Авторы Проекты Страница дежурного редактора Сетевые издания Литературные блоги Архив

Игорь Булатовский

Стихи

 Стихи (июнь 2014 — апрель 2015)

 ЛАСТОЧКИ НАКОНЕЦ. Поэма

 02.10.2011

 Изо дня — в день

 Вдоль ручья

 Читая темноту

 О деревьях, птицах и камнях

 02.05.2009

 Стихи на время (с августа
 по декабрь 2008)


 20.07.2008

 Стихи на время

 

 ТЧК

 Ква?

 Азбука червяков

 Тю-Тю

 МÝСА

 Стихи и поэма
"НОВЫЙ ГОД В ГЕТТО"


 30.12.2005

 Тартараёк

 24.07.2005

 09.04.2005

 14.11.2004

 02.10.2004

 25.05.2004

 01.02.2004

 10.11.2003

 14.07.2003

 16.09.2002

 Стихи

О Стихах

О "Двух стихотворениях" Олега Юрьева

ОБО ВСЕМ ОСТАЛЬНОМ

Некоторое
количество
разговоров


ПТИЧКА (к "Восьмистишиям птичиим" Наталии Горбаневской)

О повестях для детей А. И. Введенского

О БЕНЬЯМИНЕ

СОБСТВЕННАЯ ЖИЗНь.
О натюрмортах Давида Гобермана


О стихах Владимира Уфлянда

О детских стихах Мандельштама

ЖИЗНЬ ЕСТЬ ТОЛЬКО В АДУ (о фотографиях Роберта Каппы)

Об Эль Лисицком

Как назначил кто-то... (о Примо Леви)

Ремарка на полях статьи Михаила Айзенберга «После мастер-классов»

Возможность белизны

Цифры прощания

"Обожженная глина, прохлада, молоко, сливы, пепел" (о Хаиме Сутине)

