Извлекаю из комментариев в целях лучшего сохранения:

Н. Е. Горбаневская обратила мое внимание на вот такой мемуар. Постоянные читатели этого журнала знают, что только что я просмотрел почти полную подшивку журнала «Синтаксис» — и вот сразу снова: консервная банка с воздухом постпрекрасной эпохи. Шипит, пузырится воздушек, выдуваясь из щели, темный, ревнивый…

Что же касается мемуара, то я, кажется, из него когда-то читал несколько отрывков, но полностью, если это полностью — только сейчас. Мерзость, по-моему. Такая харьковская (попрошу жителей Харькова и выходцев, а особенно издателя прекрасного альманаха не оскорбляться — я употребляю это слово метафорически, как некоторые употребляют слова «петербургский» или «ленинградский», а некоторые — и я в том числе — слово «московский») , дворовая, приблатненная мерзость. И характерно, что обоим харьковским подростковым обожателям взрослой шпаны, обоим воспитанникам уголовной мифологии, и все на свете приблатненными мстятся — и люди, и отношения. Скачущий, хамский — хотя, в отличие от лимоновской простоты, не худшей, но и не лучшей, чем воровство, не без некоторой видоплясовской художественности — язычок. Не случайно одобрительное киванье на воплощение природного советского скотства — на Топорова. Социально близкие, видать. И слыхать. Но это внутреннее. Наружно стиль больше похож на политическую публицистику Алексея Цветкова, которому, правда, тоже вполне зернисто достается в качестве писателя Х — но ненависть мемуариста, судя по всему, не избирательная, а именно что какая-то приблатненная: ко всем. И к основному предмету, естественно, в первую очередь (см. ниже). В сущности, перед нами воспоминания о пахане — как он не стал настоящим паханом (для мемуариста). Недодал, недооблагодетельствовал — но и не наказывал строго. Недостойным, непонтовым перепало больше, хоть Довлатова возьми. Или того же неблагодарного писателя Х…

Есть наблюдения, конечно, верные — насчет, например, ненависти, окружавшей Бродского. Но этой же ненавистью продиктованы и сами эти страницы, ее описанием, так сказать, прикрывающиеся. Впрочем, с другой стороны, это и не наблюдение даже — это просто жизненный опыт с харьковской улицы. Такое просто понимание жизни. А самим по себе наблюдениям и воспоминаниям не очень-то веришь, потому что очевидно неверны, небескорыстны, бесхитростно ненавистнически характеристики других, более простых случаев и людей: можно как угодно относиться к персоне и позиции Довлатова, но бездарным писателем он не был и уж конечно, ничего иронического в его поощрении Бродским не было тоже — это сказано, просто чтобы расквитаться за что-то свое; можно как угодно относиться к тому же Алексею Цветкову, но его «новые» стихи не являются пережевыванием и повторением старых, это всего лишь примитивное ругательство — просто чтобы сказать обидное, что всегда говорится в таких случаях (когда люди начинают писать после большого перерыва) — на самом деле Цветков пишет советскую размышлительно-поучительную лирику 70-80 гг., типа Винокурова какого-нибудь с добавкой советского стихотворного фельетона того же времени, типа Евтушенко-Рождественского. Это вполне наивное стихописание просто укрывается (для шокируемых такими вещами вполне наивных людей, которых, как оказалось, более чем изобильно) за отсутствием знаков препинания и заглавных букв. Ничего общего с «языковой поэзией», несомненно относившейся ко «второму модерну», к которой Цветков пришел в начале 80 гг. и которую бросил по причинам, о которых можно было бы делать предположения, но мы больше не будем — в сущности, это уже не так важно, это вышло за границы того, что мы считаем литературой.

Но вот автору мемуара, для которого это, как кажется, все еще важно, разбираться явно не хочется — хочется разобраться.

Ну, и прочие его, как бы оригинальные суждения образованы по большей части чисто механически по принципу переворачивания тривиального: вот, все говорят, что Бродский ах как замечательно декламировал стихи, а мы скажем наоборот: декламировал плохо, лучше читать глазами. Ну что, каково? И повествователь как будто торжествующе оглядывается… В сущности, такое механически перевернутое суждение наследует всю тривиальность источника, не сохраняя небольшого зерна истины, которое содержится почти во всяком «общем мнении».

Это все, конечно, не означает, что я борюсь за мифологическую статуэтку И. А. Бродского ценой в одну Полухину. Напротив, его сложная история и сложная личность продолжают требовать здравого взгляда, независимого как от бета-павианов, продолжающих вылизывать у покойника, так и от гамма-экземпляров, норовящих покусать его за мертвые плечи. Но для этого, конечно, следует взглянуть на судьбу, личность и стихи его взглядом бескорыстным и благодарным — да, благодарным, потому что, конечно, его есть за что благодарить. По ту сторону персонального облагодетельствования, необлагодетельствования и недооблагодетельствания.

