В журнале «Новый берег» № 33, 2011 коллективная публикация авторов НКХ:

Игоря Булатовского, Натальи Горбаневской, Ольги Мартыновой, Алексея Порвина, Валерия Шубинского и Олега Юрьева.

Жаль, что не сложилось с общей вводной статьей, о которой шла речь при подготовке публикации — было бы небезынтересно взглянуть на «взгляд со стороны», не со всякой стороны, разумеется, а, например, со стороны прекрасного поэта Сергея Шестакова. Я потому и отказался писать врезку, что свое мнение я и так знаю.

Хорошо было бы, если бы в печатном варианте (а лучше бы и в «Журнальном зале» чем скорее, тем лучше) удалось исправить название моей публикации — в ней все же не «Два стихотворения с одним эпиграфом» (это название только первого миницикла), а в общей сложности одиннадцать стихотворений со многими эпиграфами. «Стихотворения», как у всех, было бы достаточно.

Получены из Петербурга двухтомник Бродского в БС НБП, книга Андрея Ромахина и Дениса Хрусталева «Вызов императора Павла, или Первый миф XIX столетия» (спасибо Андрею Ромахину за подарок!), 110-й № НЛО и авторский экземпляр «Звезды» № 8 за этот год — с моими стихами.

Книжку про Павла и его легендарный вызов всех европейских владых на рыцарский турнир, я прочитал почти сразу же, благо она маленькая — зато с большим количеством прекрасных цветных иллюстраций, английских (преимущественно) антирусских карикатур. Вообще, прав был Осип Мандельштам (см. воспоминанания Ахматовой о нем), конечно, — во всех несчастьях человечества, по крайней мере, несчастьях России, виновата коварная англичанка, вечно она пакостит.

Книгу же Ромахина и Хрусталева могу только от всего сердца рекомендовать. Дополнительный ее интерес — в биографии драматурга Августа Коцебу, переводчика на немецкий язык текста «Вызова». Как известно, Коцебу был убит романтическим протонацистом Карлом Зандом (это его портрет с надписью «Урок царям» пускал по рукам в театре легкомысленный по молодости лет Александр Сергеевич Пушкин, за что поплатился ссылкой на юг, «на саранчу»), но до сих — мне, по крайней мере, — не было известно, что произошло это ровно в день убийства Павла Петровича (хотя, конечно, совсем в другом году).

На (и в) двухтомник Бродского я всё посматриваю, не в силах решиться на основательное чтение. Во-первых, противно отсутствие стихотворения на независимость Украины — одного из самых замечательных у позднего Бродского. Виноват, как выяснилось, не Лосев — это Фонд литературного наследства Иосифа Бродского изображает из себя Главлит, что вызывает легкую брезгливость. Но и комментарии Лосева, извлеченные пока по случайному принципу, «на расхлоп», вызывают огорчание — совершенно непонятно, на какой ширину публику рассчитаны эти комментарии (тираж издания 1500 экз.) и зачем нужны довольно плоские объяснения «сложных» (для кого сложных?) мест. В общем, ощущение легкой любительщины, но это, конечно, исключительно предварительное ощущение — прочитать все-таки придется когда-нибудь.

Помимо всего этого, закончил чтением роман Вс. Иванова «Похождения факира». Так получилось, что никогда я никаких произведений Всеволода Иванова не читал, может быть, за исключением романа про Александра Пархоменко, да и то нельзя исключить, что я его путаю с соответствующим фильмом, в котором, как известно, есть несколько (немного) незабываемых мест, вроде исполнения Махной песни «Любо, братцы, любо», любить которую, конечно, после 90-х годов, когда она играла из всех пылесосов и газонокосилок, практически невозможно. Так что, когда я увидел «Похождения факира» в магазине «Книжник» на Данцигской площади, решил-таки закрыть дырку в образовании. И вот ведь удивительная вещь — правы были все, кто писал об удивительном природном таланте Вс. Иванова: постановка фразы природная, пластика (в смысле, изобразительность) отменная, всё так и встает перед глазами, что описывается, выдумано замечательно — смешно и затейливо, персонажи яркие, диалоги чудные, а книга… плохая. Общее ощущение какой-то бесконечной необязательности. Я еще буду думать над этим удивительным эффектом — имеет ли он чисто техническое происхождение или личностную природу. Пока что, чисто гипотетически, как рабочее предположение, я рассматриваю личность рассказчика в качестве основного источника этой довольно грандиозной неудачи. Она, во-первых, недостаточно значительна для значительной книги, а во-вторых, не претерпевает осмысленного внутреннего изменения по ходу действия — только внешние и неосмысленные. Но я еще буду думать об этом, это еще опять же очень предварительное размышление.

Амстердам — хороший город. Много Моек и Фонтанок (и несколько Обводных каналов с краешку), бабушка нынешней королевы на коне (не получилась, снимал в контажуре — ну, фотохудожник известный). Кафе местного театра называется «Станиславский».

