ПЭАН РУССКОМУ БОГУ

Бог грудей и ж.. отвислых…
П. А. Вяземский

Славься, славься, русский бог,
Бафомета ты потрёс
И ушел на тихий час,
Передyх и передoх.

Бафомет ревéт, как бык,
Лапой держится за бок,
Черной кровью облегчась
На качающийся утес.

Русский бог лежит в теньке,
Пьет из ковшичка кумыс,
Бог в особенности ненцев,
Кумыков и черемис.

Бафометчики бегут,
Бафометчину несут:
Где ты, где ты, русский бог,
Мы тебя согнем в дугу!

Русский бог отвел губу,
Груша падает — бу-бу,
Разгибается дуга,
В тапке дрыгает нога.

Дико стонет Бафомет
Потрясает буздыган.
Русский бог лежит в теньке
С “Медным всадничком” в руке.

Славься, славься, русский бог…
И сквозь сон слеза по щеке..!

 

VI, 2014

Новая Камера хранения: ОБНОВЛЕНИЕ ДЕВЯНОСТО ЧЕТВЕРТОЕ от 26 июня 2014 г.

Михаил Еремин. ПЯТАЯ КНИГА СТИХОТВОРЕНИЙ
Михаил Айзенберг. ОБЛАКО НЕ НАВСЕГДА
Александр Беляков. ВЫЛУЩИВАЯ СЕРЕДИНУ (тексты июня-декабря 2013 г.)

О СТИХАХ
Виктор Иванiв об Алексее Порвине. БЕЛОЕ МАНТО НА ОКНАХ ЧЕРНОЙ ЗЕМЛЯНКИ
Иван Соколов об Алексее Порвине. СУРОВЫЙ ПУТЬ ПОЭТИЧЕСКОГО Я

Сетевые издания «Новой Камеры хранения»

АЛЬМАНАХ НКХ (редактор-составитель К. Я. Иванов-Поворозник)

Выпуск 58: стихи Александра Белякова (Ярославль), Михаила Еремина (Петербург), Валерия Шубинского и Михаила Айзенберга (Москва)

ЭПИТАФИЯ (2)

…куда ж нам плыть? Волна горька,
И у нее глаза хорька —
Сужающиеся блики,
И шум от нее великий.

Куда лететь? Свод недвижим —
То облако, то недожим
Воздутой воздушной ткани,
И на горах бьют молотками.

Куда идти? В лесу война,
В реке шуршащая волна,
А в небе страшные стуки
И разные другие штуки.

Бьют молотками на горах,
Огни шарахаются – шарах!
А мы лежим, как смерть золотая,
Не уплывая, не улетая…

VI, 2014

Небольше романы — 23

В ИЮНЕ, ФРАНКФУРТ

Июнь: липы за окном беззвучно перемещают свои кривизны. Откроешь окно, зашумят — зашуршат, задышат, задуют.

Выйдешь на улицу, пойдешь, шатаясь, под липами, в их пристально-сладостном запахе, под их набегающим и стихающим шумом, — и вдруг невидимая бузина — такая мучительно-неблаговонная, что почти что уже сладостная.

Падубы сверкают шипами

Тисы неподвижно наклоняют свою прессованную зеленую вермишель

Гингко терпеливо ждут темноты и осени, чтобы засветиться двойными листьями в фонарных колоколах — светлее всех, золотее всех. А их неблаговоние превосходит тогда всякую сладость.

Навстречу беременная, толкает огромным животом пустую коляску — вероятно, собирается туда родить.

Небольшие романы — 22

О ИЕРУСАЛИМЕ

Иерусалим находится в раковине. Днем она замкнута, с исподу верхней створки слепяще сияет и тонко переливается синевато-серебряный перламутр. Еще в эту створку золотым шариком отливается сердце Иерусалима, извилисто ходящее по нижней створке с одного конца раковины до другого.

Нижняя створка захламлена холмами — то ли это халва ломом, то ли высохшие мускулы доисторического моллюска. На холмах стоят построенные из мацы дома. Между холмов едет трамвай (возможно, к его крыше прикреплено сердце Иерусалима), за его стеклами беззвучно перемещаются кривизны холмов и небес и мелкими серо-серебряными листьями дрожат оливы — им зябко.

Ночью раковина размыкается, туда врывается тьма вечной ночи. Лишь поблескивают там и сям сгустки жемчужного света — влажнеющие мускулы моллюска.