Иногда я благодарю судьбу, что не был знаком с Бродским, а он со мной. Вполне возможно, что иначе я бы не имел права, да и не захотел бы сказать вышесказанное.

Нужно ли подчеркивать, что никогда в жизни не сталкивался с г-ном Милославским и ничего против него не имею? Кажется, нужно.

Извлекаю из комментариев в целях лучшего сохранения:: 28 комментариев

  1. Когда я была юна и нежна, мне много ночей не давала спать история, рассказанная подругой — необычная история из жизни обычных и маленьких людей. Ее сестра (так же, по неприятному замечанию подруги, любящая стихи И.Б., как я), была приглашена своим американским профессором в гости к поэту. И идти отказалась, дабы, что называется, не разочароваться.

    Я не понимала этого тогда, не понимаю и сейчас. Пусть прижизненный Бродский ковырялся бы в носу или падал со стула — какое до этого дело моей благодарности? Последнее — хорошее слово для обозначения того, что обыкновенно так трудно обозначить.

  2. кусочек этого экскремента прочла пару дней назад и отослала Полухиной для коллекции. Почему-то мерзости привлекают наибольшее внимание. Возможно, неведомый мне доселе автор для того и писал.

  3. Re: Стихи Милославского.

    Ну, стихи как стихи — лучше многих, но хуже некоторых.

    А Харьков — действительно очень интересное литературное место (хотя и проклятое). Вот там гений, например, живет, Илья Риссенберг (http://www.newkamera.de/editor/almanach_09.html#1). Да и несколько других качественных поэтов, каждый со своим дерибасом, конечно.

      • Света, честно говоря,я подробностей не знаю. Думаю, какие-то «местные» есть. Но не думаю, что они когда-либо попадали в «поле зрение» — кого? важных столичных критиков? Смешно звучит. Короче, никогда не попадали в столицы.

        Можно спросить Юрия Цаплина aplin — он с Рисенбергом общается, через него, собственно, мы получали тексты для альманаха.

        Пусть Ваш муж попробует, был бы очень рад. если бы что-нибудь сдвинулось. На мой взгляд, Риссенберг, в лучших проявлениях, конечно. которые надо выбирать очень внимательно из огромных объемов, чрезвычайно значителен. Значительнее, скажем, Вениамина Блаженного, вокруг которого столько шума — если рассматривать и то и другое как своего рода «наивную поэзию».

      • Вот я, собственно, задумался, а почему я охарактеризовал поэзию Риссенберга как «наивную»? И не могу пока ответить на этот вопрос. С Блаженным вопросов почему-то вопросов не возникает — такой самоупрощенец. Риссенберг же, кажется, наоборот — самоусложненец.

        Но что-то есть общее — пафос? серьез? «самодельность» какая-то? — последнее да, но как ее дефинировать? В общем, я пока что снимаю «наивную поэзию». Подумаю еще при случае.

        Но гениальность оставляю. Это, кажется, не подлежит сомнению.

        Были бы у меня возможности, давно бы сам издал, и не только его.

        • А расскажите, кого еще. Мне кажется, тут главное — наладить хороший канал связи между, назовем условно, мечтателями и издателями. Потому что последние зачастую оказываются благодарны подсказкам первых.

          • Да, было бы хорошо!
            Я свел внука с издателем, но внук, конечно, какой-то физик или химик, не думаю, что с ним просто. Но и издатель тоже сложный человек… А какой я сложный человек…

            С Витковским я пока что не поддерживаю отношений — он не ответил мне на два письма с конкретными вопросами, и по поводу Гора, и по поводу Ривина, который почти готов.

  4. Re: Стихи Милославского.

    стихи посмотрела — среднеарифметические, авторство неопознаваемо. А проза — то ли не встречалась мне никогда, то ли я забыла. Ну и ладно.

    • Re: Стихи Милославского.

      О прозе Милославского Бродский сказал, что она «не написана, а вырезана бритвой». А Вен. Ерофеев (когда я привезла ему в 1989 г. сборник «От шума всадников и стрелков») — «харьковский Бабель». Да, он полон злости, но она глубока и великолепна. Он, конечно, занимает важное место в лит-ре. Известность его будет всё возрастать (как это уже наблюдается в случае поэзии Гандельсмана).

  5. простите, что встреваю. Милославский — это ведь из студии Чичибабина? Мне кажется, я о нем читала в воспоминаниях о Чичибабине. А стихи у него есть замечательные, на мой взгляд, но не из той подборки, которую Вы привели 🙂

Добавить комментарий