Насколько я помню, недавно умерший писатель Сэлинджер — это такой юностёвый повестёвый пятидесято-шестидесятый. Я, конечно, понимаю, что в свыше всякой меры дурацком названии «Над пропастью во ржи», составленном по принципу «на Кавказе они не ядовитые» — у них в Америке или в горах рожь растет, или в полях пропасти разверзаются — он не виноват: это, конечно, творчество переводчицы Райт-Ковалевой, и это не самое тяжкое ее преступление перед русской литературой.
Тем не менее произведение и все его, по крайней мере, известное публике творчество, вообще-то всегда ассоциировалось у меня с тетра-(если не путаю)-логией писателя Анатолия Рыбакова про Кроша. Особенно с повестью «Каникулы Кроша» почему-то.
И вот я себе представил: а что, если бы писатель Рыбаков после «Каникул Кроша» вдруг перестал публиковать свои произведения. Сидел бы на даче в Переделкино, писал-писал-писал и ничего не публиковал — и ни в журнале «Юность», и ни в журнале «Дружба народов», и ни даже в журнале «Знамя». А вот бы он так лет тридцать-сорок пожил, а потом взял бы и помер — а он вроде и помер, кажется, земля ему пухом. И тут бы полилось из загашников: и «Тяжелый песок», прости Г-ди, и «Дети Арбата», не к ночи будь помянуты.
Полагаю, примерно этого же следует ожидать и с сэлинджеровской дачки — «Детей Арбата» по-сэлинджеровски..
Это ход мысли очень сходный, да и события синхронней. Но «Каникулы Кроша» я себе как-то лучше представляю, чем «Звездный билет».
А я — наоборот: детские книги Рыбакова очень давно не перечитывала, поэтому первая аналогия — Аксёнов.
Крош — это, собственно, подростково-юношеское. В советское время существовали строгие градации: средний школьный возраст, старший школьный возраст…
Детские книги — это «Кортик» (очень хороший, кстати), «Бронзова птица» (сильно хуже, как почти всякий сиквел).
Но это так, к слову.
Помню: я эти градации застала. Да… не перечитывала с 93 года.
Сейчас просматриваю в электронной библиотеке — и правда похоже на Сэлинджера.
Рад, что наши впечатления совпадают.
Тут добрые люди справедливо указалина то, что высказывание о писателе, прочитанном в переводе, не может быть обоснованным.
Я бы даже добавил, и в оригинале, если знание языка не живое, а формальное, пусть даже качественное, как учат в хороших университетах.
И понятно, что целое поколение писателей по известному высказыванию вышло из прозы Риты Райт-Ковалевой, а не из прозы Сэлинджера или «Шинели» Гоголя (тут почтенная переводчица «без вины виноватая» — считаю это стилистической катастрофой 60 гг., но она, конечно, в этом не виновата).
Но все же, при всей условности.
«дом писателя завален рукописями» — это очень забавная картина. Представляешь себе пункт приема макулатуры какой-то. Или это красоты отечественной школы перевода.
Рыбаков по характеру был человеком весьма активным и, как теперь говорят, пафосным. До самой старости.
Совершенно невозможно было бы ожидать от него многолетнего затворничества.
Ну, это вполне возможно, я с ним знаком не был.
Но поскольку любая альтернативная история основывается на допущениях, то можно прибавить к ним и еще одно.
Но вообще-то Вы не совсем правы чисто психологически: вот, например, писатель Саша Соколов — человек если и экстравертный, то в очень интравертных формах. Тоже утверждает, что написал массу всего, но не печатать хочет.
Сашу Соколова не видел никогда.
А по поводу того, что написал много, но печатать не хочет – честно – не верю.
Хотя чужая душа – потемки)))
Лично я уже всему верю, от возраста многого.
а уединения Житинского после Верлухина не хотите?)
Вы очень рисковали, рассчитывая на мою сверхчеловеческую эрудицию — Верлухин (Петя, правильно?), Житинский…
Но Вам повезло, в юные годы чудесные я был знаком с Александром Николаевичем, поэтому в курсах. Хотеть я вообще ничьего уединения не хочу — ни Сэлинджерова, ни рыбаковского, ни вообще ничьего, но мне кажется, аналогия здесь не проходит. Во-первых, Александр Николаевич, слава Б-гу, жив и, надеюсь, здоров. А во-вторых, его никак нельзя назвать раннешестидесятнической знаменитостью, какой был Рыбаков со своим Крошем или, как выше указано, Аксенов.
я абсолютно без задней мысли написал
просто подумал, что если остановиться на пропасти во ржи и продолжить искать аналоги в пубертатной литературе, то ассоциативный ряд, скорее всего, чем-то в этом роде закончится
Вы думаете, у Житинского это была пубертатная литература? Если я опять же правильно помню, это были такие студенческие шутки-прибаутки, а потом «младоспециалистские» шутки-прибаутки.
Впрочем, не в этом дело.
Смысл моего захода был, конечно, в предположении по поводу качества рукописей, которыми «завален дом писателя».
Хотя это предположение может и не оправдаться.
Если себе представить, например, что Гоголь прекратил публиковаться после «Диканьки» — тогда из загашника выплывут «Мертвые души», не говоря уже обо всем прочем (при всей реально-исторической маловозможности такого предположения).
