Три стихотворения Александра Ривина

Пользуясь любезностью Г. А. Левинтона, выставляю три стихотворения Александра Ривина. Кажется, они есть в «Голубой лагуне», но в несколько отличных редакциях. Запятые я грешным делом кое-где сам расставил.

Там, особенно в «Капитане», есть такие строчки, что совершенно непонятно, как можно было жить, их не зная — «…капитан, капитан, понимаешь, раньше жизни не будет судьбы…».

«Частушки» — целиком гениальные.

По-прежнему не знаю, следует ли заниматься книгой Ривина, кому она, собственно, сейчас нужна. В коня ли корм?

Ривин был, конечно, персонажем какого-нибудь романа Вагинова.

В сегодняшней же литературе действуют, в основном, персонажи Н. Носова. Впрочем, главное дело, друг другу они нравятся.
Читать далее

Если Вы видите эту более чем подзамочную запись,

то это означает, что автор был бы признателен Вам за суждения, замечания, поправки и уточнения по предлагаемому тексту о стихах Геннадия Гора. Предупреждаю, он большой. Я бы хотел завтра-послезавтра его закончить. Предназначется он для НЛО. Курсивы там все пропали и у меня нет сил их вставлять, но думаю, это неважно.
Читать далее

ДВУСТИШИЕ С НЕВИДИМОЙ ЧАСТЬЮ

(из «Элегий на перемены состояний природы»)

Воздух в межгорьях грузнеющий —
Так начинается ночь

(чтоб показаться грозней — еще ей
надо его подтолочь
в вывороченно зияющей
стоптанной ступке-луне

а чтоб оказаться грозней еще — ей
надо его разволочь
по мягкой сырой и сияющей
низкопарящей луне —

но эта земля не своя еще ей,
и весь этот сад еще не).

IX, XI, 2007

«Новая Камера хранения»: ИЗВЕЩЕНИЕ ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРОЕ от 25 ноября 2007 г. —

МАЛЕНЬКОЕ НОЯБРЬСКОЕ ОБНОВЛЕНИЕ

СТИХИ
Игорь Булатовский. ТЧК
Евгений Ракович. ГОЛЕМ

АЛЬМАНАХ НКХ
Выпуск 17: Стихи Олега Панфила (Кишинев), Олега Асиновского (Москва), Сергея Слепухина (Екатеринбург)

Из воспоминаний И. М. Дьяконова

Выдающийся русский семитолог И. М. Дьяконов вспоминает об университетеских годах и о лекциях переводчика Корана И. Ю. Крачковского. Небезынтересно его суждение о литературных достоинствах любимой книги Ф. М. Достоевского:

И.Ю.Крачковский был человек неколебимого, даже беспощадного благородства, стройный, красивый, с благородной седой бородой. Говорил гладко, без запинок и придаточных предложений.

Лекции его были тяжелым испытанием. Он четко произносил название очередного арабского сочинения – а каждое из них, названий, представляет собой рифмующееся двустишие, совершенно бессмысленное, никакого отношения к содержанию произведения не имеющее – примерно «Ожерелие мудрых Для просвещения темнокудрых». Все это, конечно, произносилось по-арабски, а арабский я знал плохо; затем упоминался автор произведения, какой-нибудь Абдаллах ибн Фуфу Курдуби, или Мухаммед ибн Ахмад Кайравани; затем сообщалась дата старейшей рукописи, хранящейся в Эскориале или другом хранилище, цитировались мнения двух-трех арабистов о вероятной дате написания; и так далее, до конца лекции шло перечисление названий и авторов рукописей. Зарезаться! И все это без повышения и понижения голоса, без малейшего жеста. Удавиться!

Что касается Корана, то это бессмертное произведение было, как известно, записано после смерти пророка Мухаммеда со слов его учеников, наизусть хранивших его проповеди в памяти. Никто уже к тому времени не помнил, в каком порядке и даже в какой связи эти проповеди (суры) были произнесены, а никакой логической связи между ними нет, – так что премудрые главари ислама решили записать их в порядке длины каждой проповеди – начиная с самой длинной суры «Корова» и кончая самой короткой. Игнатий Юлианович счел, что для студентов лучше начинать с самых коротких сур, и в результате мы читали Коран задом наперед. Но так как весь Коран сочинен монорифмическим раёшником (рифмованной прозой), с одной сквозной рифмой на каждую проповедь, а последние суры посвящены малопонятным видениям судного дня в конце времен; а этот погонщик верблюдов, даже когда не касался судного дня, не отличался большой стройностью мышления (ни образованностью, даже по древневосточным масштабам), то все чаще наше чтение лежало в плане поэзии абсурда.

