хоккеист сборной Канады порвал сетку ворот броском в девятку.

Только не надо пугать — пуганые. Как бы самим не испугаться. Вот, например, Михаил Палыч Бутусов убил турецкого вратаря. Не нарочно, конечно, а так сильно полил. А штанг переломал целый Брянский лес. Другой вид спорта, говорите? Тогда посмотрите на это, мсье/мистер Уебéр/Уéбер:

17 сентября 1974 в Квебеке во время встречи сборной СССР со сборной профессионалов ВХА. 17-й номер — Валерий Харламов, великий русский полубаск. Или великий баскский полурусс. Короче говоря — великий, баский и русский Валерий Борисович Харламов. Это я вам говорю, старый еврейский спортсмен с Баскова переулка.

Хоккей — это поэзия, и Мальцев, Якушев, Харламов — русской музы близнецы…
Футбол — это проза, а Эдуард Стрельцов — ее Достоевский.
А что же тогда баскетбол?
Баскетбол — не литература, баскетбол — музыка, и Шура Белов — ее печальный Рахманинов!

ДОПОЛНЕНИЕ НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ: Ну проиграли, ну и что? Все это мелочи по сравнению с вечностью. В Сочи отыграемся. По доллару вист.

статья в мартовском номере журнала «Лехаим»:

<...>В 1926 году – это важный год, запомним его! – Корней Чуковский записал в дневнике:

Репутации, слава, значения, принятые в этой вполне разрозненной, осколочной среде, состоящей из разной степени сплоченности и влиятельности кружков, были для ее участников более чем реальны – в сущности, гораздо реальнее «реальной» литературной жизни Советской России.

Шуршащий гром почти замолк,
Столь нестерпимый человеку,
И чтобы дождик не замок,
Уже замкнули на замок
          Огнем замощённую реку.

Прощай, прощеная зима
И запах смертного карбида,
Спускающийся на дома,
И ты, светящаяся тьма —
          Мы свидимся, дева-обида.

Мы были блеском без тепла,
Мы были теплотой без тела,
Когда на западе блестела
Обледенелая пила
          И птица в падении пела.

Теперь мы дождик на весу,
Зеленый снег шестиугольный,
И воздуха укол небольный,
И Бог, смотрящий на лису,
          И грохот шуршащий над Школьной…

II, 2010

Справедливости ради надо заметить, что знаменитый чилийский поэт того же имени, Vicente Huidobro, переводится на русский язык (а может, и действительно так произносится) как Висенте Уидобро. Уйдóбро — было бы, впрочем, тоже неплохо. Богдан Уйдóбро, малороссийский модернист.

Не далее как вчера я отправил письмо в одно американское учреждение. Мне, видите ли, возмечталось получить с американского государства некую толику налогов, неправомерно удержанных этим государством с моей прошлогодней профессорской зарплаты. Американское государство прекрасно знало, что удерживать их не должно, и даже провело со мной предварительную беседу, в которой обо всем расспросило и записало для памяти, но потом, конечно, не удержалось и удержало, поскольку у него, у государства американского, такая манера, и, между прочим, не только насчет налогов, — сначала хапнуть сколько можно, а потом заставить попросить, чтоб вернули. Ну, мы попросили. Заполнили с помощью хитрой программы тыщу всяких клеточек и граф, сунули в конверт и вчера, значит, послали.

А сегодня по адресу, по какому послали, в городе Остине, штат Техас, влетел самолет. Небольшой, но все-таки.

Самолетом рулил Джозеф А. Сток (? — Stack) III, пятидесяти трех лет. Поссорился с учреждением, именуемым IRS (Internal Revenue Service — это часть налоговой службы), и влетел в него. Предварительно поджег собственный домик в окрестностяк Остина (с женой и дочкой внутри, которых, правда, вытащили пожарные) и оставив в Интернете обращение к проклятому учреждению: «take my pound of flesh and sleep well», что в переводе с языка Шекспира означает: «Подавитесь, пархатые!» И полетел.

Т. е. сначала, конечно, написал, потом поджег, а потом уже полетел.

