Сильвестр Щедрин. Письма из Италии. Л., Academia, 1932. Вступительная статья, редакция и примечания Абрама Эфроса.
Интересное дело, вступительная статья Абрама Эфроса написана на каком-то удивительном, несуществующем, местами явно собственноручно выдуманном языке: «Это создавало цеховую товарищественность…» Товарищественность! А примечания — того же изобретательного Эфроса — написаны вполне нормальным русским «академическим» языком. Язык Эфроса требует дополнительного изучения, но и язык Сильвестра Щедрина сам по себе упоителен — полунеграмотный язык профессионального и потомственного живописца, неправильный и местами неловкий, особенно в области деепричастных оборотов. Но истории, рассказываемые этим языком, бывают совершенно прекрасны:
…Отправившись из Пизы в Лукку по дороге прекраснейшей, по обоим сторонам виноградные гирлянды пущены с одного дерева на другое, на которых в большом изобилии виноград дозревал, любуясь оным, я рассуждал, от чего этот виноград проходящие не трогают, хотя виноград в Италии не диковинка и за гран дают много, но все таки краденый дешевле купленного: задача моя вскоре решилась. как я увидел, что оный спрыскивают человеческим г….м, разведенным в ушате.
Здесь и Сильвестр весь умещается, по натуре и воспитанию денежку жалеющий всем сердцем (об этом очень нежно у Эфроса), да и прелестная италианская жизнь как-то наглядно изворачивается.
Чудная книга, требует даже перечтения, а есть ли на оное время?
Это стихотворение, единственное из «Стихов об Италии», Шервинский правил (портя), но не переделал силлабо-тоникой, оставив в «ямбико-анапестическом метре с весьма вольными заменами». Я знаю, как Вы относитесь к мнимо-силлабическим попыткам, но здесь, по-моему, этот призрак двенадцатисложника дает замечательный прозаизирующий эффект, который очень соответствует «предмету».
ПАМЯТИ ХУДОЖНИКА СИЛЬВЕСТРА ЩЕДРИНА
Когда еще в пыли троттуаров немощеных,
Линейками треща, процветала Москва,
А гордая Нева в Ботнических затонах
Гранитом берега облачила едва,
Наши деды тогда в широкополых шляпах
Полупричесаны, отвернув воротник,
От имений своих и от изб косолапых
И от тощих полей, где жатву жал мужик,
На прихоть не гневясь скучающего бара,
Уезжали туда, где воздух для певца
Так мягок, где «сеньор», «гитара» и Феррара,
Где Торкватов напев слетает с уст гребца…
И нес их дилижанс на берега Сорренто:
Их прельщала семья певучих рыбаков,
Ладзарони нагих и черных стариков,
Макарон бахрома и желтая полента,
Обгрызанный арбуз, золотой апельсин,
Со смехом кинутый рукою загорелой,
И средиземных волн простор с каемкой белой,
И народный театр, где рваный арлекин
Горланит, где гремит смех неаполитанца,
Горячий, словно день, легкий, как плеск весла;
И в горах девушка, ведущая осла,
Белый сложив платок над загаром румянца.
Там ты расцвел, Щедрин. Виноградные сени,
Куда с моря ведут скалистые ступени,
И прохладу любил ты сельских галерей,
Где солнца теплый луч пронизывает кисти,
В сладких соках таящие «Lacrimae Christi»,
Где курчавы ребята, где грудь матерей
Солнцем опалена. В любом певце ты друга
Наверное, нашел, и душу он твою
Беспечнейшей пленял любовью к бытию
И гортанным акцентом болтливого Юга.
А вечером, мольберт осторожно сложив,
Ты садился смотреть, как ловят крабов дети,
Как, влажные еще, усевшись, чинят сети
Старухи, старики. Зеленеет залив.
На шарфы красные струится ветер тонкий,
От Капри веющий. Наполнен речью звонкой
Весь берег. Скал меж тем приморская стена
Темнеет. В музыку, в любовь и в сон Сорренто
Уходит… Лишь одна неба светлая лента
Как будто серебром прозрачным зажжена…
Да, стихи ничего. Есть красивые места. Есть и чересчур красивые.
Хотя сейчас, когда я с Сильвестром как бы познакомился лично, я бы не сказал, что они имеют какое-то отношение к к нему как к человеку.
Человек был очень забавный.
А письма Аполлона Щедрина к Сильвестру Вы читали? Они не такие замечательные, но есть хорошие места: «У нас в Петербурге еще в прошлом году вздумали по улицам положить под колеса доски вровень с мостовую, из етаго вышло то, что лошади ломают ноги и улицы имеют вид в дождливое время
пребезобразный — вода подливается под доски, доски хлябауют, и как едишь в дрожках, то всего перебрызжит, а денег убито говорят много и тот кто проэкт етот подал уверил, что доски пролежат 20
лет, а они в одно лето насквозь прохудились».
Нет, к сожалению, не читал. Фраза замечательная, с фамильным, очевидно, духом окказионального изобретательства по отношению к языку.
Нам, по некоторым обстоятельствам, досталось совершенно случайно около двухсот томов русских книг. По большей части БС БП, но и не только. Следующей я беру читать записаки сына Лескова об отце — всегда хотел их прочесть, но ни разу не подворачивались.
Хотите пришлю? У меня есть pdf.
Именно такими фразами, написанными чем подвернется, они и хороши. Мне кажется, изобретения Эфроса в предисловии — отсюда (отчасти).
Нет-нет, Эфрос на ходу изобретает искусствоведческий язык, живой неправильности «мастерового человека» у него нет. Это такая традиция русской критики, писать на выдумываемом на ходу языке — Белинский так писал (хотя, конечно, талантливее), Чернышевский так писал, даже Троцкий с Лениным так писали, когда выступали в качестве литкритиков (интересно, кто Ленину написал статьи о Толстом — они очень сильно отличаются от всего его корпуса?). Но Эфрос забавен тем, что он, в принципе, совершенно не прогрессивный критик (хотя очень старается).
Спасибо, пока не надо присылать. Мне тут томов сто надо прочесть или, по крайней мере, проглядеть, особенно в смысле примечаний и статей.
«Фразами, написанными чем подвернется» — очень хорошо сказано!