есть город маленький как птичья переносица
на светло-черной и сверкающей реке
чей шелк просвеченный не переносится
на свет защелкнутый мостами на руке
и плывут напоминая сами
полуутонувшие мосты
корабли с подводными усами
под мостов коробчатые животыи вздыхает тишина похожа
на воротника сухую ость…
шурши шурши раскрошенная кожа,
гуди гуди продолбленная кость
XII, 2011
Если в «Обстоятельствах времен» этот город местоположен и огранен и сбегает к воде узкой трапецией стен, как средневековый Дербент, и это, конечно, восточный город, город на Востоке, под ослепшим от своего блеска солнцем, и птица эта – Рух или Зиз, то теперь он – безместен и беззащитен (безграничен), его «есть» читается как «был», он перенесен (вознесен и перенесен) на Запад, спасен и поставлен под замкнутым на себе, ничего не отражающим светом, перенесен как «упоенное» собой «воспоминание», как «шуми, шуми послушное ветрило», но при западном, полуночном, свете «шуми, шуми» читается как «шурши, шурши», а гудение в-двое-суток-и-наполовину неохватного пространства тысяча и одной ночи слышится здесь как полунотное сипение кроманьонской костяной дудки.
Очень внимательно, Игорь!
Это уже несколько раз происходит, что «из одного метса» вылезают и стихотворение, и «обстоятельство», и каждый раз они «о разном».
Но, в общем, это и к лучшему, было бы нелепо, если бы оно просто дублировалось в другой форме.