Впрочем, я лично вряд ли когда стану читать эти сэлинджеровские рукописи, когда их опубликуют. Моей интерес к американской литературе крайне факультативного свойства. А продадут их во всех смыслах, вероятно, хорошо — рекламщикам даже задумываться не придется, как продавать.
там, вроде как, если все ёрничество убрать, суть сводилась к трагическим этапам становления личности студента на пути к «младоспециалисту», что, мне кажется, пародировало как раз пубертатную литературу, но я тоже плохо помню.
и это неважно, действительно
к тому же трудно представить причину, которая заставила бы советского писателя замолчать на сорок лет
Я и прочитал в свое время «Над пропастью во ржи» как «Каникулы Кроша». Там еще была какая-то советская юношеская проза, но текстов и писателей не помню. И тоже, по-моему, нисколько не хуже, чем СЕллинджер.
Значит, я был не одинок в своем впечатлении.
Это не впечатление. Это реальность, которую надо отскребать от мифа писателя, который не пишет, или никто не знает, что он пишет.
Собственно, тридцать лет не перечитывая вещи, не могу сейчас ответственно вспомнить, в чём там дело.
Но вот что было… Я как-то больше на его рассказах о семье Глассов был сосредоточен. А потом году в 74-м прочитал брошюру «Особенности поэтики Сэлинджера» некоей Галинской. И ахнул (по младости). Всё, оказывается, было в этих рассказах «с ключом» дзена. Ни слова в простоте. И с тучей ссылок на мировую литературу. Оттуда выплыл впервые (для меня) Рильке, как минимум. (Вокруг меня сплошь художники были, ни одного литератора).
И потом многое с этой полочки для меня стартовало.
Да, это вообще так функционирует. С чего-то все начинается, почти неважно, с чего.
Я недавно писал о Маяковском, который был для многих, если не для большинства, стартовой площадкой в этом же смысле.
Это, помимо прочего, следствие существования в фильтрованной реальности. Или скорее: малочисленность и общесть для многих таких «площадок» — следствие фильтрованной реальности. Зацепились за что торчало. А торчало немногое. С него пошло.
Впрочем, все реальности фильтрованные в той или иной степени, тем или иным способом.
Но наша была фильтрована самым простым и ясным способом.
Почему же некоей? Вполне конкретной Ирины Львовны.
Впечатления можно обновить, кстати: http://www.belousenko.com/wr_Galinskaya.htm
Спасибо.
Бог, оказывается, действительно сохраняет всё.
главное чтобы эти дети арбата не были написаны на перемешанных карточках
Это хорошая и правильная ассоциация.
На карточка — не на карточках, но они там действительно у него по всему дому разбросаны, то будет непросто.
Опять же маркировки разные — что так печатать, что «редактировать» (хотя, конечно, не уверен, что это не шутки газетного перевода и не имеется в виду «печатать с выпусками» или что-то в этом роде).
Но если стопку карточек удалось так хорошо сбыть, то здесь будет миллионное дело.
Причем я тут шучу, а сам думаю: вероятно весь, именно из-за таких как я — шутников бессовестных — и не желала ранимая вечно-подростковая душа писателя публиковать проиведения. Если бы он вообще имел что-то против, то он бы это запретил или вообще их уничтожал по мере написания.
ха ха ха
хи хи хи
Она и не могла по-другому перевести — задача неразрешима. Сходство с правильным мальчиком Крошем вышло стилистическое — но Сэлинджер, правда, не виноват. А что Сэлинджер большой мастер — это очевидно, например, по зачину A Perfect Day for Bananafish. Не по-русски, разумеется.
Впрочем, я всего С. читал только по-английски и поэтому никаких ассоциаций с советскими писателями он не вызывает.
Ну, тут наша наука бессильна.
Я могу прочитать по-английски (почти) любой текст, но я никогда не возьму на себя ответственность сказать — это хорошо или плохо написано.
Только по-немецки (с 75-% гарантией) и по-русски.
Впрочем, подавляющее большинство нынешних страдальцев по Сэлинджеру (что с их стороны очень мило и трогательно) читало его только по-русски.
Но, в конце концов, неважно, каковы его опубликованные сочинения. Интересно, каковы и какого типа эти его тома из загашника. Судя по всему, он их не только не публиковал, но даже никому не показывал, что для писателя чрезвычайно странно.
Не для всякого писателя это странно, однако надежд я не питаю ни на что удивительное.
Лучше бы люди перечитали то, что он написал тогда — начиная с первого рассказа 48-го года, за который Нью-Йоркер предложил ему контракт, весь цикл про Глассов.
Кстати, при советской власти почти весь С. издавался по-английски и был вполне доступен желающим. В учебниках для филологов был разбор его вещей и т.п.
Я со школы этой книги не читал, поэтому не уверен, правильно ли помню, но, кажется, там было и поле, засеянное рожью, и играющие на этом поле дети, и пропасть, куда они могли свалиться, и лирический герой, который хотел это несчастье предотвратить. Кажется, это был сон лир. героя, но, в любом случае, — это ведь только метафора.
Да, но ведь читатель, еще не прочитавший книгу, берет ее в руки и первым делом обнаруживает некоторый абсурд в качестве названия. Я понимаю, что какое-то обоснование себе и издательству переводчик должен был предложить, но лично мне оно представляется натянутым.