об изд-ве ЭКСМО и серии «Сталинист», потому что ложная постановка вопроса, уводящая от социокультурной сути вопроса, никогда не стареет. Потому что всегда нужна. И вот пожалуйста: ответвление от этой дискуссии в превосходном журнале «Лехаим» — в июльском, свежевыходящем номере:
Накануне лета наше читательско-издательское сообщество в очередной раз «качнуло». Художник Стас Жицкий заявил в соцсети, что не намерен читать новые романы Улицкой, Рубиной, Пелевина. «Возможно, моя поза, — пишет он, — по нынешним циничным временам выглядит нелепо, но я физически не могу наслаждаться литературами разной степени прекрасности, зная, что под той же издательской маркой выходят и другие книжонки». По Жицкому, «книжонки» — это профашистский и антисемитский набор, пропагандирующий массовое насилие над людьми. Хотя почему только по Жицкому? Разве Рейнхард Гейдрих ходит в друзьях у евреев, а у фашизма обнаружили оборотную сторону?! Почему же «топовые писатели», соседствующие с серией «Сталинист», столь вяло отреагировали на горячку «читательской единицы», переросшую в возмущенное коллективное письмо издательству «Эксмо»?
Мнениями на сей счет поделились Андрей Василевский, Борис Пастернак, Борис Куприянов, Евгений Попов. Дискутировать ни с кем из них не стану, а просто повторю комментарий, написанный мною в связи со всей этой историей в журнал Д. В. Кузьмина от 13.04.2011. Привожу — с некоторой редактурой и в расширенном виде — это суждение здесь, хотя, конечно, понимаю, что лето, у всех в голове только отпуск и Путин (Путин, потому что в голове всегда Путин), да и вообще можно считать, что в смысле русской прозы эон проигран. Но тем не менее, чтобы не упрекнуть себя потом, что я этого не высказал, когда мог:
Лично я полагаю, что конкретно Улицкая и вообще вся «шýбинская литература» и как таковая (т. е. издающаяся соответствующим отделом изд-ва ЭКСМО или концерна АСТ для «качественной» — «качественной», с их, разумеется, точки зрения — «литературы», которую я и называю «шýбинской» — по имени известного редактора, в значительной мере повлиявшего на формирование этого явления) и — в первую очередь, разумеется! — как обозначение социокультурного явления, выходящего, конечно, за рамки отдельно взятого концерна или за рамки обоих концернов, в сущности, — если мы стоим на том, что интересуемся «высокой культурой», ее сохранностью (т. е. передачей художественных языков прошлого в будущее), а я на этом стою — , гораздо вреднее и предосудительнее всех на свете сочинений сталинистов. Те только обслуживают и так уже существующих чурбанов, которых уже ничем не исправишь и которым уже ничем не поможешь. Эти — портят вкус, навевают ханжество, приучают к эрзацу и выдают массовую подделку литературы за литературу. Развращают примером «успеха» молодых писателей, причем из тех, что «поинтеллигентнее». Обращают их к техникам позднесоветской и постсоветской имитации культуры. Собственно, всё это уже до известной степени произошло. Т. е., кто совсем тупой, идет в «новые реалисты» (что предоставляет и полное идеологическое раздолье — от комунячества до лимоновщины и обратно), а кого родители на языки отдавали и книжку заставляли читать, берет себе за образец всю эту совдепскую убогость — «шýбинскую литературу».
