Сегодняшнее занятие: Бродский и Аронзон

Posted on by

Я уже писал когда-то, что когда

Бродский и Аронзон познакомились и подружились, они — с точки зрения моей личной мифологии, являлись одним и тем же человеком (сами того, разумеется, не зная) — своего рода зачаточным платоновским шаром. А потом это существо — но не совершенное существо, а как бы зародыш совершенного существа — распалось на две половины и они двумя корабликами поскользили в совершенно разные стороны, не только не ища друг друга, но, я бы сказал, совершенно наоборот.

Или можно сказать по-другому: они были разделенными — ссорой и судьбой «сиамскими близнецами» (о понятии «сиамские близнецы» у Аронзона здесь).

Я принес на занятие записи авторского чтения и того, и другого — ранние записи до изумления похожи. Точнее говоря, это практически один и тот же голос, одна и та же интонация, одна и та же манера. Даже звуки одни и те же и одинаково не выговариваются. С годами, конечно, манеры разошлись — Бродский читал примерно так же, но уже без того напора и довольно редко подхватываясь энергетической волной — романтизм 60-х, постепенно переходящий в классицизм 80-х. Аронзон почти полностью изменил интонацию — с (обще-)романтической на барочную, с капризными закруглениями. В поздних записях (обратила внимание Ольга Мартынова) чтение Аронзона парадоксальным образом иногда напоминает чтение старой Ахмтовой — той самой Ахматовой, свиданием с которой он остался так решительно недоволен. Но, конечно, капризные завитки на величественной псевдобесстрастности ахматовской интонации выглядят куда ожидаемей. А ее медленность — несколько естественнее аронзоновской.

Разбирались «Стансы городу» и просто «Стансы» Бродского — т. е. «Да не будет дано умереть мне вдали от тебя…» и «Ни страны ни погоста…» — два анапеста на один сюжет, неудавшееся заклинание и неисполненное предсказание. Но — задумавшись о «голубиных горах» и о «кривоногом мальчике», «вторя» которому «да не будет дано умереть» — с ужасом вдруг вспоминаешь азиатские голубые горы, кузнецовские горы, в которых умер вечный юноша Аронзон — не кривоногий, конечно, но тяжко страдавший, в первую очередь, ногами — после энцефалита, полученного в геологической партии, куда его, кстати устроил (подтвердила недавно во Флоренции бывшая начальница этой партии) — Иосиф Бродский. «Стансы городу» написаны в 62 г., Аронзон погиб в 70. Может быть, заклинание переклинило несколько, но все же оно удалось. Да и предсказание в каком-то кривом смысле почти сбылось — Манхэттен, между прочим, тоже остров, да и венецианское кладбище…

А Аронзон лежит в Петербурге.

Впрочем, я уже писал, вернувшись прошлой осенью из Петербурга, что этот город перестал быть городом Бродского и постепенно становится городом Аронзона — все воздушнее и летучее становится он.

Кроме этих двух могил, показывал студентам и пресловутую фотографию «ахматовских сирот» над гробом А. А. А. Забавно, что изобретатель этого знаменитого словосочетания живет тут же неподалеку.

P. S. Очень обязан неизвестному мне zamost, указавшего в комментариях к одной интересной записи В. И. Шубинского на более чем вероятный ритмо-мотивный источник «Стансов»:

Бродский, мне кажется, имел в виду бунинское:

Там, в полях, на погосте,
В роще старых берез,
Не могилы, не кости —
Царство радостных грез.
Летний ветер мотает
Зелень длинных, ветвей —
И ко мне долетает
Свет улыбки твоей.
Не плита, не распятье —
Предо мной до сих пор
Институтское платье
И сияющий взор.
Разве ты одинока?
Разве ты не со мной
В нашем прошлом, далеком,
Где и я был иной?
В мире круга земного,
Настоящего дня,
Молодого, былого
Нет давно и меня!

ДОПОЛНЕНИЕ от 24 апреля 2009 г.:

У стихотворения, сообщает ниже в комментариях тот же любезный zamost, очень хорошая дата написания: 24. IX. 1917.

В сущности, мы можем теперь понимать «Стансы» Бродского как своего рода обращение (не обращение в прямом смысле, поскольку у стихотворения есть свой «лирический адресат» — а, скажем так, косвенное обращение, «удар от стенки») последнего русского нобелевского лауреата к первому.

И инициалы у них даже одинаковые!

Обращение-обещание: не повторить судьбу И. А. Б., не уезжать из России, не получать Нобелевскую премию, а стать… — да, в сущности, стать Аронзоном. Умереть — и подняться над мостами, пройти сквозь матовое петербургское небо и оказаться в райской солнечной местности, «где девочки-сестры…». Но не получилось, ну что же поделаешь. Второй И. А. Б. в этом не виноват — каждый делает в жизни, что может. И в смерти, наверно.

——————————————
В четверг — Олег Григорьев и Сергей Вольф, не(о?)-обериуты.

Сегодняшнее занятие: Бродский и Аронзон: 33 комментария

  2. Про кривоногого мальчика — потрясающе! Да, конечно.
    Я много думал о том, что собственно, Бродский здесь на самом деле имел в виду. Но уже неважно. Да, конечно, хромой Аронзон, горы.