Пахнет снова детским потом
В тесных улицах метро
И за каждым поворотом
Электричество мертво,

И на вихре криворотом
Из небесной пустоты
Опускается к воротам
Ангел чистый — это ты,

А из тьмы, что век не тает,
Из подземного дранья,
К тем воротам возлетает
Грязный ангел — это я.

Х, 2011

Как известно, в сети имеется переписка Гете и Шиллера в режиме «реального времени». Вот, сегодня двести пятнадцать лет назад пересказывает Шиллер Гете письмо одной знакомой поэтессы, исповедовавшейся ему в проблемах с мужем и любовником, и комментирует ее планы по разрешению этих проблем:

Я сейчас не дома и у меня нет под рукой прекрасного двухтомника переписки Шиллера и Гете 1988 года издания, где И. Е. Бабанов это наверняка лучше перевел, чем я здесь наскоро. Но тем не менее:

Не знаю, что ей можно посоветовать и чем ей можно помочь, поскольку она, кажется, использует для своих реалистических целей чересчур сентименталистские средства.

Про очень многих можно сказать — и про дамочек, и про политиков, и про писателей. Написано 215 лет назад, но как будто эпиграф к нашему времени. Может быть, ко всему Новому времени.

P. S. Хотя на самом деле, конечно, речь идет о «реальных целях» и «сентиментальных средствах». Это тоже неплохо, но не так интересно.

нет ли у кого-нибудь случайно воспоминаний Вс. Петрова о Кузмине «Калиостро» (полного варианта, опубликованного Шмаковым в «Новом журнале»)?

Я был уверен, что в сети есть, а их не оказалось (или я не нашел).

письмо С. И. Бернштейна (если кто не знает, создателя коллекции голосов поэтов на валиках и вообще заметного ученого) к Юрию Юркуну по поводу смерти Михаила Кузмина в 1936 г. Существенным, и жизненно существенным, является нижеследующее место:

Что поделаешь? Все мы признали благотворность без нашего участия происшедших в окружающем мире перемен, но мало кто из наших поколений и нашего круга сумел нераздельно войти в стройку новой жизни; каждый носит в себе одновременно растущего гражданина бесклассового общества и доживающего участника или хотя бы активного свидетеля эпохи символизма и акмеизма. В таком ублюдочном состоянии трудно сохранить свежесть творческих сил, и все мы занялись малыми делами и разбрелись. Но вот, когда уходит из жизни один из крупнейших деятелей эпохи, к которой прикован и я, тогда просыпается страстное желание творческой работой сблизить прошлое и настоящее и прошибить лбом стену — разъяснить [зачеркнуто: внушить] современникам — тем, кто живет целиком в [зачеркнуто: настоящ<ем>] современности, — что те идеалы, которыми жили мы и которые не перестали быть для нас идеалами, те ценности, которые создавали наши великие сверстники, — не умирают, и, каковы бы ни были заблуждения и недомыслия нашей эпохи, остаются ценностями непреходящими.

Здесь мы в концентрированном виде наблюдаем канал, по которому происходило в советских условиях превращение людей «старой культуры» в протоплазму, именуемую советской интеллигенцией. Оно шло через признание правоты большинства, через признание правоты силы, через признание правоты. Причем правота была важнее страха и/или выгоды.

Конечно, за этим превращением в советского человека можно понаблюдать на развертке десятилетий, медленно переворачивая страницы дневников К. И. Чуковского, где обмен восторгами (при одновременном отбивании ладошей) по поводу товарища Сталина с «полупоэтом Пастернаком» (по выражению Даниила Хармса) на каком-то съезде — только небольшой этап большого пути.

Но здесь мы видим кристалл, осевший в сознании рядового (или даже не очень рядового) интеллигента в результате этой страшной химической реакции превращения.

Рекомендую также в конце публикации три записи чтения Михаила Кузмина — очень плохие по качеству, но всё же слышно, что «мяукает» он в принципе так же, как мяукают на соответствующих записях Гумилев и Мандельштам, но, конечно, сильно спокойнее. Вполне возможно, что мяуканье это вовсе не относится к манере чтения стихов, а отражает нормальное русское произношение того времени, как известно погребенное под обломками дореволюционной русской не только культуры, но и антропологии. Мы говорим по-русски совершенно непохоже на то, как говорили люди (и не только образованные) до революции, в европейских языках даже существуют два русских акцента — один «старых эмигрантов», мягкий, глубокий, похожий, в принципе, по звукоизвлечению на большинство славянских акцентов, — и «наш», «советский», плоский, резкий и неартикулированный. Интересно, что эта же разница акцентов существует между западно- и восточноукраинцами, говорящими, скажем, по-немецки: Восточноукраинский акцент очень близок к современному русскому, западноукраинский — похож на польский и чешский акценты.