Сказанное не обязательно означает, что каждый автор этого «сегмента» обязательно был с самого начала таков — но это путь, который угрожает всем, на него вставшим. В том числе и в результате изменения психологии и отношения к литературе, наглядно продемонстрированные в процитированном ответе Людмилы Улицкой, насчет того, что «ей бы не было где печататься». Всерьез интересующиеся могут проследить, хотя бы за эволюцией Михаила Шишкина от «Взятия Измаила», где имитация и …усвоение чужого текста… производится на таком мелком клеточном уровне, что даже уже перестает быть имитацией, через «Венерин волос», где вся фактура грубеет, куски «усвоенного» торчат друг из под друга и вся картина мира примитивизируется, до нынешнего романа, который представляет собой одну-единственную гигантскую клетку тривиальной, типично имитационной литературы — сентиментального трэша. Это очень поучительная история, на мой взгляд. Особенно если прочесть недавнее интервью Шишкина берлинской газете «Фрайтаг», где он произносит удивительные слова про русскую литературу, которая была долго отлучена от технических средств литературы западного модерна и теперь должна учиться с ними обращаться:
Leider ist die russische Literatur im Lauf des 20. Jahrhunderts ins Abseits geraten. Wenn man die Menschen in eine Art Käfig steckt, dann grenzen sie sich ab, dann entsteht eine Art Subkultur, eine eigene Sprache mit eigenen Witzen, dann interessieren sie sich nicht mehr dafür, was draußen passiert. Die Orientierung nach außen wurde jahrzehntelang unterbunden. Die russische Literatur hat über Jahrzehnte die ganze erzähltechnische Entwicklung der Morderne und der Weltliteratur verpasst. Das musste sie erst einmal aufarbeiten, nachholen, bevor sie wieder zu einer eigenständigen Entwicklung finden konnte. Nun aber ist es an der Zeit, selbst einen Schritt nach vorne zu tun…
К сожалению, в ХХ веке русская литература попала на обочину. Если запереть людей в своего рода клетку, то они от всего отгораживаются, потом возникает своего рода субкультура, собственный язык с собственными шутками, потом они (т. е. люди) перестают интересоваться тем, что происходит снаружи. Русская литература в течение нескольких десятилетий не воспринимала развитие повествовательных приемов, происходившее в культуре модерна и мировой литературе. Всё это она должна была сначала переработать, прежде чем обратиться к дальнейшему самостоятельному развитию. Но теперь настало время сделать первый шаг вперед.
Сначала я подумал: боже, что за тяжелый, невежественный, напыщенный бред? Как могла русская литература пропустить развитие повествовательных приемов модерна, если она их сама отчасти и изобрела (хоть «Петербург» Белого взять, но далеко не только)? И кто это сидел в клетке — Бродский, Аронзон, Вен. Ерофеев, Саша Соколов, Елена Шварц? Я лично ни в каких клетках не сидел и всё, что мне нужно было знать — знал. А если это ты сидел в клетке, то говори, пожалуйста, за себя, а не «за людей».
Но потом первое возмущение уступило место пониманию — Шишкин просто-напросто проговорился, выдал себя. Это советская литература сидела десятилетиями в заблеванных комнатах своих домов творчества, ничем всерьез не интересуясь, что происходит снаружи. Это о повествовательных приемах распутиных и беловых, трифоновых и граниных, прохановых и курчаткиных идет речь. Это от них происходит, да и производит себя писатель Шишкин, овладевший (!) повествовательными приемами модерна и собирающийся теперь сделать «первый шаг вперед». И именно поэтому он закономерно принадлежит к «шýбинской литературе» — имитационной литературе советского культурно-антропологического типа. Для меня ее не существует — да и не может существовать: кто позволил запереть себя в клетку (за пайку), тот уже никогда не будет свободным человеком, даже если ему клетку приоткроют.
Но дело совсем не в конкретных авторах, а в явлении. В памятную статью Ольги Мартыновой этот аспект «коммерческого интелигентского соцреализма» вошел только кратким упоминанием, но это и по генезису особая тема.
«Шýбинская литература» и фантомное мышление широких мыслящих масс, в данном случае насчет т. Сталина, в сущности две стороны одной и той же медали, точнее, монеты. Особенность этой монеты, что она имеет гораздо больше сторон, чем две, но все они так же неразделимы, как реверс и аверс в профанной геометрии. Если сказать коротко и попросту — туда относятся все жанры художественной самодеятельности позднесоветской интеллигенции и ее ближайших потомков — от КВНа и авторской песни до псевдонаучного научпопа и псевдоистории. Но и жалостливое повествование с моралью тоже и особенно. Это в принципе коммерчески беспроигрышно, потому что все происходит внутри совершенно определенной субкультуры, которая по различным историческим причинам чрезвычайно многочисленна и обладает врожденным комплексом культурной полноценности, заставляющим ее покупать книги. Но именно такие, обслуживающие ее понятия и уровень.
