Вернулись вчера из Тюбингена — было чтение из романа «Die russische Fracht» в местном книжном магазине «Osiander». Правда, там почти все книжные магазины «Osiander». Если кто из читателей этого журнала проживает по соседству, покорнейше прошу прощения, что не предупредил.
Чтение как бы предваряло дни русской культуры в Тюбингене, посвященные, впрочем, преимущественно «породненному городу» Тюбингена — Петрозаводску. Скажем, оттуда приехал целый оркестр народных инструментов — сорок шесть человек балалек, домр и ложек. С Петрозаводском меня мало что связывает, я там, к сожалению, никогда не был, дальше Лодейного Поля не заезжал. Разве что — моя первая опубликованная статья о литературе вышла (в середине 80 гг.) именно там, в Петрозаводске, причем на финском языке; я написал небольшой трактат о только что переведенных тогда «Мумми-троллях» Туве Янссон как о своего рода модернистском эпосе прустовского типа. Статья была напечатана в местном журнале, отличавшемся необыкновенным по советским временам качеством бумаги и полиграфии, и надолго осталась моей единственной напечатанной статьей. Как мне удалось справиться с этой затеей, видимо, уже не установить — русский оригинал утерян безвозвратно, журнал, конечно же, можно найти в каких-нибудь карельских или финских библиотеках, но что это мне даст? Но, короче, — пригласили и спасибо.
Тюбинген — чудный швабский городок на трех речках, знаменитый университетом и — пожалуй, в первую голову — т. н. «башней Гельдерлина». Башня Гельдерлина — никакая не башня, а эркерная комната на последнем этаже дома над Неккаром, в котором Фридрих Гельдерлин прожил 36 лет своей жизни — всю ее вторую половину. Жил, гулял в садике, писал стихи, подписывая их чаще всего «Скарданелли» и датируя прошлым веком — 1758, 1759 годом. Хозяин дома, зажиточный ремесленник по фамилии Циммер, прочел гельдерлиновские стихи, восхитился, пошел в клинику для душевнобольных и взял поэта к себе. И всю жизнь заботился о нем. А когда умер, за Гельдерлином продолжала ухаживать его дочь…
Был ли Гельдерлин безумен и в какой степени — вопрос спорный и учеными страстно обсуждаемый. У входа в башню красовалась многие десятилетия надпись «Гельдерлин был не сумасшедший!» (на швабском диалекте), графитти это стало таким знаменитым, что в музее начали продавать открытки с ним.
Открытки продолжают продавать и сейчас, но никаких графитти на стенке с некоторых пор не наблюдается: сотрудники музея пришли однажды на работу и, к ужасу своему, обнаружили, что городское управление покрасило стенку — самый настоящий акт вандализма! А длинноногий дяденька на соседней стене остался — это стена другого, прилегающего здания.
Должен сказать, что впечатление от этого полупустого музея (в сущности, полупустые помещения с развешанными на стенках «информационными таблицами», очень хорошо составленными, плюс кое-какие книги и фотографии; да и дом, кажется, в свое время сгорел и был наново построен; к сожалению, там сейчас большая экспозиция каких-то посвященных Гельдерлину гравюр, неплохих, но вполне лишних) невероятное. Полукруглая комната Гельдерлина с двумя стульями перед прямой стенкой, ваза с цветами на полу, из окон вид на узкий здесь Неккар и платаны на другом берегу. А из правого бокового окна — на «собственный» садик Гельдерлина.
Вообще, конечно, не с Петрозаводском, при всей моей симпатии, надо было породнить Тюбинген в свое время, а с Вологдой, где доживал свою жизнь бедный Батюшков. Так и дружили бы безумными поэтами…
Кстати, если немногие стихи Батюшкова, написанные им в затменном состоянии, действительно » странные» («Венера мне сестра, и ты моя сестрица. А Кесарь мой — святой косарь»), то многочисленные стихи Гельдерлина из второй половины его жизни, в сущности, гораздо рациональнее «основного Гельдерлина», одного из самых волшебных и безумных поэтов человечества. И написаны, кажется, преимущественно в «догельдерлиновских техниках», чаще всего обычной силлабо-тоникой, а не изобретенным Гельдерлином «ложноантичным стихом». Не случайно, вероятно, относил он их к середине предыдущего, восемнадцатого столетия. Впрочем, и среди этих, «скарданеллиевских» стихов есть совершенно замечательные.
Слева автопортрет Батюшкова, справа рисунок, изображающий Гельдерлина в 1826 г.
А вот другой род безумия, поэтическим его назвать трудно, но и он меня привлекает: на другом берегу Неккара, в парке, представляющем собою, в сущности, одну-единственную, но чрезвычайно прекрасную аллею из огромных платанов, находится деревянная голубятня в несколько ярусов и на курьих ножках. У голубятни ходят (весьма немногочисленные) сизари, они же высовывают (довольно немногочисленные) сизые и зеленые головки из летков. Сначала удивляешься и даже слегка умиляешься — кому это понадобилось строить голубятни для городских голубей, этих ненавидимых городскими хозяйствами всего мира «летучих крыс». А потом читаешь на щитке, что в этой голубятне голубкам подкладывают гипсовые яйца!
В общем, Тюбинген — замечательный город!