ЕСТЬ ГОРОД МАЛЕНЬКИЙ КАК ПТИЧЬЯ ПЕРЕНОСИЦА

есть город маленький как птичья переносица
на светло-черной и сверкающей реке
чей шелк просвеченный не переносится
на свет защелкнутый мостами на руке

и плывут напоминая сами
полуутонувшие мосты
корабли с подводными усами
под мостов коробчатые животы

и вздыхает тишина похожа
на воротника сухую ость…

шурши шурши раскрошенная кожа,
гуди гуди продолбленная кость

XII, 2011

Текущее чтение — 3

Антонин Ладинский. В дни Каракаллы (роман). М.: Советский писатель, 1961

Читал в юности, если не в детстве, а тут вдруг подвернулась… Не смог удержаться, хотя читать надо бы другое.

Роман неплохой, но всё же слишком заметно, что автор больше желает показать «упадок империи», продемонстрировать новую историческую силу — христианство и т. д., чем «толкнуть роман». Собственно романной структуры у него немного и он о ней не очень беспокоится, полагаясь на архетипическую самоигральность «странствия» и «возвращения домой». Но фабульный архетип немножко не работает, потому что всё время слегка заметно, что все персонажи не сами по себе, а как бы «для иллюстрации». Впрочем, это и у лучших происходило, и у Толстого-Достоевского в том числе, но там служебность фабулы и персонажей по отношению к идеям и общественным картинам перекрывается мощью языка, изображения, способностью вызвать настоящую галлюцинацию происходящего, чего у Ладинского, конечно, не очень есть.

К слову, по воспоминаниям (в смысле, не современников, а моим), был совсем неплохим поэтом (в эмиграции — по возвращении в Россию в 1955 г. стихов не писал, писал историческую прозу).

Надо полагать, в первом, эмигрантском издании романа (1937) значительно меньше было о рабах в их соотношениях с рабовладельцами (даже проблемы колоната автор коснулся, хотя для 3 века н. э. уж такая ли это актуальная проблема?) и вообще о «классовой борьбе» и «торговых интересах», а всё больше о христианских ересиархах (что, впрочем, не вычеркнуто, по крайней мере не полностью) и обольстительных танцовщицах и прочих дамах — по старой доброй школе брюсовского исторического романа.

Любопытно, что полное, оно же настоящее, имя императора, прозванного в войсках Каракаллой (это такой германский плащ) — Марк Аврелий Антонин, как же было Антонину Петровичу не написать о нем. Впрочем, мог бы и о Дворжаке сочинить биографию для какой-нибудь милюковской ЖЗЛ.

Кстати, оказвывается, Ладинский был и автором романа «Анна Ярославна — королева Франции», положенным в основу нашей с Аркадием Яковлевичем Гутгарцем в 18-19-летнем возрасте (фильм вышел в 1978 г.) любимой фильмы «Ярославна, королева Франции»: там Караченцову (а мне почему-то казалось — Солоницыну)поручили доставить Кореневу во Францию в как есть девственном виде, а Игорь Борисыч Дмитриев в качестве агента византийских спецслужб шныряет вокруг и всеми силами пытается подстрекнуть молодых людей к перепихневичу. Впрочем, тетя Вика утверждает, что у фильма и романа нет ничего общего, кроме до известной степени названия. Приходится ей верить, сам я никаких романов Ладинского, кроме означенного выше, не читал.

Текущее чтение — 2

Андрей Лесков. Жизнь Николая Лескова по его личным, семейным и несемейным записям и памятям. М.: ГИХЛ, 1954

С детства хотел прочесть, вот, наконец, пришла. Сама по себе книжка — ничего особенного, язык с несколько раздражающим в данном случае лесковианством (и в заголовке заметно), сведения, в общем, известные из вторых рук, для которых эта книжка была источником. Но читаю, конечно, с большим интересом.

И вот сегодня наткнулся на фольклорную песенку, которую пел Лесков сыну:

Ах ты, зверь, ты, зверина,
Ты скажи-ка свое имя:
Ты не смерть ли моя,
Ты не съешь ли меня?» —
«Уж я смерть-то твоя,
Уж я съем-то тебя!

Пусть здесь побудет — чтоб не позабылась.

Отрывки из нескáзанного — 2

… Дм. Быков — это, конечно, С. В. Михалков нашего… гм, вашего времени. Того и гляди гимн напишет. А то и три.

А Борис Акунин — в натуре Юлиан Семенов. С чем — т. е. с кем — мы вас и поздравляем.

