Алфавит в произвольном порядке № 4: «Ц»
Алексей Цветков
Когда начался «новый Цветков», я сделал для себя запись:
Новые стихи Алексея Цветкова: как будто налили воды в банку из-под варенья, не пустую, а давно брошенную с засохшим на донышке — что-то около четверти. И размешали. Куски варенья размокли, набухли, отлепились, плавают пленками, волокнами и шматками, вокруг цветная вода. Дальше будет хуже — старое варенье выловят ложкой, бледную воду выпьют, начнут снова подливать воду, и еще раз, и опять. Иногда будет отваливаться особо застарелый шмат, и тогда будет казаться, что все наладилось. Вода будет все бледней и бледней, пока не окажется простой сырой водой. Печально.
И стал наблюдать дальше. Единственно потому, что любил некоторые стихи «прежнего» Алексея Цветкова, а особенно его роман «Просто голос», где многомерность языка полностью искупала одномерность картины мира. Собственно, это же можно сказать и о последних «перед перерывом» стихах — с той только разницей, что по их поводу этого ощущения просто не возникало. Впрочем, не буду повторяться — свои суждения о сочинениях «старого» и, думаю, единственного (об этом и речь — ниже) Цветкова я уже высказывал.
Итак, я стал наблюдать дальше. Через некоторое время и мне вдруг показалось, что «все более или менее наладилось» (т. е. редкостный эксперимент с банкой из-под варенья удался — чего я от всей души и желал: чтобы банка из-под варенья оказалась «волшебным горшочком»), поскольку появилось несколько хороших стихотворений (два-три), но все дальнейшее производство заставило меня в целом вернуться к вышеизложенной точке зрения. Мне кажется, что, к сожалению, мой прогноз оправдался. Стихи эти представляются мне в целом принужденными, алгоритмизированными по принципу генерации текста, не дышащими и не звучащими. Даже рифмы по большей части не звучат, кажутся придуманными «по общей теории», а уж рифмы у «старого Цветкова» всегда звучали. Оба последних пункта (дышать и звучать) при всей их объективной неопределимости для меня суть (редко удается правильно употребить эту форму глагола) два основных и два единственных (можно так сказать — два единственных?) признака, отличающих стихи от нестихов.
Я сформулировал бы это так: эти стихи вовсе не нуждаются в стихотворной технике, к ним прилагаемой. Они бы прекрасно существовали в позднесоветской системе стихотворного изложения, поскольку просто рассказывают той или иной оригинальности мысли и описывают той или иной ценности наблюдения. Отсутствие заглавных букв, знаков препинания и (весьма умеренная) корневая рифмовка выполняют функции своего рода маскировки, некоего ложного следа. Речь на самом деле идет о своего рода бытовом стихотворстве, стихотворстве «от скуки» — как пенсионеры пишут в жэковскую стенгазету (сатира на агрессивную политику зарубежных стран, смена времен года, праздники, стихотворный пересказ антирелигиозных брошюрок и т. п.; обсуждать эти стихи с точки зрения их содержания я бы не взялся, оно мне кажется принципиально несущественным).
Впрочем, в смысле «жизненной стратегии» — какими способами справляться с мировой энтропией — меня (и никого) это все не касается: каждый человек выбирает собственные способы наполнения жизни; главное, чтобы они функционировали. Если этот функционирует — то и слава богу.
Вышесказанное касается только стихов как таковых.
