Борис Зайцев. Жизнь Тургенева. Париж: YMKA-PRESS, 1949 (второе издание, первое было в 1932 г.)
Борис Зайцев. Жуковский. Париж: YMKA-PRESS, 1951
Борис Зайцев. Чехов (литературная биография), Нью-Йорк, Изд-во им. Чехова, 1954
Три литературные биографии Бориса Зайцева. Лучшая — Жуковский, неплохая — Тургенев, кошмарная — Чехов.
Что касается Жуковского и отчасти Тургенева, то всё — очевидное отсутствие специальных литературоведческих сведений и навыков, представления об истории русской литературы на уровне гимназии губернского города, представления о России и мире, ограниченные принятой в начале ХХ века у потомков либеральных бар (сделавшихся «второй интеллигенцией») формулой: православие, демократия и то своеобразное западничающее славянофильство или славянофильствующее западничество, которое иногда в них так удивляет — всё это искупается совершенно неземной прелестью отдельных страниц, особенно описаний природы — родной орловской или родной итальянской — и людей XIX века, их быта, их странностей и особенностей. Просто-напросто есть совершенно волшебные фразы, особенно в «Жуковском». Как только дело доходит до каких-либо литературно-исторических или просто исторических объяснений, толкований, мыслей — всё, конец, перед нами не очень умный либеральный барич с оттенком православного ханжества, что, впрочем, до времени легко прощаешь.
«Чехов», однако, страшен. Может быть, потому что время и человек слишком близки, ничего исторического в этой биографии нет, это биография современника, и очень плохая. Такое ощущение, что насколько Зайцев не то что понимает, но скорее чувствует людей своего происхождения — тульско-орловских дворян — Буниных, Тургеневых, Толстых — настолько он не понимает Чеховых, пришедших из совсем другого ландшафта и из совсем другого мира. Соответственно, никакой красоты текста, а только нудноватый пересказ биографии с опорой на советские издания переписки, на воспоминания о паре личных встреч и на рассказы общих знакомых. Самое утомительное — постоянные попытки лезть к Чехову с православием, оценивать его мысли, поступки, сочинения, исходя из их соответствия или несоответствия некоей православной правоте. Это было и в книге о Жуковском, отчасти, и более или менее соответствовало натуре героя, почему вообще не раздражает. К Тургеневу время от времени применялись сожаления о его неправославии — несколько утомительно, но, в общем, выносимо. Чехов просто-напросто насилуется постоянными вздохами и отступлениями, как он насиловался в советском литературоведении 50-70 гг. марксистским ханжеством — метод совершенно тот же: ставить увеличительное стекло перед всяким местом, которое с тем или иным правом можно охарактеризовать как «социальную критику» и выделять образы «Петь Трофимовых», как будто они действительно играют какую-то существенную роль в общей системе чеховского мира, у Зайцева же — приписывать «православному чувству» всякое проявление поэтического чувства природы или всякое размышление о смерти, а также немедленно умильно рассусоливать каждое попавшее в чеховские тексты лицо духовного звания (а Чехов их описывал много и с симпатией). И поскольку это производится довольно настырно, то читать противно — автор предстает туповатым ханжой, каким он несомненно не являлся — очевидно, просто неудачный выбор предмета.
Художественных сочинений Зайцева я много не читал, надо бы заглянуть.