О бутылке

Видение видения


Игорь Булатовский

О бутылке

На что похожи его стихи? На письмо в бутылке, подсказывает он вслед за Мандельштамом. «Однажды ее подберут где-нибудь на взморье». Но это бутылочная почта из «Детей капитана Гранта»: «Потерпело крушение… гони…» Гонимое? Патагонии? Агонии? И где это было? Неизвестно. Указана лишь параллель. «Я ищу, неуверенно водя дрожащим от волнения пальцем по географической карте... и нечто нахожу. Я нахожу то, что соединяет и, как стихотворение, ведет к встрече. <...> Я нахожу меридиан». На что похожи его стихи? На рукопожатие, подсказывает он. Но пожимая протянутую руку, чувствуешь: на ней недостает пальцев. «Прильнув щекой к никому — к тебе, жизнь. К тебе, обретенная обрубком руки». Вернее, пальцы есть, но какие-то метафизические. «Погасшие пальцы». На что еще похожи его стихи? На встречу и разговор. Слышишь, окликает он. Ты оборачиваешься. Но оказывается, «слышишь» здесь не глагол, а имя. «И этот Слышиш, ничего он не говорит, ничего не отвечает, потому что этот Слышиш... не для людей». Или еще: представьте себе речь, в которой вместо слов — дыхание, а слова — глотки воздуха. Так в последний год жизни Пауль Целан, автор этих стихов, часами говорил по телефону со своей женой. Дыханием, лишь изредка прерываемым словом. Его стихи очень трудно читать, они трудны присутствием слов, «как человеческим, и, значит, однократным, сопряженным с тайной однократности, — присутствием». С этими словами приходится не только напряженно говорить (на десяти языках), но и напряженно молчать. «Сколько таких, кто умеет молчать вместе со словом, оставаться с ним и тогда, когда оно пребывает в интервале, на своем “дворе”?» В этой Pausensprache паузы говорят, их «нельзя замещать сегментами безлюдного пространства и времени». Это предупреждение Целана-переводчика, знавшего, что стихи на чужом языке заключают в себе, между строк, свой перевод. Он называл это «межстрочной версией». И оговаривался (подразумевая свои стихи): «Я имею в виду не пустые строчки между стихом и стихом; я прошу, чтобы Вы представляли себе эти пустые строчки в пространственном смысле, в пространственном и — временном. <...> И еще, об этом я тоже Вас прошу, — всегда в связи со стихотворением». Он знал, что черную краску строчек невозможно совсем разбавить до белого, до пробела. Иначе никто никого не найдет, ни в Патагонии, ни в агонии. Но он знал и то, что символические «потемки» речи могут «нести смерть». «Я вижу, как цветет яд. Во всяком слове и образе». И вел свой язык сквозь эти потемки. Он «миновал их и не нашел слов для всего случившегося». И танго стало фугой, хорал стал молекулярными «решетками языка», строй речи — попытками держать строй под прицельным огнем, эксперимент — «Exerzitium и аскезой». Его, великого переводчика русской поэзии, послевоенные Ахматова и Пастернак отпугнули тем, что «облекли трагический опыт в слишком классические формы». «Глубочайшее благочестие без веры» — было сказано о нем. Он настаивал на своем реализме, как настаивают на религиозных убеждениях: да, сложен, но не потому, что герметичен, а потому, что внимателен или даже осмотрителен. «Внимание, которое стихотворение пытается уделить всему, что встречает, обостренное чувство деталей, очертаний, структур, красок... все это вовсе не достижение нашего зрения, соревнующегося... с улучшающимися каждый день приборами, здесь скорее присутствует особая сосредоточенность, сохраняющая в памяти все наши даты». Он цитировал Мальбранша: «Внимание — это естественная молитва души». В его стихах всегда есть «здесь и сейчас». «У каждого стихотворения есть свое 20 января». В пробеле, в той «открытости и пустоте беспредельности», где стихотворение прирастает временем того, кто «внемлет явлению». Строки в стихах Целана, как титры в немом кино, на белом экране. Но это не белое, это былое. Там в этом белом-былом в лесу близ Черновцов юный Павел Анчель (будущий Пауль Целан) декламирует своей подруге «Корнета» Рильке: «И — в провал / Тишины: — Корнет! / Еще раз: — Корнет!» Там на уроках Закона Божьего в гимназии (поляки — отдельно, румыны — отдельно, евреи, большинство, — отдельно) читает с одноклассниками Шолом-Алейхема на идише (учитель-атеист просил только, если придет директор, открыть Танах). Там на страницах ботанического справочника надписывает названия растений на пяти языках с синонимами. Там вызывает своих друзей на прогулку, насвистывая «Аu clair de la lune» или первые такты «Неоконченной» Шуберта. Там поет «низким вибрирующим голосом» песни времен гражданской войны в Испании и средневековые немецкие песни. Там дурачится, пародируя голоса, и шевелит ушами. Там, арестованный в Румынии в сорок первом, проходит процедуру отсеивания. В этой истории — весь Целан, сосредоточенно проходящий сквозь потемки языка, между словами. Тот, кого выкликают, должен пересечь двор от одной стены до другой (они нужны для работы, других отправят в Транснистрию, в лагеря уничтожения). Его фамилию не называют. Тогда он, чистя ногти одной руки ногтями другой, начинает потихоньку двигаться к противоположной стене. Охранник, занятый списком, не замечает. После переклички оказывается, что в набранной группе на одного больше. Охранник повторяет процедуру три раза, и три раза Анчелю удается «ноготь за ноготь» проскользнуть между двумя именами. Его отправляют на работы… Что же там еще? Там Целан спорит со своим другом, где падает ударение в слове «Absud» («отвар») из стихотворения Рильке «Здесь смерть стоит. Отвар голубизны в глубокой чашке…». И с этим же другом до упаду смеется над их «шибболетом»: один произносит «Ding» с «g», другой — с «k». Там говорит одной рыжеволосой даме: «Для вас мне следовало бы написать стихотворение на красном кленовом листе». Там рассказывает маленькому сыну истории о человечке, гулявшем внутри водосточной трубы (маленькие человечки в цветных лабиринтах Пауля Клее). «Выстели пещеры слов шкурами пантер / расправь их мехом внутрь и наружу / смыслом внутрь и наружу / создай в них тамбуры, каморки, переходы / и дикие пустоши вдоль стен / и слушай их, слушай / все иной и иной / тон». Гешаримовский двухтомник «Пауль Целан: Материалы, исследования, воспоминания» устроен именно так — «смыслом внутрь и наружу»*. Этот гипертекст (более пятидесяти взаимосвязанных филологических, лингвистических, философских, психологических, биографических текстов) вдвигает ящички целановских строк в область явления, а ящички пробелов выдвигает в область языка (языков). Эта взаимообратимость позволяет принять Целана, внимать ему, привыкнуть к нему, полюбить как он говорит, принять дыхание, «а значит — здесь, в контексте высокой поэзии, возможно ли иное?» — принять «путь и судьбу» того, кто в шутку подписывал свои письма «Pawel Lwowich Tselan, russkij poet». Возможно, эта книга проложит, наконец, дорогу к «русскому» Целану.

 

*Пауль Целан. Материалы, исследования, воспоминания. Под редакцией Л. Найдич. Т. I Диалоги и переклички. М., Мосты культуры. 2004. Т. II. Комментарии и мемуары. М., Мосты культуры. 2007.