ЗДРАВСТВУЙ, СНЕГ

Здравствуй, снег, русскому друг, немцу страх,
Б-жия хохма евреину!
Неба круг, белый мрак, сеет прах
в шерстку бурую Маину, в черную — Реину.

То был я, я был маг, вы́кликал снег
первыми двумя строчками вышестоящего четверостишия!
Первый раз и последний за весь мой дурацкий век
смог я так. Здравствуй же, снег! Ты так тих, но скоро буду тише я.

XI, 2015

ЖЕЛАНИЕ БЫТЬ ВОИНОМ

когда б я мог я встал бы в строй
российской армии чудесной
стоял бы на ветру
(оркестр бы вытряхивал прощанье
славянки льдом просодическим из труб)
и скоро был бы труп

простясь с сестрой
в шубейке ледяной чешуистой и шапочке прелестной
с пером когда б имел сестру
вдоль эшелона шел бы наклонивши лоб с прыщами
под фуражкой и был бы мужествен и груб
и скоро был бы труп

ах товарищ лейтенант о господин поручик
перекрещенный портупеей как женщина какой-то сбруей
планшет с военной тайною внутри
колотит по ноге (прощанье
славянки падает последней слюнкой льда)
и поезд отправляется туда

о как я не люблю коварных и ползучих
клеветников россии послужу к добру ей
отдам ей жизнь ненужную бери
красавица как пахнет овощами
тушеными дым паровозный его отогнутая борода
и поезд отправляется — куда?

XI, 2015

КОЛОКОЛ КОНЯ

кто сердцу нашему не сын
тому не жить среди осин
в их жолтой и пелёсой дрожи
тому не пить того вина
но это не его вина
просто мы стали пóд вечер строже

вино осинное гори
в стаканах каменных зари
рéку вполблеска на скóс мусоля
редеет роща средь огня
и влажный колокол коня
раскачивается на крае поля

теки осеннее вино
куда — не все ль тебе равно
всюду вечер белесый и ветер пелесый
кто сердцу нашему не брат
тому я и в раю не рад
а в аду огня не дам для папиросы

листы дрожат в продутой мгле
шуршат по выжатой земле
по палубам чиркают и по трапам
где нет тебя и нет меня
погасший колокол коня
гудмя-гудит захлебываясь храпом

XI, 2015

Небольшие романы — 14: Обстоятельства образов дейтвий

В БИЛЕФЕЛЬДЕ НА ВОКЗАЛЕ

все девушки и дамы в очках. Странные моды у них в этом Билефельде.

Голубь бежит по перрону, быстро дергая головой и отскакивая от чемоданных колесниц — боится, как бы кто-нибудь не завладел жирным харчком сидящего на корточках поляка.

Молодая мать, к которой спереди привязан ревущий младенец, пытается успокоить его, слегка приседая, вращая бедрами, двигая грудью и прижимая его голову к своим губам — то есть совершая приблизительно те же движения, что и когда его зачинала. Младенец то недовольно замолкает, то радостно взревывает.

Цыганские родители разговаривают между собой по-чешско-цыгански, а с младенцем в коляске — по-русски, именуя его при этом змей: „Да знаешь ли ты, какой ты змей, змей?“

Поляк схватил голубя, сжал ему обеими руками крылья и дует в воротник, с треском раздвигающийся. Красные глаза голубя в ужасе блекнут, блеклые глаза поляка разгораются.

ОСЕНЬ

о звёздках каменных и белых
о блестках ангелов ночных
о желтизне подлодных белок
о черноте подводных шмыг
есть песни дивные не пел их
еще никто ни гоп ни смык

ни мы гигантские креветки
мы выйдем нá реку пройтись
тут жолклым светом свищут ветки
и звёздки валятся под тис
тут в сломанных корнях медведки
сосут сердца подземных птиц

тут сóвки слизывают слезки
загнившие с собачьих глаз
и круглый розовый и плоский
мосты окутывает газ
и раздвоённые полоски
горят в сухих усах у нас

когда по берегу по брегу
с дерёв слетают янтари
и фонари ползут по древу
с погасшей ниточкой внутри
к вину морозному и хлебу
на дне зари на дне зари

идем и мы

XI, 2015