Игорь Булатовский

Стихи

 

О Стихах

Игорь Булатовский

Об Эль Лисицком

Духан И. Н. Эль Лисицкий, 1890–1941: Геометрия времени. – М.: Арт-Родник, 2010. – 96 с.: ил. – (Малая сер. искусств).

Хан-Магомедов С. О. Лазарь Лисицкий. – М.: С. Э. Гордеев, 2011. – 272 с.: ил. – (Кумиры авангарда). 150 экз.

Кто они? Сказано: два квадрата — черный и красный. Куда они летят? Сказано: на Землю, в смутно взброшенные над горизонтом — границей черного и белого — аксонометрические черно-бело-серые «городки». Откуда они летят? Сказано: издалека. Что такое «далеко»? Не сказано. Книжку «Супрематический сказ про два квадрата» Лазарь (Эль) Лисицкий, иллюстратор «Ингл-Цингл-Хвата» Мани Лейба, «Хад Гадьи», «Украинских народных сказок», построил в 1920 году для детей. На второй странице белым по черному и черным по белому: «Всем-всем ребяткам». Это — азбука, чтобы читать-творить мир по-новому, не читая, но: «бумажками, столбиками, деревяшками, складывая, крася, строя». Это — азбука, и знать, откуда взялись ее буквы, совсем не обязательно. А букв только две: черный квадрат и красный квадрат. Это — буквы-творцы. Они подлетают к Земле, кишащей неустройством простейших объемов неприкаянной вещественности. Их творящие плоскости врезаются во вздыбленную безвидность и тесную пустоту, рассыпают их и ясно утверждают архитектонику нового — пространство. Теперь можно лететь обратно. Куда? Может быть, в ту вобравшую весь мир (свет) и чреватую всем миром (светом) белизну, в которую вышел Малевич, преобразившись в «нуле форм» и «прорвав синий абажур» старого неба, ту белизну, что будто кислотой ожгла Лисицкого в девятнадцатом году в Витебске, как в четырнадцатом, в Равенне, его ошпарил золотой плоскостной жар мозаик, опахивающий святых? Может быть, в тот меловой и медовый левкас на ковчежце-окне иконы, окне, перед которым так сокрушался Бенуа, увидев в нем черно-квадратный след не грядущего, но пришедшего Хама (а это была всего лишь динамическая заслонка окна в веществе, окна с видом на Всё и Ничто)? Может быть, в лимфатический голодный свет новой жизни и сектантскую «чистоту коллективной силы» (Лисицкий), силы, идущей, минуя спектр, от черного (со-творение) к белому (рас-творение)? Может быть, в то чаемое супрематизмом безвесие-безвестие, где больше нет «божественного», отягченного смыслом-вестью с его вечным «чего?», но есть вечно субботствующий Бог, «несмысл мира» («Бог — не смысл, а несмысл» — формула Малевича), освобожденный от Творения (как пролетарий — от своего труда, как мертвый и бессмертный Ленин, псевдоним которого Малевич производил от «лени») и оставшийся в его последнем дне, том дне, который и есть время Бога, том дне, который и есть время? Может быть, в ту удобренную новой, функциональной математикой среду сред, новое «числовое тело» (Лисицкий), которое не воссоздает мировые формы, но создает их, не увеличивает или уменьшает их отношения в пространстве, но трансформирует их в пространстве-времени или пространстве времени? Может быть, в четвертое измерение Брэгдона и Успенского, где эти квадраты — стороны дикого тессеракта Хинтона? Может быть, в ту чистую объективированность, которая заново, с помощью простейших геометрических форм и пространственных навыков, определяет место сознания «нового человека» в действительности, утратившей ветхие культурные и сверхприродные координаты (при этом скорее отдаляя это сознание от реальности, чем приближая к ней)? Может быть, в плоскость холста, в основу, вот-вот готовую разродиться краской с ее живым плоскостным сознанием, краской, створяющей, створаживающей объемную форму, а не служащей ее бытовому, «харчевому» (Малевич) узнаванию? А может быть, просто, как есть на самом деле, — в правый верхний угол печатного листа, отстраивая пространство его типографики, вчитывая в него свои азбучные истины? В первой половине двадцатых эта белизна, этот левкас, этот лимфатический свет, это чистое коллективное действие, это безвесие-безвестие, это числовое тело, это теософское четвертое измерение, эта объективированность, эта объемная плоскость, эта магическая пустота печатного листа становятся Prounenraum, пространством, в которое Лисицкий запускает свой объемный, «прикладной» супрематизм — «проуны» («проекты утверждения нового»; один из них оставляют утвержденным на новой Земле два квадрата), многоплоскостные, разноосевые псевдо-архитектонические композиции, левитирующие в новой святости, полные почти медитативного, экстатического напряжения, почти барочные в их тесной драматической динамике. Это его ангелы творения, их видимые энергии, их скромные аксонометрические тела, поблескивающие черным металлом, серо-голубые, охряные, обжигающе-песочные, медные, красные, желтые… Обтески/заготовки мира, последние/первые проекции смыслов, предстоящие динамическому несмыслу Бога (бесцельной, непрактической, беспредметной пустоте, возбуждающей предметную, целесообразную полноту), последние/первые снятия/метки явленности. Их дельная сценическая возня, шлифовка «энергейных» мизансцен и жестов — всё для того, чтобы заставить «зрителя», следящего за цветовыми плоскостями, следующего вдоль всех осей, привести проун в движение и ввинтиться вместе с ним вверх, в новое, творимое, преображающее сознание пространство (так Хинтон в начале ХХ века развивал чувство четвертого измерения мысленными упражнениями с разноцветными кубиками). Проуны, при всей своей искусности, не нуждаются в зрителе (читателе, почитателе) — нуждаются в участнике, испытателе. «Когда проун закончен, значит он выполнил свою задачу» (Лисицкий). Это — исследования-инкантации, у этих ангелов (два квадрата — из их сонма) свои песнопения, они взывают к новым материалам, сплавам, новой физике, новой химии, новой органичности, новой композиционной экономии, новому общечеловеческому знаку и новой общечеловеческой букве, новым «бумажкам, столбикам, деревяшкам», чтобы «складывать, красить, строить»... На последней странице обложки «Сказа про два квадрата» — маленькая черная точка и две параллельно сцепленные супрематические «досочки», серая и черная. Досочки создают масштаб удаления от черной точки — Земли. Это масштаб заботливого, прикладного, чуть тревожного взгляда, прощального взгляда с обратной стороны, из белого абсолюта: утвердилось ли?..