в переводе из Шишкина
Русская литература в течение нескольких (десятилетий?)
Re: в переводе из Шишкина
Да, конечно. Спасибо!
Вот зря вы авторскую песню ругаете, она хорошая.
Я вообще ничего не ругаю. Я определяю, что куда с моей точки зрения относится.
Спасибо за поправку! Но я, честноговоря, даже не знаю, что исправить. Сначала же была в ЭКСМО, разве нет? И сформировала там раздел «качественной литературы»? Что ее куда-то перешло, я не имел ни малейшего представления (вся издательская жизнь в этом, т. е. массовом сегменте для меня чужая и интересуюсь я ей скорее как объектом общетеоретического изученияи наблюдения. Но, в сущности, это совершенно неважно, речь идет о принципиальных с моей точки зрения явлениях, а не о том, кто где работает.
+1
очень интересно — мне на ЭКСМО наплевать, я про попытку определить одну из разновидностей субкультуры – а в общем-то, по моему, вполне мейнстримную ветвь, которая порождает успех определенных явлений не только в литературе (на ТВ Парфенова, например)… Жаль у нас совсем нет социологии культуры…
Да, очень жаль, что нет социологии культуры. Я об этом давно говорю и пишу.
Точно, не работала, я проверил — сразу в АСТ пошла.
Вам огромное спасибо, слава Б-гу, что я не статью писал, а у себя в блоге безответственно размышлял по ходу дела.
Действительно, ужас какой-то — я ведь их даже не умею отличить одного от другого, всех этих деятелей советских искусств. А потом удивляюсь, что они меня недолюбливают. Впрочем, и не удивляюсь.
Кстати, издательство АСТ создал бард Сергей Деревянко. Мы с ним пересекались в начале девяностых. По моим ощущениям, очень и очень многие в этот бизнес пришли из движения КСП — то есть как ни крути, из той самой попытки создать «культурное поле в стороне от казенной культуры».
Так что опыт получился почти пробирочный.
Олег, по поводу авторской песни всё-таки небольшая ремарка. Она действительно начиналась как один из жанров художественной самодеятельности позднесоветской интеллигенции. Изрядная её часть так и осталась в тех рамках. Но сейчас это, строго говоря, уже не так. Примерно с начала девяностых появились авторы «новой волны», которые стали работать совершенно в ином ключе, и делать нечто абсолютно не имитационное, очень настоящее. Этот новый продукт скорее имел отношение либо к полновесному world beat/ethno pop, либо к добротному французскому шансону (или русскому городскому романсу). И ни в коем случае — к русскому блатняку или движению КСП. Честно скажу, что таких авторов ничтожно мало. Но коль скоро они есть, то не вся авторская песня здесь и сейчас — это имитационный продукт для недотянутой интеллигенции. Это просто на всякий случай, для сведения. Вы имеете полное право этого не знать или так не считать.
Но я вёл программу об авторской песне на «Радио России» порядка десяти лет, через мои руки (в буквальном смысле) прошло очень много записей, я знаю, о чём говорю.
Вы знаете, мне вообще-то кажется довольно ясным, что я употребил это выражение (и не только по отношению к самодеятельной песне) в качестве смысловой свертки, образа, сокращенного иероглифического знака. Да и еще бы не хватало, если бы я вдруг по поводу каждого своего образа — в стихах ли, в прозе, в статьях ли — чувсзвовал себя обязанным бесконечно оговариваться: а вот бывает еще так и так, вот это я в виду не имел и т. д. и т. п. Разумеется, среди разумных людей предполагается, что из всякого правила бывают исключения, что всякое утверждение имеет свое опровержение и т. д. На счет авторской песни я осведомлен — не так хорошо, конечно, как Вы, но все же в достаточной мере, поскольку провел много безвозвратных ёет своей юности за этим занятием и среди этих людей. Поэтому я говорю не о «незнакомом», собственно, естественно, о социально близком для себя по рождению. Но я говорю о смыслах, о социально-культурных связах, о социокультурных типах, а не о том, кто хорошо поет и струны дергает, а кто плохо (или кто хорошо про марсиан и Мировую Залулису многосерийные романы пишет, а кто плохо), а не высказываю оценочные суждения про «всю авторскую песню». Вот если бы я вознамнерился писать деловой очерк или специальное эссе на эту тему, я бы, несомненно, постарался усовершенствовать свои сведения о предмете и, может быть, даже обратился бы к Вам как специалисту за комсультацией, Мои познания остановились годе на 1986, уже Михаил Щербаков (бр-р…!) был для меня полнейшей новостью в начале нулевых годов, когда появился интернет.
