Колонка № 60: «Три глаза Ивана Гончарова».
Следующая будет о романе Артура Ландсбергера «Берлин без евреев» — выпушенной в 1925 году антиутопии, в которой автор пытался показать абсурдность и смехотворность страха перед нацистами («Майн Кампф» вышла в том же году). В 1933 году, убедившись, что написанная им книга довольно точно предсказывает уже наступившее будущее, Ландсбергер покончил с жизнью.
Открыт в Интернете четвертый выпуск журнала «Воздух» за прошлый год. Это всегда происходит с большим запозданием, но, вероятно, для этого есть объективные причины.
В этом номере имеется блок, посвященный Михаилу Айзенбергу, открывающее эссе о нем написал я. На сам текст я когда-то давал уже ссылку, но теперь вместе со всем блоком: Олег Юрьев, «Юный Айзенберг», дальше следуют стихи Айзенберга, а потом беседа с ним Линор Горалик. Еще, по обыкновению, краткие отзывы коллег об Айзенберге.
сегодня Ольга Мартынова получила Премию Ингеборг Бахманн, одну из самых значительных литературных наград немецкоязычной литературы здесь по-английски, п. ч., кто знает по-немецки, тот знает и что это такое, Премия Ингеборг Бахманн).
моя новелла «Неизвестное письмо писателя Л. Добычина Корнею Ивановичу Чуковскому» — моя первая проза со времен романа «Винета» (2007) (поэма «Обстоятельства мест» не считается — это особый жанр).
Прошу любить и жаловать.
ДОБАВЛЕНИЕ: если кому «Журнальный зал» милее или удобнее, то вот ссылка через «Журнальнык зал».
Очень любопытное чтение в смысле дежавю — биография Ленца (вышла в 1992 г. в издательстве «Инзель») читается совершенно как советская литература: весь мир и вся литература предстают (и действительно авторшей понимаются) как противостояние «реакционного» и «прогрессивного», в самой тяжело-примитивной советской форме.
Как и у советских деятелей постоянно возникают проблемы с разными персонажами, вроде Гете или Пушкина, которые ах как приятно, чтобы были «прогрессивными», а они, сукины дети, почему-то не желают и норовят в «реакционеры». А уж очень не обругаешь — классик все-таки. Очень смешно тогда авторы этого типа извиваются и бьют себя хвостами по крупу.
Поскольку в биографии Ленца многое связано с Россией, эта примитивность получает дополнительную знакомость. Чего стоит — употребительно к веку Екатерины (представляемому читателю в полном соответствии с вульгарнейшей историографией советских 30-х гг., сейчас снова оживающей) постоянное употребление слова «царизм» — в самых неожиданных случаях: «Дом окружили «царистские полицейские»». Что это вообще должно значить, какие еще полицейские могли быть в русском царстве в конце Восемнадцатого столетия?
Но, в целом, многое, конечно, пригодится.
Начал читать драмы Ленца — язык совершенно упоительный. Правильно, конечно, Карамзину сказали в Юрьеве, который он проезжал по дороге в Европы, что — переводя на сегодняшний язык — у Ленца, несомненного гения от рождения, этой гениальности было на одну крупицу фосфора больше, чем нужно.
Но пишет — зачитаешься! И действительно — воздействие на «Воццека» Бюхнера абсолютно невозможно не замечать (хоть и пытаются).
Было бы мило когда-нибудь издать книжку о немецких поэтах в России — о Квиринусе Кульмане, сожженном в Москве, О Якобе Михаэле Рейнгольде Ленце, умершем на московской улице… Но видимо, уже в другой жизни.