Теперь здание по адресу, который я вчера надписывал, горит и грозит обрушиться.

И что теперь будет с моим письмом, полным заполненных клеточек и граф? Куда оно попадет? НА ПЕПЕЛИЩЕ?

И когда теперь, спрашивается, я получу свое незаконно удержанное?

к записи о современной литературофобии (а ни в коем случае не о присуждении кому-то каких-то премий):

под этой статьей мог бы подписаться почти безоговорочно (если бы знал позитивную программу автора: бывает, что согласишься с кем-нибудь в том, что не нравится, а потом как выяснится, чтó ему нравится, и расхочется с ним соглашаться в чем бы то ни было).

Единственное, что в любом случае хотел бы оговорить: одну книгу Светланы Василенко я читал («Дурочку») — и это, на мой вкус, хорошая книга, написанная хорошей прозой.

Это я так — чтобы жизнь не казалась слишком простой.

Великий немецкий вратарь Оливер Кан читает и интерпретирует стихотворение великого немецкого поэта Райнера Марии Рильке «Пантера»:

…И дело вовсе не в Ульяне Гамаюн, и не в том, кто она и существует ли она вообще (некоторые сомневаются), и даже не в оценке ее личных талантов. И уж, конечно, не в том, «кому чего дали» или «не дали».

А дело в лишнем подтверждении того обстоятельства, что «содержанием эпохи» является, по сути, нерассуждающая враждебность к литературе как таковой.

«Как, в наше прекрасное время, время улицких, прилепиных, сенчиных, время реванша советских представлений о литературе, кто-то молодой еще пытается заняться пластикой, старается выстроить фразу, написать хорошо за пределами качественных представлений редактора заводской многотиражки 70-х гг., в которой мы уже, казалось, воспитали не все молодое поколение, конечно, — но ту его часть, которая хочет «иметь успех»? — в сущности, вот в чем подспудная суть возмущения. Награждать Ульяну Гамаюн, какова и кто бы она ни была, просто-напросто непедагогично.

Спасибо Игорю Лощилову loshch: сайт, посвященный художнику Павлу Зальцману. Художник известный и замечательный, с литературными его сочинениями столкнулся только сейчас.

Раздел «Литература«.

Начал читать стихи: сначала то, что называется «стихи художника» — непроговоренные слова в попытке изображения. Потом вдруг — стихотворение «Щенки»:

Щенки

Последний свет зари потух.
Шумит тростник. Зажглась звезда.
Ползет змея. Журчит вода.
Проходит ночь. Запел петух.

Ветер треплет красный флаг.
Птицы прыгают в ветвях.
Тихо выросли сады
Из тумана, из воды.

Камни бросились стремглав
Через листья, через травы
И исчезли, миновав
Рвы, овраги и канавы.

Я им кричу, глотая воду.
Они летят за красный мыс.
Я утомился, я присяду,
Я весь поник, мой хвост повис.

В песке растаяла вода.
Трава в воде. Скользит змея.
Синеет дождь. Горит земля.
Передвигаются суда.

1936 г.

«Тихо выросли сады / Из тумана, из воды.» — это уже другое дело. Я решил, что это типичный случай «отдельностоящего стихотворения» и приготовился уже было забрать его в соответствующу рубрику, но тут-то оно пошло косяком (и я из тех, кто выбирает сети!):

Псалом II

Какой-то странный человек
Был пастухом своих калек.
Он запускает их с горы,
Они катятся как шары.
Потом кладет их под горой
В мешок глубокий и сырой.
Там, в сокровенной темноте,
Они лежат уже не те.

22 августа 1940 г.,
поезд из Бернгардовки в Ленинград

Апокалипсис

Четыре юноши летят,
У них желтеют лица.
И эти юноши хотят,
Хотят – остановиться.

Первый юноша – война,
Его дырявят раны.
Второй несет мешок пшена,
Да и тот – драный.

Третий юноша – бандит,
Он без руки, но с палкой.
Четвертый юноша убит,
И он не самый жалкий.

Весна 1943 г., в дождь, по дороге с базара
Читать далее →