    • Я только вчера понял, что имеется в виду со словом «втора», поскольку оно употреблено, мягко говоря, неконвенционально. Картина, в принципе, всегда была: в горах, подпевая некоему пастушку (или крича в лад некоему звуку, издаваемому — и тут лезла всякая неопределенная мифология в голову — кем-то). Эхо какое-то, во всяком случае. Потому что «вторить» — это не «повторять».

      Что он имел в виду, конечно, остается непонятным. В Лермонтова я не очень верю, хотя и это может быть.

  5. Олег, очень интересные наблюдения. Умерший в голубиных горах кривоногий мальчик — думаю, имеется в виду Лермонтов (хотя, конечно, невольное предсказание смерти ЛА поразительно). Горы, наверное, здесь обобщенные, но интересно, что гора Опук («Голубиная гора») находится на Керченском полуострове, недалеко от «лермонтовской» Тамани. Тональность же у Бродского и Аронзона 1961-62 года вообще очень похожа; я согласен с Кузьминским, писавшим (цитирую по памяти), что неясно, кто кому подражал (что, конечно, не столь существенно). Сравните «Стансы городу» с — довольно, по-моему, слабым — «Возвращением» ЛА («Возвращается осень в апреле на те же мосты…») с эпиграфом из Мандельштама, предположительно того же времени:

    Возвращается осень в апреле на те же мосты,
    дымный воздух звенит над мостами тугой тетивой,
    гонит ветер меня вдоль каналов и улиц пустых,
    гонит утренний пар освещенную рябь мостовой.
    Я один на один, никого в полутемной игре,
    никого на мосту, никого за щитами реклам,
    запах первых цветов мне приносит балтийский борей,
    ускользая, шумит вдоль газонов слепая река.
    Вьется праздничный сор, всюду след голубых кораблей,
    я вернулся сюда, я вернулся — вот родина вся:
    угасающий город и медленный свет фонарей,
    вдоль туманных газонов я к вам возвращаюсь, друзья!
    Я вернулся сюда, в тридевятую даль от себя,
    я вернулся, как листья навеки прошедших дождей,
    я вернулся один, от последнего дня отступя
    на десятки мостов, переездов, реклам, площадей.
    Исчезающих жизней ловлю молодые следы.
    Вот уж скоро дома, я сложу их в сыром тупике,
    мной утраченный день ускользает за рябью воды,
    словно нищий кораблик по пасмурно-сонной реке.
    Ближе стены домов, ближе дымная горечь утрат,
    оголяет весна прошлогодней травы перегной,
    тянут ветви сады за железные пики оград,
    город тихо стоит, как открытое настежь окно.
    Кто-то гасит огни, вслед за ранним трамваем — покой,
    между стен — пустота, как безудержный птицы полет,
    между впадин дворов, за карниз зацепившись рукой,
    повисает тоска, как вернувшейся осени плод.
    Я вернулся, друзья, по невсплывшему городу к вам,
    вслед за ранним трамваем, стекавшим, как капля с окна,
    так прислушайтесь все к перерезанным страхом звонкам,
    так прислушайтесь все к колокольному звону звонка!

    Характерно здесь наращение одной стопы к анапесту Мандельштама — тем самым стихотворение словно «дотягивается» до «Стансов» Бродского (или «Стансы» — до «Возвращения»?).

  6. Известно, что мы существуем в нескольких параллельных измерения, и только во сне порою видим, что творится с нашим двойником. Бродский-Аронзон — в этом смысле — уникальное явление — две видимых параллели одного человека….под разными фамилиями. думаю, генный код у обоих был если не одинаков, но очень схож……

  7. Олег, это очень интересно. Хотя у меня нет возможности сравнить аудиозаписи — у меня нет Бродского, а Аронзон только в объеме Бабушкинских 2-х дисков, я читал зимой последовательно стихи ранних ЛА и ИБ с 1962 по 1964 (учитывая «неизданное» ИБ) — создается впечатление, что они с 1960-61 по 64-65 всякий раз писали по-сути одно стихотворение двумя разными способами.

  9. Очень любопытно. А особенно по разности восприятия. Для меня Ленинград два года назад — потёмкинская деревня, расписная, размазанная. Кстати, извините, недавно, ища, кто б приглашение свёз, опять назвала его Питером — Петербург — рука не поднимается, Ленинград — смалодушничала, побоялась, что не найду отвозчика

    • Да, мы уже говорили с Вами об этом.

      Дело взгляда, а больше установки.

      Мне вот Париж кажется совершенно поддельным, город-пирожное, в котором ходишь, как муравей в креме.

      Не помню, кстати, говорил ли я уже, что никаких потемкинских деревень никогда не было — это выдумка западной пропаганды 18 века. Известен даже придумавший это немецкий журналист и дипломат, находившийся на борту корабля, совершавшего знаменитую экскурсию по свежезавоеванным местам. На привалах, естественно, устраивали праздники для свиты и гостей — по тогдашней моде с раскрашенными щитами и пр. Но никто никого не обманывал и ничто ни за что не выдавал. Кстати, эти раскрашенные щиты — начало карьеры Боровиковского — Потемкин с Екатериной его приметили и взяли в Петербург.