… вы, конечно, не рабы. Вы — арабы.

Текущее чтение

Сильвестр Щедрин. Письма из Италии. Л., Academia, 1932. Вступительная статья, редакция и примечания Абрама Эфроса.

Интересное дело, вступительная статья Абрама Эфроса написана на каком-то удивительном, несуществующем, местами явно собственноручно выдуманном языке: «Это создавало цеховую товарищественность…» Товарищественность! А примечания — того же изобретательного Эфроса — написаны вполне нормальным русским «академическим» языком. Язык Эфроса требует дополнительного изучения, но и язык Сильвестра Щедрина сам по себе упоителен — полунеграмотный язык профессионального и потомственного живописца, неправильный и местами неловкий, особенно в области деепричастных оборотов. Но истории, рассказываемые этим языком, бывают совершенно прекрасны:

…Отправившись из Пизы в Лукку по дороге прекраснейшей, по обоим сторонам виноградные гирлянды пущены с одного дерева на другое, на которых в большом изобилии виноград дозревал, любуясь оным, я рассуждал, от чего этот виноград проходящие не трогают, хотя виноград в Италии не диковинка и за гран дают много, но все таки краденый дешевле купленного: задача моя вскоре решилась. как я увидел, что оный спрыскивают человеческим г….м, разведенным в ушате.

Здесь и Сильвестр весь умещается, по натуре и воспитанию денежку жалеющий всем сердцем (об этом очень нежно у Эфроса), да и прелестная италианская жизнь как-то наглядно изворачивается.

Чудная книга, требует даже перечтения, а есть ли на оное время?

СТИХИ ПОСЛЕ КНИГИ

ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ С ОДНИМ ЭПИГРАФОМ


Бог — это коробочка.


D. J.

1.

и там где неба вток
и там где света выток —
слитного снега свиток
размотанный в листок

а там где мрака вдох
и там где праха выдох —
светлого снега слиток
раскатанный в ледок

но там где справа мрак
и там где слева морок
какой-то всё странный шорох
в светящихся шарах

и если снизу прах
то значит сверху порох
взрывается на гóрах
на белых — на горáх

2.

пусть будет проклята звезда
рассученная в провода
пронизанная сквозь кристаллы
недопроявленного льда

пусть будет проклята вода
не долетевшая сюда
недосиневшая до снега
недолютевшая до льда

пусть будут прокляты огни
ночей и не они одни
и неба склонное Онего
с пустыми башнями в тени

пусть будут прокляты и дни
что в дымном воздухе сини
и тени что во тьме привстали
неразличимые в тени

XII, 2010

ЗИМА/ВЕСНА 2011

город сверху вниз продут —
здесь они больше не пройдут:

эта тьма пылать устала
но есть над нею другая тьма —
так со стального пьедестала
осыпается зима —
белым облаком слоеным
над дорогой костяной
черным выдохом соленым
над тобой и надо мной:

дым сыпной снег треугольный,
тём слоящихся кочан
теплый падубок нагольный
с голым лоском по плечам
полудýбок полушубок
полукубок золотой
на обочинах сугубых
занесенных сволотой:

город снизу вверх продут —
сюда они больше не придут

I, 2011

* * *

…туда и полетим, где мостовые стыки
Сверкают на заре, как мертвые штыки,
Где скачут заржавелые шутихи
По мреющему мрамору реки,

Где солнцем налиты железные стаканы,
Где воздух налету как в зеркале горит,
Где даже смерть любимыми стихами
Сквозь полотенца говорит.

I, 2011

ГАНТИАДИ, отрывок баллады

(1984)

1.

… юшкой ткемальною пахла косоворотная мгла
мокла табачная пакля лунная кукла плыла
бухла небесная капля зеленую чачу пила

двигала тени навырост над затемненной горой
(будто бы папа сатырос черного моря герой)
пухла табачная сырость кáпель невидимый рой

(это утоплый ставраки плакал неслышно с песка)
(это сырые собаки рылись внутри табака)
(это ходила во мраке с армянами дочь рыбака) …

2.

… (это соседская галька ее голубая спина)
щелкала теплая галька плыла над горою луна
будто бы в облаке талька белый младенец смутна

гаснули волосы в хатках тухла морская слюда
море в железных заплатках высохло без следа
жизнь повернулась на пятках и заскользила сюда

лязг проводов над дорогой в смутных колоннах вокзал
из темноты косорогой выглянул мент и сказал
я дорогу к милой искал но найти ее нелегко …

II, 2011

                * * *
Каучук в сердечной мышце
Толсто гнется, жестко лит —
О земновидце, о небослышце
Ночное дерево скулит.

