Шли из библиотеки — будете смеяться, но чистая правда: из библиóтеки.

Носили книги сдавать сыновние по химии и по физике во избежанье просроченья. У нас в городе уже года три, но не исключено, что и три с половиной, библиóтека есть хорошая новая, где книгам теснó, а человекам просторно, — о два этажа с верхом, с компьютерным местом несчетным на каждом углу и со всяким иным удобством.

Хорошая-хорошая, но плохая: до переезда книжек моего сочинения было много, названья четыре, — но при переезде, видимо, отряслись. Или разворовали их на самокрутки и прочие личные нужды грузчики турко-балканского происхождения. Теперь же в каталоге обозначены два только экземпляра романа «Полуостров Жидятин» в немецком переводе — один в районном филиале, куда еще идти и идти, а второй весь выдан на руки до 7 числа ноября, обращайтесь после ноябрьских.

Итак, счастливо избежавши просроченья, шли мы по главной улице Цайлю в ее турко-балканском конце с таиландско-китайским наплывом — из библиóтеки новой плохой мимо библиотéки хорошей и старой — шли домой.

Сейчас там, кстати, и нету ничего, то есть в библиотéке той бывшей. Пустота в форме временного универмага Дом турко-балканской торговли с таиландско-китайским наплывом, где турко-балканские люди торгуют картиною Рафаэля «Осень золотая» во всех типоразмерах, бронетанковыми чемоданами, привинченными к тачкам, контрабандной одеждой неношенной с кое-какими ниточками по шву и много еще чем недорогим. И, конечно же, кепками — но таких хороших я не видел давно: настоящие турко-балканские фасона гурзо серенькое с продресью без ушей. Торгуют они тут за недорогую, вероятно, аренду — пока начальство не придумает, что с библиотéкой тою делать, со старой и ненужной теперь, когда библиóтека есть хорошая новая. Оно о том года три уже думает или даже три с половиной, и решенье всё надвигается.

Я так думаю, оно скоро уже надвинется в том смысле, чтобы обратно сюда переезжать, то есть из новой, которая тогда будет старая библиотéка — в старую, которая тогда будет новая библиóтека, чтоб человекам было тéсно, а книгам просторно. И при том переезде, конечно, без следов утеряется предпоследний экземпляр «Полуострова Жидятин», рóмана моего в немецком переводе, останется последний в филиале, куда идти и идти.

Но мы — пока ничего еще не переехало никуда и не решено еще — мы шли себе тихо домой, и как раз мимо этой нашей старой, будущей нашей новой библиóтéки, а вдоль фасаду у ней расставлены были лотки, а на них Араратами, никому не в обиду будь сказано, и ни тем и ни этим, — кепки! Фасона, конечно, гурзо серенькое с продресью без ушей, турко-балканское такое гурзо без никакого наплыва — я таких лет уже двадцать в свободной продаже не видел или того боле.

Понятно, я эти кепки начинаю на себя сейчас надевать, мучительно вглядываясь в отраженье на библиотечной витрине, за которой сверкает, переливается и отсвечивает картина Рафаэля «Осень золотая» в натуральную величину, что вглядыванье проще не делает. А хозяева лотка, два укрупненных по горизонтали мужчины турко-балканской национальности с шеями под сверкающими сединой и смолью колючками шире затылков сужающихся всё между собою чего-то по-турко-балкански беседуют, хлопая при этом и себя, и друг друга по звонко натянутым пузам, далеко отстоящим от линии тела. А я себе пока надеваю. А они всё о делах своих скорбных…

И вот один другому такое что-то неразборчиво страстное наговорил, наклокотал что-то, как забытый чайханщиком на огне медный чайник. А второй ему вдруг в ответ, не без акцента, причем не советского типа гурзо в кепке или чучмек в сапогах, а какого-то ненашего, турко-балканского, но тоже по-русски вполне: «А что Сибирь? Сибири не боюся! Сибирь ведь тоже русская земля!» Хлопнул себя обеими руками по пузу, как краснознаменный присядочник по галифейным лядвиям своим, оглянулся на меня и засмеялся. А второй ему на это понимающе: «Чупчык, чупчык, чупчык кучыравы, да?» и сухо добавил в сторону моего смутного отраженья на фоне картины Рафаэля «Осень золотая»: «Gehen Sie bitte in die Bibliothek zum Anprobieren, mein Herr, darin hängt ein Spiegel».

Я сказал спасибо и пошел в библиотеку, смотреться в простеночном зеркале, как на мне сидит кепка и как из-под нее чубчик-чубчик вьется, но ничего такого не увидал, что я знаю. Может, это былои не зеркало никакое, а портрет И. В. Гете, оставшийся от старой еще библиотеки, в кепке. А тайка-китайка на кассе мне и говорит по-македонски с обеих рук…

Впрочем, это уже другая история…

А вы — Шепетовка, Шепетовка…

А что Шепетовка?

Шепетовка — тоже русская земля.