Авторы Проекты Страница дежурного редактора Сетевые издания Литературные блоги Архив

Игорь Булатовский

Стихи

 Стихи (июнь 2014 — апрель 2015)

 ЛАСТОЧКИ НАКОНЕЦ. Поэма

 02.10.2011

 Изо дня — в день

 Вдоль ручья

 Читая темноту

 О деревьях, птицах и камнях

 02.05.2009

 Стихи на время (с августа
 по декабрь 2008)


 20.07.2008

 Стихи на время

 

 ТЧК

 Ква?

 Азбука червяков

 Тю-Тю

 МÝСА

 Стихи и поэма
"НОВЫЙ ГОД В ГЕТТО"


 30.12.2005

 Тартараёк

 24.07.2005

 09.04.2005

 14.11.2004

 02.10.2004

 25.05.2004

 01.02.2004

 10.11.2003

 14.07.2003

 16.09.2002

 Стихи

О Стихах

О "Двух стихотворениях" Олега Юрьева

ОБО ВСЕМ ОСТАЛЬНОМ

Некоторое
количество
разговоров


ПТИЧКА (к "Восьмистишиям птичиим" Наталии Горбаневской)

О повестях для детей А. И. Введенского

О БЕНЬЯМИНЕ

СОБСТВЕННАЯ ЖИЗНь.
О натюрмортах Давида Гобермана


О стихах Владимира Уфлянда

О детских стихах Мандельштама

ЖИЗНЬ ЕСТЬ ТОЛЬКО В АДУ (о фотографиях Роберта Каппы)

Об Эль Лисицком

Как назначил кто-то... (о Примо Леви)

Ремарка на полях статьи Михаила Айзенберга «После мастер-классов»

Возможность белизны

Цифры прощания

"Обожженная глина, прохлада, молоко, сливы, пепел" (о Хаиме Сутине)