Kорона eго уже домеркла
И его посох дотрещал,
И снег бежит, как водомерка,
По скалистым его хрящам.

II, 2011

БЫЛ ГОРОД…

I’ve never seen an ugly bridge
(из стихов Мерилин Монро)

Был город, который почти улетел,
Стал дутыми гроздами облачных тел,
Перетек в темноты колоннады.
Лишь тени подледные на жидкой земле,
Лишь птицы подлетные в небесной золе —
Пали цепи, сотлели канаты.

Его колокольни сквозили костьми
И голые кони горели из тьмы,
И ангелов бычились лица,
Когда над ночными мостами не здесь
В мерцающих шариках промзглая взвесь
В решетки пыталась налиться.

Мы úз дому вышли, он еще был —
В подшерстки деревьев вмерзающий пыл
И сизые контуры рая.
Но чуть обернулись — пространства пусты,
Лишь только ползут над рекою мосты,
Сыромятную ночь растирая.

III, 2011

МАРТ ВО ФРАНКФУРТЕ

Снова топчутся по стойлу
Клены — плетеные коньки,

Снова пахнут теплой солью
Дождички из-за реки,

Пролетают облаками
Ножички из-под руки,

Снова двигают боками
Буки — клееные быки,

За горы горящим ложем
Щелкнул веер костяной…

Здесь будет город сейчас заложен
Мглы стремящейся стеной.

III, 2011

ВЕСЕННИЙ ПРОЛЕТ ЖУКОВ

Сквозь полый лес летят жуки,
руля пологими рогами,
их синеватые жидкú
глаза, не видимые нами,

их приторочены к крылам
в смолу залитые пожитки,
их, обращенные к не нам,
глаза невидимые жúдки,

восток по ним косúт косой,
пылая на прозрачных шляпах,
с-под них косою полосой
по склону сходит косный запах,

крупинки высохшей смолы
с их отпадают переносиц:
сквозь ослепленные стволы
из смерти в смерть их переносит.

IV, 2011

ШЕСТЬ СТИХОТВОРЕНИЙ БЕЗ ОДНОГО

1.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

13.IV.2011

2.

Слетай на родину, — я ласточке скажу, —
Где Аронзонов жук взбегает по ножу
В неопалимое сгорание заката,
И Вольфа гусеница к листику салата
Небритой прижимается щекой,
И ломоносовский кузнечик над рекой
Звонит в сияющую царскую монету;
Ты можешь склюнуть их, но голода там нету,
Там плачут и поют, и кто во что горазд,
И Лены воробей того тебе не даст.

18.IV.2011

3.

…по берегу тому, вдоль ив меловолосых
На шелестящих, но с пристрекотом колесах
Одни, без спутников, по воздуха волнїм
Летим невысоко, куда — не видно нам,
Вдвоем опутанным литой из солнца сетью…

…Нет, сна не назову я маленькою смертью,
Он — маленькая жизнь: разрыв, отрывок, тень,
А маленькая смерть — наш каждый божий день.

22.IV.2011

4.

О чем, о родине? О тайном свете моря?
О тайной тьме реки? О выговоре горя
В бесстрастном шопоте оцепленных садов?
О вздохах в глубине погашенных судов,
Которым снятся сны ужасные? Об этой
Печальной родине, льдом облачным согретой?
Я больше не о ней — ты знаешь почему:
Иную родину возьму с собой во тьму…

…О ком, о родине?

24.IV.2011

5.

Ты просыпаешься, когда от тиса хрящик
Смутнеет за стеклом и весь небесный ящик
Слегка приоткрывается в окне, —
Ты видишь серый свет, рассыпанный по мне:
Как бы сухой песок упал на лоб, на веки,
В ушную раковину, будто порох некий, —
То времени труха, секунд мельчайший бой;
Ты наклоняешься, и темнота с тобой;
И чувствую во сне, в бессонном сне бесслезном,
Касанье с дуновеньем бесполезным:
Нет, этот прах не сдуть. Но счастье — этот стих:
И губ твоих тепло, и холод губ твоих.

6.V.2011

6.

