БС НБП — СПб., 2006, вст. ст., сост., подг. текста и прим. Романа Тименчика и Владимира Хазана. 800 экз. (!)
Ну, в смысле филологии это вам, конечно, не «Павшие». По своей теме составители знают, кажется, всё и даже больше того. Иногда, конечно, бывает… — … в случае шага в сторону, как всегда, оказывается, что «специалист подобен флюсу» (признаться, в данном случае я этого совсем не ожидал). Напр., строчки из ст. Татьяны Гревс: «И будешь ты (т. е. Петербург. — О. Ю.) для нас таинственной Венетой, / Воскреснет древний миф о подвигах Атлантов…» комментируются следующим образом: «Венеты — древние племена, населявшие северное побережье Адриатического моря и считавшиеся основателями Венеции: вопрос об их происхождении (славянском?) вызывает в науке споры». Каким образом была установлена смысловая и грамматическая связь между комментируемым и комментарием, вот что интереснее всего? Сам по себе комментарий тоже не совсем верен, и речь в ст-ии идет, конечно, о западнославянском балтийском городе Винета, затопленном датчанами и немцами. Положим, мне как автору романа «Винета» (скоро выйдет в одном из московских журналов») знать это полагается. Но высокоуважаемым филологам лучше было честно написать: «Не знаем». Или даже вообще ничего не писать. Иногда это лучший комментарий.
Есть одно еще местечко — страшно смешное на мой вкус. Нина Берберова, женщина умная, но на стихи малоталантливая, пишет: «…Которые не снились, друг Горацьо, / Ни нашим мудрецам, ни тем фантастам и пр…» Комментарий любезно сообщает: «Цитата из шекспировского «Гамлета» (конец 1 акта: «Гораций, в мире много кой-чего,/ Что вашей философии не снилось) (пер. Б. Пастернака)»». Во-первых, ну причем тут «пер. Б. Пастернака»? (А кстати, чей это, собственно? Вронченко? — Как это ни смешно, но и Вронченко, и Полевой, вообще же см.: какой-то гений собрал) А во-вторых, как же все-таки смешон этот «пер. Б. Пастернака» с этим «кой-чего» на конце строки!
Я, разумеется, не нарочно выискиваю такие места, но… Когда-то я, кажется, жаловался уже, что их (вроде того Федора Сологуба, родившегося отроком и все подобное) будто ко мне притягивает какой-то язвительной силой, даже в самых лучших книжках. А эта книжка совершенно замечательная и читаю я ее с упоением, включая превосходные (в своем тематическом коридоре) комментарии.
Помимо всего прочего, в связи с разговором о «лирическом мы» заинтересовал меня вопрос: а не возникает ли оно и здесь, хотя бы на некоторых срезах — молодые поэты первой эмиграции с их однообразной техникой, интонировкой и тематикой, например? В более или менее общих исторических обстоятельствах. Но нет. Что интересно, не возникает. Пишут — многие — действительно однообразно, но лучше всего об этом слазал Блок, накладывая (положительную) резолюцию на заявление Раисы Блох на прием во Всероссийский союз поэтов (из комментариев, естественно): »Разумеется, и я согласен. Только что же будут делать они, собравшись все вместе, такие друг на друга похожие бессодержательностью своей поэзии и такие различные как люди?» Ни на секунду не возникает ощущение, что кто-то — даже самый неумный, даже самый слюнявый, даже самый бездарный — является частью какого-то роевого организма, а не отдельным человеком со своим собственным миром.
Чудное, хотя и местами полуграмотное, обнаружил стихотворение Ксении Бабкиной: «Как веселеют к вечеру трамваи/ И на афишах милый, желтый свет./ Они гласят, что нынче выступает/ Карсавина и весь кордебалет./ От этих ног, упругих и прелестных, / От этих плеч и загнутых ресниц / Как не скажу, что в мире уже тесно, / Что слишком много нежных женских лиц…» Барышня сама была балерина. Взять его, что ли, в «Отдельностоящие русские стихотворения»?..
В смысле полуграмотности, доходящей до своего рода даже величия, выделяется некто Бенедикт Дукельский, двоюродный брат не Владимира Дукельского, как можно было бы подумать, а Бенедикта Лившица. Но в корпусе только два сонета, а хотелось бы больше.
Но книга еще не закончена чтением (что видно по начальным буквам фамилий упомянутых поэтов). Может быть, еще вылезет чего-нибудь, требующее закрепления для памяти…
