имел в виду бунинское:
Там, в полях, на погосте,
В роще старых берез,
Не могилы, не кости —
Царство радостных грез.
Летний ветер мотает
Зелень длинных, ветвей —
И ко мне долетает
Свет улыбки твоей.
Не плита, не распятье —
Предо мной до сих пор
Институтское платье
И сияющий взор.
Разве ты одинока?
Разве ты не со мной
В нашем прошлом, далеком,
Где и я был иной?
В мире круга земного,
Настоящего дня,
Молодого, былого
Нет давно и меня!
ДОПОЛНЕНИЕ от 24 апреля 2009 г.:
У стихотворения, сообщает ниже в комментариях тот же любезный zamost, очень хорошая дата написания: 24. IX. 1917.
В сущности, мы можем теперь понимать «Стансы» Бродского как своего рода обращение (не обращение в прямом смысле, поскольку у стихотворения есть свой «лирический адресат» — а, скажем так, косвенное обращение, «удар от стенки») последнего русского нобелевского лауреата к первому.
И инициалы у них даже одинаковые!
Обращение-обещание: не повторить судьбу И. А. Б., не уезжать из России, не получать Нобелевскую премию, а стать… — да, в сущности, стать Аронзоном. Умереть — и подняться над мостами, пройти сквозь матовое петербургское небо и оказаться в райской солнечной местности, «где девочки-сестры…». Но не получилось, ну что же поделаешь. Второй И. А. Б. в этом не виноват — каждый делает в жизни, что может. И в смерти, наверно.
——————————————
В четверг — Олег Григорьев и Сергей Вольф, не(о?)-обериуты.