Мы вышли úз дому, был город странно пуст
И небывало тих — лишь осторожный хруст
Наших шагов по гравию аллеи
Висел, не двигаясь. И был закат алее
Себя, горящего в последних стеклах дня.
И догадался я, чтó это для меня:

Сирени вялые, как спящих сонм голубок,
И розы, вырезанные из гигантских губок,
Блаженством душащий акаций сладкий смрад —
Всё это был мой рай. И я тому был рад,
Что мне до срока был он — для чего? — показан:
Любимой улицей под падубом и вязом
Идти с тобой вдвоем всю вечность дотемна… —
Так вот какая жизнь мне может быть дана.

16.V.2011

В ТРАМВАЕ

             (Ленинград, 60-е гг.)

В трамвае плачущем и качком,
Как зыбка деревянной тьмы,
Поедем к озерецким дачкам
На край земли, на край зимы.

Под ухом кротиковой шапки
Саднит озябшaя щека.
И лампы подымают лапки
В стекле, продышанном слегка.

Еще ты не проснулось, лише,
Ничей еще не пробил час,
И нет людей на свете тише,
Исплаканней и спящей нас.

VI, 2011

            * * *

Слишком гладкая река —
как закатана в закат…

…Два счастливых старика
мертвых слушают цикад,
где у ивы борода
поседела в два ряда…

…Где небесная слюда
почернела, как снега,
два счастливых старика
покидают берега:

— До свидания, рога
ветряного творогá!
Слишком гладкая вода!

…И дорóга дорогá.

VI-VII, 2011

САДАМ

Холодные сады мигают над рекою
И шепчут из воды, где их зеркальный дом:
Ты ветер мимо нас, не утекай с такою
Бездушной скоростью за августовским льдом
.

За августовским льдом со скоростью бездушной,
Сады, не утекать никак я не могу —
Я ветер мимо вас, я порослью воздушной
Перегибаю вас на вашем берегу.

Я вас любил, сады. Когда вы кротко пели
Из затекающих наречных облаков,
Как вырезные вы из каменной купели
Вставали страшные в усах своих жуков.

Сады, любил я вас. И вы меня любили
И пели подо мной из всех последних сил,
Пока я в ледяном автомобиле
Себя по берегу, смутнея, уносил.

VIII, 2011

СМЕРТЬ АХИЛЛА

Блажен, кто пал, как юноша-Ахилл
Прекрасный, мощный, смелый, величавый…

В. К. Кюхельбекер “19 октября 1837 года” (1838)

Ты воздуха спихни доху —
Пускай на Шлях сползает с Воза
И броненосная стрекóза
В твою вонзается требуху;
Пускай — безуханна, как на духу —
Чадит во мху ночная роза
И одногрудая стервоза
Слез роняет шелуху!

Пускай собаки едят твой пах,
Пускай на губах взбухает мыло…
…Тьма-голубушка-кобыла —
С утра весь берег ею пах:
Всё что было, всё что сплыло,
В ночных нагнило черепах.

Звезда тебе растет из паха —
Тебя нагнала черепаха!

IX, 2011

* * *

Под жиром солнечным река, как полотно
Пилы изогнутой, что вздрагивает óстро.
Не то ли музыка, что в ней дрожит темно,
Не то ли музыка, что слушаем мы с мóста,
Когда прощаемся с почти ушедшим днем?

Да, это музыка, закованная в нем.

Да, это музыка, что нам еще слышна,
Пока горят глаза последних рыб бессонных,
И эта музыка, в затопленных кессонах,
Навеки с нами будет, дотемна.

IX, 2011

ИЗ ПОЕЗДА, два стихотворения

1. В СТЕПЯХ БАВАРИИ ПОДГОРНОЙ

…в степях баварии подгорной
где облако вечернее ползет пыля
и задевает о поля
трубою свернуто военною ль подзорной
из раструба искрóю ало-черной
подшерсток перелесков опаля —
там избегая изгибается земля…

…труба на западе а на востоке лира
в степных аллеях темные дубы…
и каменных овец мрачнеющие лбы
и все томительное совершенство мира
сейчас взовьется как полито с пыра
вколотится в воротные столбы
и общей не уйдет судьбы!

VII, IX, 2011

2. ЧЕМ БЛИЖЕ К СЕВЕРУ

Чем ближе к северу, тем тишина яснее,
Тем треугольней бледная вода,
И искры звонкие в небесном самосее,
Как тыщи зябликов, летящих не туда.

Чем ближе к северу, тем плечи серебрее
У ив, глядящихся в пустые зеркала —
Тем ближе к острову, где дуб Гипербореи
Скалу последнюю опутал в два ствола.

