Лично я полагаю, что конкретно Улицкая и вообще вся «шýбинская литература» и как таковая (т. е. издающаяся соответствующим отделом изд-ва ЭКСМО или концерна АСТ для «качественной» — «качественной», с их, разумеется, точки зрения — «литературы», которую я и называю «шýбинской» — по имени известного редактора, в значительной мере повлиявшего на формирование этого явления) и — в первую очередь, разумеется! — как обозначение социокультурного явления, выходящего, конечно, за рамки отдельно взятого концерна или за рамки обоих концернов, в сущности, — если мы стоим на том, что интересуемся «высокой культурой», ее сохранностью (т. е. передачей художественных языков прошлого в будущее), а я на этом стою — , гораздо вреднее и предосудительнее всех на свете сочинений сталинистов. Те только обслуживают и так уже существующих чурбанов, которых уже ничем не исправишь и которым уже ничем не поможешь. Эти — портят вкус, навевают ханжество, приучают к эрзацу и выдают массовую подделку литературы за литературу. Развращают примером «успеха» молодых писателей, причем из тех, что «поинтеллигентнее». Обращают их к техникам позднесоветской и постсоветской имитации культуры. Собственно, всё это уже до известной степени произошло. Т. е., кто совсем тупой, идет в «новые реалисты» (что предоставляет и полное идеологическое раздолье — от комунячества до лимоновщины и обратно), а кого родители на языки отдавали и книжку заставляли читать, берет себе за образец всю эту совдепскую убогость — «шýбинскую литературу».
Сказанное не обязательно означает, что каждый автор этого «сегмента» обязательно был с самого начала таков — но это путь, который угрожает всем, на него вставшим. В том числе и в результате изменения психологии и отношения к литературе, наглядно продемонстрированные в процитированном ответе Людмилы Улицкой, насчет того, что «ей бы не было где печататься». Всерьез интересующиеся могут проследить, хотя бы за эволюцией Михаила Шишкина от «Взятия Измаила», где имитация и …усвоение чужого текста… производится на таком мелком клеточном уровне, что даже уже перестает быть имитацией, через «Венерин волос», где вся фактура грубеет, куски «усвоенного» торчат друг из под друга и вся картина мира примитивизируется, до нынешнего романа, который представляет собой одну-единственную гигантскую клетку тривиальной, типично имитационной литературы — сентиментального трэша. Это очень поучительная история, на мой взгляд. Особенно если прочесть недавнее интервью Шишкина берлинской газете «Фрайтаг», где он произносит удивительные слова про русскую литературу, которая была долго отлучена от технических средств литературы западного модерна и теперь должна учиться с ними обращаться:
Leider ist die russische Literatur im Lauf des 20. Jahrhunderts ins Abseits geraten. Wenn man die Menschen in eine Art Käfig steckt, dann grenzen sie sich ab, dann entsteht eine Art Subkultur, eine eigene Sprache mit eigenen Witzen, dann interessieren sie sich nicht mehr dafür, was draußen passiert. Die Orientierung nach außen wurde jahrzehntelang unterbunden. Die russische Literatur hat über Jahrzehnte die ganze erzähltechnische Entwicklung der Morderne und der Weltliteratur verpasst. Das musste sie erst einmal aufarbeiten, nachholen, bevor sie wieder zu einer eigenständigen Entwicklung finden konnte. Nun aber ist es an der Zeit, selbst einen Schritt nach vorne zu tun…
К сожалению, в ХХ веке русская литература попала на обочину. Если запереть людей в своего рода клетку, то они от всего отгораживаются, потом возникает своего рода субкультура, собственный язык с собственными шутками, потом они (т. е. люди) перестают интересоваться тем, что происходит снаружи. Русская литература в течение нескольких десятилетий не воспринимала развитие повествовательных приемов, происходившее в культуре модерна и мировой литературе. Всё это она должна была сначала переработать, прежде чем обратиться к дальнейшему самостоятельному развитию. Но теперь настало время сделать первый шаг вперед.
Сначала я подумал: боже, что за тяжелый, невежественный, напыщенный бред? Как могла русская литература пропустить развитие повествовательных приемов модерна, если она их сама отчасти и изобрела (хоть «Петербург» Белого взять, но далеко не только)? И кто это сидел в клетке — Бродский, Аронзон, Вен. Ерофеев, Саша Соколов, Елена Шварц? Я лично ни в каких клетках не сидел и всё, что мне нужно было знать — знал. А если это ты сидел в клетке, то говори, пожалуйста, за себя, а не «за людей».
Но потом первое возмущение уступило место пониманию — Шишкин просто-напросто проговорился, выдал себя. Это советская литература сидела десятилетиями в заблеванных комнатах своих домов творчества, ничем всерьез не интересуясь, что происходит снаружи. Это о повествовательных приемах распутиных и беловых, трифоновых и граниных, прохановых и курчаткиных идет речь. Это от них происходит, да и производит себя писатель Шишкин, овладевший (!) повествовательными приемами модерна и собирающийся теперь сделать «первый шаг вперед». И именно поэтому он закономерно принадлежит к «шýбинской литературе» — имитационной литературе советского культурно-антропологического типа. Для меня ее не существует — да и не может существовать: кто позволил запереть себя в клетку (за пайку), тот уже никогда не будет свободным человеком, даже если ему клетку приоткроют.
Но дело совсем не в конкретных авторах, а в явлении. В памятную статью Ольги Мартыновой этот аспект «коммерческого интелигентского соцреализма» вошел только кратким упоминанием, но это и по генезису особая тема.
«Шýбинская литература» и фантомное мышление широких мыслящих масс, в данном случае насчет т. Сталина, в сущности две стороны одной и той же медали, точнее, монеты. Особенность этой монеты, что она имеет гораздо больше сторон, чем две, но все они так же неразделимы, как реверс и аверс в профанной геометрии. Если сказать коротко и попросту — туда относятся все жанры художественной самодеятельности позднесоветской интеллигенции и ее ближайших потомков — от КВНа и авторской песни до псевдонаучного научпопа и псевдоистории. Но и жалостливое повествование с моралью тоже и особенно. Это в принципе коммерчески беспроигрышно, потому что все происходит внутри совершенно определенной субкультуры, которая по различным историческим причинам чрезвычайно многочисленна и обладает врожденным комплексом культурной полноценности, заставляющим ее покупать книги. Но именно такие, обслуживающие ее понятия и уровень.