Но в настоящем контексте мне кажется важным подчеркнуть, что речь у меня шла не о высказывании определенных суждений об авторский песне (естественно, что-то мне нравится под рюмку, что-то вызывает легкую тошноту) и вообще не об авторской песне — речь шла о сжатом обозначении той социокультурной связи, которую… я обозначил. В этом смысле вся последующая история бардовской песни (создании самоокупающейся субкультуры, что, впрочем, началось еще в советские врмена) не имеет к смыслу моей записи ни малейшего отношения.
Да, я немножко подумал над Вашим комментарием и понял, что основной вес реакции приходится на слово «самодеятельность», которое кажется обидным и точно, в советское время так обижали (хотя без домов худсамодеятельности обойтись в этом бизнесе было невозможно — знаем, плавали).
Должен сказать, что в самом смысле слова, по которому, очевидно, оно у меня употреблено — хоря, конечно, и с некоторым заострением на «художественную с/д» — я не только не вижу ничего плохого, но и совершенно наоборот. Что может быть понятнее и благороднее попытки некоторого слоя общество, будь то ИТРы 60-70 гг. с их КСП или продвинутые пэтэушники 80-гг. с их рок-клубами (во, сейчас обиженные налетят: пожалуйста, на сегодня прием обиженных закрыт!), создать для себя собственным усилием, собственной деятельностью некоторое культурное поле в стороне от казенной, предназначенной для их обслуживания и оболванивания культуре. Зону свободы, так сказать, причем обеспеченную какой-никакой собственной инфраструктурой. Само по себе это, повторяю, понятно и благородно.
Другой вопрос, что из этого получилось. Точнее, получилось ли из этого что-нибудь хорошее? Мой личный ответ (но он, само собой подразумевается и почему я должен это каждый раз повторять? — ни для кого не обязателен, это мое суждение, вынесенное из десятилетий наблюдений и размышлений): нет, в целом ничего всерьез не получилось, потому что «самодеятельные социумы» 60-70-80 гг, — и не только КСП, а хоть и диссидентское движение возьми! — , были по природе составляющего их человеческого материала не противоположностью официального общества и официальной культуры, а плотью от их плоти, их вариантом. Грубо говоря, «те же яйца, только в профиль».
Только, ради Бога, не надо больше: а вот такой-то он очень замечательный человек и совершенно не ИТР, а кандидат биологических наук… Я охотно верю, но всё это не имеет никакого отношения к смыслу моих размышлений.
Подписываюсь под каждым словом просто по технической причине: сам давно так считаю. Года четыре назад на кухне у замечательного мы практически подобрались к вашей же формулировке, но так её до конца и не докрутили. Вы расставили все положенные точки, за что огромное спасибо.
Про «культурное поле в стороне от казенной культуры» лучше не напоминайте. По моим ощущениям (я закончил школу в 70-е, мединститут в 80-е) на эту делянку советская интеллигенция тащила всё, что ей тогда казалось не казённым: от журнала «Польша» до НЛО и Тофика Дадашева (помните такого?), от Окуджавы и Трифонова до Пикуля и того же Распутина (Валентина).