О бутылке

Видение видения


Игорь Булатовский

О БЕНЬЯМИНЕ

Для ребенка пара его чулок может стать источником первого художественного опыта и основанием «первоначальной философии». Правда, для этого ребенку надо родиться в таком доме, в таком общественном слое, где его чулки принято сворачивать попарно наподобие «кошеля» и складывать их горкой в комоде. Да и комоду следует быть достаточно глубоким, чтобы поглотить ребенка целиком, чтобы стать одним из сокровенных, притягательных вместилищ быта (который и есть бытие ребенка) — наряду с пропахшим лавандой бельевым шкафом, чьи полки застилает белая ткань, по кайме которой бегут строчки из шиллеровой «Песни о колоколе»; наряду с кладовкой, чьи изюмно-миндально-пастильные недра тянутся к шарящей в них руке; наряду с пещерами в горах подушек и одеял; наряду с храмом обеденного стола, чьи резные ножки поддерживают тяжелый свод… «Я не знал большего удовольствия, чем то, какое испытывал, просунув пальцы в самую глубину свернутой пары чулок. <…> Запустив руку в такой кошель, я захватывал “начинку”… <…> Сжав начинку в кулаке и удостоверившись, что и впрямь завладел мягкой шерстяной массой, я переходил ко второй части игры, состоявшей в раскрытии. <…> Я все больше вытаскивал “начинку” наружу, пока не случалось ошеломляющее событие: “начинка” — вот она, передо мной, а кошелька, в котором она находилась, нет! Сколько раз я ни повторял этот опыт, все было мало. Он показывал мне, что форма и содержание, покров и сокрытое суть едины. Он учил меня извлекать правду из поэзии столь же бережно, как детская ручонка вытаскивает чулок из его кошелька». Вальтер Беньямин вспоминает об этом опыте своего «берлинского детства на рубеже веков», опыте превращения внутреннего во внешнее, в эссе «К портрету Пруста», говоря о сновидчески хрупкой, драгоценной природе прустовского образа — действительности воспоминания, добываемой в шахте времени и ставшей вечностью под его давлением, действительности, которая подчинена культу остраненного сходства, действительности «смутно напоминающей самое себя»: «Дети знают отличительный признак этого мира, чулок, который обладает структурой сновидений, когда он, свернутый, лежит в бельевом ящике и является одновременно “мешком” и “гостинцем”. И так же, как они не могут удовлетвориться этими двумя понятиями — мешком и тем, что в нем находится, и одним махом превращают их в нечто третье — в чулок, так и Пруст не был удовлетворен, опустошив одним махом муляж, свое “я”, для того, чтобы все время вносить то третье, тот образ, который удовлетворил бы его любопытство, нет, тоску по минувшему». Детство лишено композиции, внутренне-внешней полноты, оно не совпадает с самим собой, не может быть одновременно «мешком» и «гостинцем», оно должно все время повторять опыт с чулком-кошелем, оно неразложимо на поэзию и правду, на форму и содержание, на трепещущее (найдут — не найдут) тело, прячущееся за занавеской, и саму трепещущую занавеску. Детство лишено логики, оно не логично, а скорее астрологично, оно случайно в архаическом смысле совпадения звезд, планид, оно влекомо судьбоносными констелляциями вещей, оно цепляется за сходство с вещами, оно растворяется и створяется в бытовой — в том числе языковой, фонетической, заборматывающей вещь и место, — мимикрии, оно полностью обращено вовне, навстречу предметным влияниям, к решающему моменту времени, моменту подобия, которое «предстает взгляду мимолетно, словно положение звезд в созвездии» («Учение о подобии» Беньямина), оно будто движется от фотовспышки к фотовспышке, позволяющей светочувствительной пластине «впитать в себя черный цвет некоторых предметов обихода», которые попадают в поле «нежного, девственного, быстрого взгляда, который важнее, чем все композиции» (Тристан Тцара, цитируемый Беньямином в «Краткой истории фотографии»). Детство обречено вещам, слиянию с ними в игре, в подражании им, в миметическом ритуале («…я был исковеркан своим сходством со всем, что меня окружало»), в симпатической магии коллекционирования отбросов, обрезков, сора взрослого, композиционного мира, — блаженного блестящего мусора, старья, которое говорит больше, чем любые наглядные пособия и развивающие игрушки (ребенок — антиквар, любопытный и тоскующий по минувшему взрослой вещи старьевщик, барахольщик, охотник). «Он охотится на духов, чьи следы чует в вещах; между духами и вещами проходят его годы, и за это время в его поле зрения не появляется ни одного человека. Он как во сне не знает постоянства; он думает, что все само собой случается с ним, попадается ему на глаза, с ним сталкивается». Ребенок всегда не на стороне вышивки, а на стороне изнанки, не «снаружи», а «внутри», не на стороне плоти и жизни (в силу страха перед ними), а на стороне призрака и смерти (в силу отсутствия страха перед ними; пугают только «гномы в остроконечных колпачках»), не с порядком, а с хаосом. Поэтому его так влекут внутренние пространства, дыры, внутренности вещественного мира, мира вообще, пространства вообще (ведь «когда идет снег, странствия» из затертых приключенческих книжонок «уводят нас не в дальние края, а в глубины нашего внутреннего мира»). «В моем сне… книги лежали в наветренном углу шкафа! В них бушевали грозовые шквалы. Раскрыв одну из них, я очутился бы в утробе, где клубились облака переменчивого пасмурного текста, готового породить цвета. Одни цвета были вялые, другие резвые, но все они неизменно сливались в фиолетовом, такого цвета бывают внутренности забитой скотины». Детство обделено смыслом (но не настойчивым желанием узнать ответ, вернее — ответы, на вопрос, вернее — расспросы, о самом его, смысла, существовании в мире), потому как «ничто в этом мире не принуждает» ребенка «помыслить мир». Кроме взрослого. «Небытие мира мне представилось бы ни на йоту менее достоверным, чем бытие, которое вроде как подмигивает небытию». Мир, со всеми его морями и континентами, бабочками и павлиньими перьями, светом и тьмой, разноцветной фольгой и выдрой из зоологического сада, болезнями и школьными унижениями, дрожжами и соками, тетушками-затворницами и рыночными торговками, нищими и проститутками, «происшествиями и преступлениями», велосипедами и «мальчишкиными книжками», печеными яблоками и колонной Победы, Пивоваренной горой и Тиргартеном, звонками телефона и картинами «Императорской панорамы», лоджиями и решетками тротуара… — весь мир мыслит ребенком, который в это время, к примеру, вышивает цветы по бумажному шаблону. «И когда бумага с сухим треском пропускала иголку, я иной раз, поддавшись искушению, забывал обо всем на свете и любовался хитросплетением нитей на изнанке, которое с каждым новым стежком по лицевой стороне, приближавшим меня к финалу, становилось все запутаннее».

 

Беньямин В. Берлинское детство на рубеже веков / Пер. с нем. и примеч. Г.Снежинской; Послесл Т.Адорно. – М.: Ад Маргинем Пресс; Екатеринбург: Кабинет. ученый, 2012. – 144 c. – (Б-ка журн. «Логос»). 3000 экз.

Беньямин В. Улица с односторонним движением / Пер. с нем. под ред. И.Болдырева; Примеч. и послесл. И.Болдырева. – М.: Ад Маргинем Пресс, 2012. – 128 c. – (Б-ка журн. «Логос»). 3000 экз.