Чем ближе к северу, тем зябче рты свирели
У губ закушенных, сочащих белый йод,
И пальцы бедные дрожат, засеверели,
На скользких дырочках, откуда смерть поет.

IX, 2011

ОСЕНЬ ВО ФРАНКФУРТЕ 2011

на дырявых облачках подбрюшья сизым чем-то запачканы
на корявых каблучках девушка идет с собачками
в направлении зари — как диана но подпоясанней —
под разрезные фонари лип и тополей и ясеней
а ей навстречу от реки шажками злыми и короткими
бегут стальные старики тряся железными бородками

в мехах а дрожит аккордеон косит цыганскими курсивами
так кто ж тут меж нами актеон меж стариками некрасивыми

X, 2011

МЕТРО

Пахнет снова детским потом
В тесных улицах метро
И за каждым поворотом
Электричество мертво,

И на вихре криворотом
Из небесной пустоты
Опускается к воротам
Ангел чистый — это ты,

А из тьмы, что век не тает,
Из подземного дранья,
К тем воротам возлетает
Грязный ангел — это я.

Х, 2011

ОСЕНЬ/ЗИМА 2011

Сколько бы ни было райского снега
На парусах молодого моста
Хлопают в липе гладкие крылья
Птичьи, воды и ее
Птицы в дожде остаются сухими
Встав на крыло и утратив объем
Как обучали в Óсоáвиахúме
В полунелетном тридцать четвертом году

Сколько ни падает райского снега
И затекает огнем на мостах
Птицы в окне остаются глухими
Ветер потерт на прожженных местах
Рыбы в воде остаются сырыми
Встав на перо и удвоив глаза
Снова зима занимается ими
Снова огонь занимается за

Снова взлетают бензинные осы
В белое небо где едет гроза

Осы Всевобуча в Óсоáвиахúме
В бело-небесном рыдающем льду

XII, 2011

отрывки из нескáзанного

… по крайней мере Ким Чен Ир не писал плохих пьес, за это многое можно простить. Хотя и не всё…

… хотя это, конечно, не совсем справедливо. Плохие, по-настоящему плохие пьесы писал покойник Войтыла, римский папеж (да еще и в стихах, кажется!), а Вацлав Гавел писал пьесы никакие. Подделки под французский абсурд с прозрачными политическими намеками, чего, впрочем, и во французском абсурде было достаточно. Недавно открыли, что действие «В ожидании Годо» происходит на франко-испанской границе: два еврея ждут проводника. Это делает честь Бекетту как человеку и гражданину, но лишает пьесу половины прелести.

… возвращаясь к Северной Корее: хотелось бы, чтобы при новом Киме продолжалась северокорейская мультипликация. Потому что нет на свете ничего прекраснее, чем северокорейские мультфильмы о героических зайчиках и бобрятах, защищающих границы социалистического отечества. Следовало бы назначить Юрия Норштейна министром мультипликации КНДР — это мой совет юному Киму, «великому наследнику». «Шинель» в корейских декорациях — это что-то, как говорилось в дважды полочном фильме «Интервенция»

… и напоследок старинный анекдот из корейской жизни в русском Приморье, один из коронных анекдотов покойного Сергея Евгеньевича Вольфа:

Сизу фанза, пью цай. Стук в дверь. Иду открывать дверь. Входят, спрашивают: ты за красных или за белых. Отвецаю: за красных. Снимают станы, бьют зопа.

Сизу фанза, пью цай. Стук в дверь. Иду открывать дверь.Входят, спрашивают: ты за красных или за белых. Отвецаю: за белых. Снимают станы, бьют зопа.

Сизу фанза, пью цай. Стук в дверь. Снимаю станы, иду открывать дверь. Присол брат зены пить цай.

В каждом порядочном человеке есть внутреннее родство с этим симпатичным корейцем.

Вопрос музыкального свойства

Да, пока не забыл и пока не поздно:

А скажите, пожалуйста, кто знает — производятся ли еще в России и продаются ли семиструнные гитары. Или их производство и продажу полностью запретило ЦРУ, радио «Свобода», «Новая газета» и прочая мировая закулиса, поскольку шестиструнные гитары, конечно, с ихним блям-блямом, закодированы на разложение российской духовности (чего уже практически и достигли черз всю бардовню несемиструнную и рок-музыку всяческую)..

Ну, короче говоря, не знает ли кто, где можно купить семиструнную гитару хорошего качества в Петербурге.