Постоянные читатели этого журнала знают, почему каждого 30 января здесь выставляются три стихотворения из «доисторических времен». Не стану нарушать традицию.
* * *
Не на склонах Синьцзяна, не сопках Харбина —
Я умру на эстраде марсельского дансинга,
Позабыв о земле, что до смерти любима,
Ну а после — не слышу за голосом праздника.
И скользнула гитара на щербатые доски
И гудела, упавши, и громко захлопала
Пораженная девка в дырявой матроске
И морщинку у глаза, смутившись, потрогала.
Я любил тебя, девка, любовью простою,
По твоим выходным мы ложились с тобою
И глядела со стенки дева Мария
На быстрые плечи твои даровые.
До свидания, милые. Жизнь так желанна.
Белый ангел трубить соберется не скоро.
Мы увидимся все и тогда, как ни странно,
Нашу вечную нежность не вычеркнет ссора.
Мы увидимся все, что хотели когда-то
Друг для друга удачи и несли для того-то
И пузырики лука, и кудряшки салата,
И округлого хлеба сырые полотна…
1979
* * *
Простой фамилии моей картавый звук,
Являющийся при любом нажиме,
Я помню с самых ранних дней.
О, правила чередованья букв… —
Пока моя не вспыхнет меж чужими,
Что алфавита может быть темней?
Остроугольником, глядящим внутрь,
Я прожил жизнь свою вчистую,
Как будто «ю» двуглавое катал.
О, если б было можно повернуть
Кулек газетный, куколку косую,
Мы б поглазели, как блестит металл.
И каждый день бубнил и бился ветр,
Стремясь туда, где полусмятый конус
Хранил еще и хлад, и пустоту;
Но вот коснулся ослепленный свет
Страниц разверстых, где убитый голос
Взлетел — и виноградина во рту.
И мы увидели обещанный металл, —
В отрывистом передвиженьи блеска —
Да, тающим за темнотой копьем;
И на колени новый голос встал,
И дерево кричащее воскресло… —
Но в безыменном имени моем.
1980
ИЗ ПОЭМЫ «ВМЕСТО ПОЭМЫ»
Тороплива Осень красит древо хною,
Запирает трáву, заменяет хвою,
В рыжую одежду обряжает Хлою.
Выйдет Хлоя утром на порог лачужки,
Нá плечи ей сядут сизые пичужки,
Тлю свою покинут муравьи-пьянчужки.
Теплые медведи подойдут и лягут,
В руки меховые взявши желтых ягод,
И посмотрят с грустью, и помыслят: «Нá год!»
Жимолость покажет стрекозе пружинность.
Беспрестанно боров повышает жирность.
Подошла к порогу вся окрестна живность.
Хлоя говорит им, видя штуку эту:
«Возвращайтесь — всякий к своему предмету,
Обещаю твердо — быть на свете лету!
Рыбы! Возвращайтесь в водные глубины —
Скоро можно дико станет зреть сквозь льдины
На двойного солнца светлые бобины.
Птички! Улетайте, где светло и жирно,
А оставшись дома, так сидите смирно.
Знаете, как порох пахнет нашатырно?
(Бельевы прищепки — ласточки любезны!
К нити телеграфной прищемили бездны,
Улетайте! Бросьте шутки бесполезны!)
Звери! Попрощайтесь и идите с Богом —
Волки по дорогам, медведи к берлогам,
Да прошу вас, тише! Муж над эпилогом!
Муж поет эклогу, я пасу овечку.
Попасу овечку, разгуляю печку —
Подступает Осень к нашему крылечку!»
1980
Помню все эти стихи. В сущности, очень хорошие по-своему.
Все хорошие стихи хороши по-своему. Все плохие — плохи одинаково.
Как известно, в случае семей правы и Л.Н., и В.В. Здесь тоже самое.
А «по-своему» — не так, как последующие. В сущности, даже эти три текста очень разные. В первом, например, милую юношескую лихость этого «марсельского дансинга» (который наверняка как-то литературно мотивирован — или нет?) как-то поднимают и проветривают два последних четверостишия.
Наоборот — тоже годится. С семьями.
Со стихами, боюсь, пришлось бы очень долго объяснять «в каком смысле» наоборт тоже годится.
…Нет, литературного источника как такового не помню. Боюсь, тут скорее песенка Левинтонова папы подыграла: «У нас, говорит, в Марсели…». Впрочем, и ее можно считать до известной степени литературным источником.
<<не так, как последующие
Так маленькие границы всегда бывают, Но большая граница была как раз после поэмы. Поэтому я и называю все это «доисторическим».
memoire
Как жаль, что не довелось мне знать Поэта на заре его поприща. Мы познакомились, о чем я ни разу не пожалел, только спустя два с половиной года с момента начала его творческой деятельности, уже в период зрелости. Учитывая специфику национального состава места, да и времени нашего знакомства (г.Пярну ЭССР, 1972), первым сочинением, услышанным мною, было scherzo про Т. Герцля.
Re: memoire
О чем ни разу не пожалел? Что на два с половиной года позже познакомились? Зря. Два с половиной года спустя разочарованность и ожесточенность, неизбежно связанные с профессией поэта, уже полностью овладели твоим будущим кентом. В 70-м году я еще был кроткий, милый ребенок, единственной заботой которого было: как бы убить учительницу музыки тетю Риту Молчадскую, приходившую всегда ровно в тот момент, когда по телевизеру «Рекорд» начиналась передача про Тяпу, Ляпу и Жаконю.
Про Герцля не помню.
Но на открытом доступе не напоминай, потом как-нибудь.
второе и третье в особенности. и то и другое — требует дополнительных комментариев, что внутренне организует и подбрасывает.
Ну, каких-то, возможно, требуют, но все-таки это было тридцать лет назад, так что я тут не в лучшем положении, чем все остальные.
я в том смысле, что после прочтения есть некое неразрешенное поле. не фактическое, а вообще. что отличает хороший ст. от не слишком хорошего ст. по большому счету. то есть это не вопросы к автору )