Кончилось это для меня тем, что я не выдержал и сбежал: мало того, не сдал даже экзамен В.И.Беляеву. В результате арабскому я не выучился, кроме, впрочем, фонетики и грамматики у Юшманова. Арабская грамматика – строгая и логичная, как геометрия, и я сразу запомнил ее хорошо

Небольшие романы — 30

Солдатские кладбища винограда, конец ноября, Пфальц

Виноград хоронят стоя — то есть: стоя он похоронен. Наклоненными шеренгами — как шел на войну.

Одноногие скелеты опираются на собственный крест из легкого светлого металла. Плечи их осыпаны красно-ржавыми, буро-ржавыми и желто-ржавыми волосами, у некоторых в руках — маленькие раздавленные головы. С искривленного сапога стекает на землю вакса. Земля устлана старыми бинтами и смытыми листовками врага.

А вокруг гор шевелится сверху жемчужный туман. И меркнет, меркнет — наполняется сияющей сыростью, паровою смолой…

Ночью сквозь пустые ряды бывшего винограда видна последняя улица — расплывчато, как сквозь залитое пересеченной водою стекло.

Туда идешь, а во мгле тихонько поскрипывают с обеих сторон раздроблённые кости мертвых виноградных солдат.

Снова о Ривине

ПОПРАВКА: опубликованное стихотворение Ривина «Ав» — не перевод из Кульбака, как я ошибочно понял по заголовку «РУССКИЙ ПОЭТ АЛИК РИВИН — ПЕРЕВОДЫ С ИДЭШ» (sic!), данному, очевидно, Кузьминским, а оригинальное ривинское стихотворение. За поправку благодарю Г. А. Левинтона.

Случайно — в связи со статьей о стихах Геннадия Гора, которую должен написать буквально сейчас — наткнулся на новости об Александре Ривине, от которого несколько отвлекся после того, как о нем написал:

Во-первых, в воспоминаниях И. М. Дьяконова, которые мне, к сожалению, только сейчас подвернулись, приводится, по выражению Дьяконова,» стихотворение-двустишие», на мой вкус, совершенно упоительное:

Вниз головой, вниз головой,
Грызть кукурузу мостовой.

Любопытно, что Дьяконов — замечательный ученый и великий переводчик — считает при этом нужным объяснить потенциальному читателю образ «кукурузы мостовой».

Ну и небольшой мемуар о Ривине и мешке с кошками, если кому интересно.

А во-вторых, via К. К. Кузьминский via Л. Кацис в «Лехаим» узнал, что Г. А. Левинтон опубликовал в сборнике «Стих, язык, поэзия. Памяти Михаила Леоновича Гаспарова» (М.: РГГУ, 2006) 13 стихотворений Ривина, среди которых переводы из еврейского поэта Моше Кульбака, а среди них такое, практически гениальное стихотворение под названием «Ав»:

А на крестах неверный евнух, –
Концов источнее начал,

– Собора куполов плачевных,
– Сплоченным плачем вновь к плечам.

А на крестах… А под крестами, –
Крестовой кротостью крутясь,
Скрытопрорытыми ходами,

– Крутокоготными кротами,
– Крыть, красть нескрытыми ходами
– Крик крак! Нескрытыми ходами
– Крадут, крадутся, не крадясь.

Изволь! В круженье краж плачевных
Недокружил, недокричал…
А на крестах неверный евнух
Концов источнее начал.

Должен заметить, что я продолжаю совершенно не понимать, почему, скажем, тот же Левинтон (при всей симпатии и при всем уважении к нему — как по личным его заслугам, так и по происхождению от автора бессмертного «жемчуга стакана») не подготовил давным-давно хотя бы предварительную книгу Ривина, на которого вышел раньше всех, а вместо этого публикует его раз в десятилетие «сколько оторвал» в научных сборниках, которые даже в Интернет полностью не выложены.

Может, есть у кого-нибудь? Может, все же выложено где-нибудь? Был бы признателен за информацию. Напомню, что я по-прежнему полагаю, что Ривин — поэт в четырнадцать с половиной раз более важный и серьезный (и исторически, и практически), чем все советские строчкогоны и струнодерги вместе взятые.

Слава России! («Зенит» — чемпион!)

Кровати тоже молодцы, не легли под коварных альбиносов.

Тоже — п. ч., конечно, искушение проиграть Андорре неимоверно сильно томило достоевские души русских футболистов, мы все это понимаем — и сами такие.

Но удалось, удалось подавить в себе желание искупаться в унижении — может быть, это хороший знак.