Игорь Булатовский
СТИХИ НА ВРЕМЯ
АВГУСТ
1.
Д.
Опять бросаешь ветер на слова,
и сохнет свет на капле покрывала,
талатта выгибается едва
и преломляет впившееся жало,
и вот готовы «парус» и «волна»,
и пару слов уже размалевало,
и распускает (верная ж она),
всё то, что в просторечии соткала.
2.
Слов словесных,
всем известных,
uзвестных и глиняных,
глинобитных, битых, местных,
менянных и выменянных
на ходу, в ходу, в походе,
на шестнадцати ветрах,
на роду, в роду и в роде —
вроде пепел,
скажешь — прах.
3.
И от погибели не бойся,
и до спасения не жди,
раздрайся, растроись, расстройся,
шестью руками разведи —
большой костер себе с другими
(всё наше близко — доставай)
и жар чужой, чужой — своими
шестью руками загребай!
4.
Выключи свет за веревочку
и посиди в темноте,
к сердцу привыкни обновочку,
к тихому тику «те-те!».
Что-то тебе велика она,
что-то не жмется в боку…
Тихо, тетеря охранная,
нет никого на току.
СЕНТЯБРЬ
1.
В. Д.
Ни жив, ни мертв кот Шрёдингера:
для всех котов темнота сера,
а для него темнота бела
до «ничего», до «былым не была»,
она пред ним, она при нём
и ледяным пахнет миндалём,
пока к нему (типа: как дела?)
не глянет во тьму демон Максвелла.
2.
Хоть говорящему еще,
уже не скажущему yже,
как этот ветер-вещмешок —
волынкой, сдавленной потуже.
Волынящему на пайке
припоя безнадежной пайки,
прибой не слыша вдалеке,
вблизи не различая чайки.
3.
О. М.
Кто бы говорил,
а кто бы слушал,
кто бы гавриил,
кому бы в уши.
В голове кита
кричал Иона,
а теперь проста
песенка иона.
4.
летасты мои летасты
черным по белому нечасты
белым по черному редки
веточки весточки детки
на сером дворе на сером
ветру в голове заселом
ветру в головах стоящем
чаще чем вы почаще
над самой травой над самой
травой всегда той же самой
где я и другие лица
лишь ваши падшие листья
5.
В каком-то прямом наклоненьи
(в каком выпрямленьи косом?)
всё падает вдруг на колени
пред низеньким ветром-косцом.
Идет он от самого края
(все знают его нижину),
траве под коленца пуская
холодненькую струну.
И каждую нянчит он дважды
за тактом, затактом, за так:
забудь только слово каждый
забудь только слово шаг.
ОКТЯБРЬ
1.
Нежная корпия эта
старая,
старые тряпочки света
мaраны.
Створки хлопочут, как скворки,
душно тут,
тихо стоят поговорки
слушают.
Всё шито-крыто, а у-
зелок-то тут,
и от «уа» до «ау»
мелoк ведут.
Все чудеса в решете,
вот беда,
дырок полно, а лететь
некуда.
Красные ветки размыкать
вниз летел,
все люди как люди, а мы как
мыслете.
2.
Рядом, рядом, в тесноте
ряда, девочка-обида
наряжает буквы те
в платья бедные — для вида.
И стоят они рядком
в бедных платьях подневечных
маленьким обиняком
обвинений бесконечных.
3.
Тряпканы сыроватые,
серой ватой напхатые,
слов и пищи властители,
тряпканы-укротители.
Пятна теплые, страшные,
ваши, ваши мы, ваши мы.
Ну а вы-то, набитые,
чьи-то вы, чьи-то, чьи-то вы?
Ваши голые горлышки,
ваши головы-овощи —
кто обнимет, потешит их,
кто за ухом почешет их?
Только пёсенка многая,
только четвероногая,
только пёсенка страшная,
наша пёсенка старшая.
НОЯБРЬ
1.
Под сплошным серым небом,
на словах, на бобах,
с черно-белым хлебом
в рукавах,
зажимая в кулачке бобы
невысокой звуковой судьбы
(невесть-окой вестовой гудьбы).
Что там гyдит, что судит
по слогам, по складам,
что нудит и нyдит
пополам, —
не узнал бы, если б да кабы
не нашел волшебные бобы.
2.
Вот она стоит,
рядом никого,
дурочка на вид,
то-то и всего.
Хочет на просвет
ветки сосчитать,
поглядит в ответ
и начнет опять,
чтобы не сошлось,
чтобы не сочло
эту кривь и кось
ровное число.
3.
Ничего за этим «ду»,
кроме теплого «ду-ду»,
ничего за этим «ша»,
кроме темного «ша-ша»,
между этим вот «ду-ду»
и вот этим вот «ша-ша»,
спотыкайся на ходу
и дыши, едва дыша.
4.
CARMINA
Пора, мой друг, пора
П.
Завелась кошениль
П.
Парaрам вдруг парам,
не снам, не духам,
скорее — комарам,
скорее — мухам,
не жару, а жаре,
не пылу — пыли,
скорее — мошкаре,
чем кошенили.
ДЕКАБРЬ
1.
Мартобрятские песни трубач
завернул в черно-белый кумач,
и засунул под мышку трубу,
и сказал: «Не бобу, не бобу.
Ни о чем не бобу, никому,
ни бельмеса, бемоля, му-му,
ни за что не бобу, ни про что,
ни черта, ни черты. Решето.
Было больше, а стало — еще,
и не щеточка там, а трещо-
тка трещит, задевая губу
Аквилона, а я не бобу».
* * *
Тут тебе камушек,
тут и два,
гладит по макушке
камушки трава.
И сидит на камушке
Только-И-Всего,
гладит по макушке
ветерок Его.
Перед Ним водица
мелкая течет,
в той водице водится
чёт и нечёт.
Мостик деревянный
над водой стоит,
досками дырявыми
скрипмя скрипит.
И ни в эту, и ни в ту
сторону себя
время ходит пo мосту,
досками скрипя.
|