Я хотел не поспорить, а просто на всякий случай сообщить, что много позже, уже на излёте перестройки в авторской песне появилось несколько человек, которых без труда можно поставить в плей-лист какого-нибудь Radioio Acoustic Cafe, и это не вызовет отторжения. Сразу оговорюсь, что имею в виду не Михаила Щербакова, а в подробности вдаваться не буду. Но это действительно скорее positive side effect (если говорить в терминах моей первой профессии). Хотя опять же, было бы интересно осмыслить с социокультурной точки зрения, почему людям, выросшим на советско-антисоветском КСП, вдруг захотелось просто играть качественную и ни разу не вторичную музыку, а не держать фигу в кармане. Но до этого скорее всего придётся докапываться мне самому, потому что все девяностые и нулевые я один эту тему и отслеживал, увы ):-
Олег Александрович! Хотелось бы узнать, кто, на Ваш взгляд, из современных прозаиков достоин п(р)очтения. Я понимаю, что речь идёт не столько об авторах, сколько о процессе,но всё же…
Мне на этот вопрос трудно ответить исчерпывающе или даже сколько-нибудь полно — мои наблюдения вполне несистематические. Скорее меня можно спрашивать, чего лучше не читать, потому что достаточно одной страницы, а иногда даже одной фразы, чтобы понять, что читать это незачем — автор писать не может и нет никаких оснований предполагать, что научится. А в наше время имена преимущественно как раз таких авторов выскакивают из средств массовой информации, побуждая заинтересоваться, так что с такого рода текстами сталкиваешься гораздо чаще. Понятно, что есть «критики», похвала которых почти очевидная гарантия того, что читать (по крайней мере, мне) не стоит — Топоров, Данилкин какой-нибудь — или например, Наринская в «Коммерсанте» (дело не в идеологии, а физиологической любви к плохой литературе, вещь сейчас распространенная — люди ищут себе подтверждение: не своим текстам, а себе).
Есть еще одно обстоятельство: сегодня можно скорее говорить о конкретных текстах, чем об авторах, потому что авторы, особенно сравнительно молодые, сейчас очень быстро «портятся». Попадая в «настоящее издательство», в «настоящую литературную жизнь», они быстро перенимают представления о возможном и годном — с естественным результатом.
Тем не менее, с этими двумя оговорками и вследствие того, что я только что прочел несколько русских книг (чего Вы, конечно, не могли знать):
Анатолий Гаврилов — замечательный писатель. Вряд ли он когда-либо напишет текст лучше, чем «Берлинская флейта» (принадлежщая к лучшему, что вообще написано по-русски), но читать его всегда имеет смысл.
Снова пишет Нина Садур. Достаточно прочесть ее интервью-мемуар (много где, но можно в «Сибогнях» недавних), чтобы понять, чтó в ее руках русский язык — и на что он способен.
Из сравнительно молодых всегда чрезвычайно интересен Денис Осокин. Я бы даже сказал, что это антропологическая надежда русской литературы, потому что и по человеческому (затекстовому) и литературному типу он не интеллигентский писатель, т. е. не транслирует типичных интеллигентских комплексов, стереотипов и коллективных фобий и филий. «Овсянки» — замечательно придуманный текст. Вообще много чего здорово и совершенно нетипично придумано. Очень хитрый писатель, интересный еще и чисто профессионально. Если бы еще он не следовал дурному примеру Саши Соколова и не перекладывал отличную прозу средними стихами.
Очень талантлив донецкий прозаик Владимир Рафеенко. Немножко подражателен по отношению к «Школе для дураков», но это хорошая школа. Вообще, я где-то, кажется, уже писал: лучшая проза сейчас приходит «с периферии», из провинции или из-за границы, где писатели живут и растут, не коррумпированные московскими издательствами и московской и петербургской «критикой». Что происходит, когда их начинают печатать в Москве — другой вопрос (см. выше). Вот и лучший текст сезона написала Юлия Кисина, живущая в Берлине. Это роман о Киеве, опубликованный в журнале «Звезда». Автор жалуется, что роман покромсали, тут судить не могу — он все равно производит очень сильное впечатление красотой текста.
Вообще лучше читать журналы. Хорошие книги современных авторов встречаются очень редко, а журналы должны печатать много текста и там бывает всякое. И обычно достаточно одного-двух предложений, чтобы понять, деревянным это способом написано или это живая проза. Так что можно и в интернете.
Вот, пожалуй, как-то так вкратце.
Уведомление: Комментарии к случайным новостям – 17: Литературный мелкоскоп № 1 | Журнал Олега Юрьева