      • Про потёмкинские деревни — любопытно, но вот про западную пропаганду не очень верится — всё же и у Толстого Пьера как встречают в деревнях. Пускание пыли в глаза, вроде бы, всегда в России было принято, в разных формах.

        Установка предполагает, что заранее знаешь, понравится что-то или нет, а это всё-таки, наверно, не совсем так. А вот взгляда — да.

        Для меня Париж живейший. Мало того не больно-то и красивый, а вот живой соразмерный человеческий уютный.

        А нынешний Невский сошёл с конфетной коробки, да и не только Невский. Коробка и страшные закоулки. Впроочем, вероятно мой город совпадал с городом Бродского, и его и в самом деле больше нет.

        • Пускание пыли везде принято — и как его отличить от гостеприимства, а термин «потемкинские деревни» означает намеренное создание фальшивых объектовс цельш введение в заблуждение начальства (или еще кого-нибудь).

            • Думаю, что это совершенно нормальное поведение любого менеджера и происходит при каждом годовом отчете акционерам любой крупный фирмы. Каждый год миллион раз. Ничего специфическоги российского тут нет, кроме того, это все-таки, извините, литература. Не столь отдаленная от реальной русской жизни своего времени, как, скажем, Достоевский, но все же литература.

              Но «потемкинские деревни» (хотя я вообще против этого словоупотребления, п. ч. оно основано на сознательной инсинуации — погуглите сами, если интересно, этот сюжет в историографии с разных сторон разработан) — всё же метафора, описывающая совсе другой размах — сознательное создание имитирующих объектов с целью извлечения конкретных экономических или политических.

              Скажем, можно сказать, что вся «западная демократия» — весь дорогостоящий механизм выборов, партий, правительств, парламентов и т. д. является колоссальной «потемкинской деревней», призванной замаскировать, прежде всего от собственного населения, но и — в рекламных целях от прочих населений — что существенные решения принимаются не на основе мнения большинства (кроме разве Швейцарии), а скорее систематически против этого мнения. Нужно приводить примерны хотя бы в рамках недавних «судьбоносных решений», навроде введения евро, расширения ЕС и пр.

              Да и вообще всю экономику недавнего времени, так некстати лопнувшую, можно описать как «потемкинскую деревню». Только вот Потемкин тут не причем — он был замечательный человек, выдающийся политический деятель и я его очень люблю и уважаю.

              • Я охотно готова Вам поверить, что Потёмкин совершенно ничего плохого не делал.

                Но мы опять упираемся в разность взгляда. С моей точки зрения между западными демократиями, в которых полно недостатков, могу начать их перечислять, и российским обществом сегодняшним ли, советским, или царским чрезвычайно мало общего. И то, что пишет Кюстин, отнюдь не западная пропаганда.

                С Вашей точки зрения, видимо, иначе.

                А демократия на западе всё же есть, и в конечном счёте, по среднему каждая страна живёт по сути так, как хочется её населению на неком глубинном уровне.

                • Кюстин, с моей точки зрения, писал не пропаганду, а откровенную чушь и озлобленную ерунду. Был тупой, невежественный и самовлюбленный хлыщ. В библиотеку Сергиева Посада его не пустили! Я бы его тоже никуда не пустил. А вот Теофиля Готье — пустили, и безо всяких проблем. Потому что Теофиль Готье был приличный человек.

                  А Вашу фразу насчет «в конечном итоге» можно в рамочке на стену вывешивать, спасибо Вам за нее! Вот именно что — где-то как-то в конечном итоге. Но это «в конечном итоге» касается, кстати, и любой страны — «недемократической» тоже.

                  Но давайте лучше не будем спорить. Если Вы внимательно перечтете Вашу же фразу насчет «в конечном итоге демократия есть», то сами, возможно, увидите, что это не рациональное утверждение, основанное на практическом опыте, а исповедание веры. (Именно поэтому я чуть раньше употребил слово «установка») А о вопросах веры что же спорить, о вопросах веры можно только воевать, когда приходит пора религиозных войн. Но мы же с Вами пока не будем, не правда ли?

                  • Про исповедание веры решительно не согласна. На опыте и обдумывании опыта жизни в двух демократических странах и перемен в них в ту, или иную сторону, изменениях и неизменностях.

                    Кстати, совершенно согласна с Вашей фразой про недемократические страны. В этои-то мои основные противоречия с Россией.

                    Спорить нам бессмысленно совершенно. По тому же Толстому — мы любим разное, а следовательно спор бессмысленен.

                    Было уже несколько тем, в которых это проявлялось. О той же интеллигенции. И собственно, наверно, Ваше отношение к Парижу тоже очень показательно. Как и моё к сегодняшнему Ленинграду.

                    Так что не будем спорить.

                    Наши глубинные противоречия не мешают мне хорошо относиться ко многим Вашим текстам.

Добавить комментарий