1. Названная в заголовке записи статья Валерия Шубинского, помимо прочих своих качеств, практически полезна для вдумчивого читателя, что очень редко случается со статьями о литературе и литературной жизни. Большинство сочинений на эту тему (включая сюда и мои собственные) являются наблюдениями и размышлениями в чистом виде, представляющими тот или иной умственный интерес, но не имеющими никакого практического смысла.
Валерий Игоревич пишет (это важное утверждение содержалось уже в предварительных заметках к этой статье, выставленных в журнале автора): «…главное: надо забыть, что он говорил. Содержательную часть его реплик надо вывести за скобки. С хамом нельзя ни солидаризоваться, ни спорить…»
Мудрость и гигиенический смысл этого совета, мне кажется, не до конца оценены. Мне он помог почти сразу же — пример для наглядности:
Некоторое время назад где-то я прочитал, что один из предметов статьи Шубинского (не единственный, думаю, но, несомненно, главный) вдруг разразился панегириком в адрес харьковско-американского писателя Милославского (подозреваю, даже знаю, почему). Перед моим умственным взором уже встала эта чрезвычайно забавная «картинка с выставки», но — стоп! — сказал я себе. Вспомни: «…главное: надо забыть, что он говорил. Содержательную часть его реплик надо вывести за скобки. С хамом нельзя ни солидаризоваться, ни спорить…» Никакое — ни положительное, ни отрицательное отношение Топорова и подобных ему к кому бы то ни было и к чему бы то ни было не может являться поводом или доводом для тебя, если ты хочешь жить в более или менее человеческом мире. Любитель Милославского, обрадовавшийся похвале — проиграл. Нелюбитель Милославского, возмутившийся или пожелавший использовать эту «медвежью похвалу» как аргумент — проиграл тоже. Речь идет о том, что должны быть границы, и эти границы ты проводишь — для себя! — сам.
Таково, к примеру, практическое наполнение совета Шубинского. Я — благодарен за него.
2. И второе. Это никак не полемика с Валерием Игоревичем, но я должен все же отметить, что никаких «пактов о ненападении» лично я ни с кем никогда не заключал. И в восьмидесятые годы говорил все, что думаю о ком угодно, а как предоставилась возможность делать это печатно — в ленинградких перестроечных газетах для начала — то и печатно. И об упомянутом Драгомощенко, и о неупомянутом Кривулине, да и о ком угодно. С моей точки зрения, Советская власть — это как раз что-то типа Топорова и обращение с ней должно было быть соответствующее — «содержательную часть вывести за скобки», кто начал учитывать ее существование, тот попался. Не знаю как кто, а лично я совершенно точно отказывался учитывать «общего врага». В этом, с моей точки зрения, и состоит единственный экзистенциальный выигрыш, который можно было получить (а можно было и не получить) из ситуации неофициальной культуры 70-80-х гг.: исчезновение Советской власти (а в экстраполяции на неизвестное тогда будущее — любого другого большинства, пытающегося предписывать тебе, что хорошо, а что плохо)— хотя бы на уровнях, связанных с литературой и культурой. Как же может быть «общим врагом» то, чего нет?
Я не оспариваю слов Валерия Шубинского, может быть, такой «пакт о ненападении» и существовал. Я просто хочу подчеркнуть, что я в нем не участвовал.
Про 90-е гг. я вообще ничего не могу сказать, в 90-х гг. я практически не участвовал в российской литературной жизни, только (в первой половине этого десятилетия) иногда высказывал свои мнения и суждения по разным поводам на волнах «Радио Свобода», предоставившего мне в лице С. С. Юрьенена полнейшую свободу слова, характерную для того странного времени, а сейчас абсолютно непредставимую. Думаю, что если в эти годы и существовало какое-то продолжение описываемого «пакта о ненападении», то я и под ним не подписывался — говорил свое нелицеприятное мнение, что не означает «неприятное» или «отрицательное», как полагают в последнее время многие люди, как правило, плохо чувствующие и знающие русский язык, а без учета отношений и пристрастий, т. е. беспристрастное. Я не сожалею ни об одном из высказанных мною суждений, хотя, быть может, с некоторыми из них и сам бы сейчас не вполне согласился.
Вообще, я сожалею только о двух эпизодах моей литературной биографии. Т. е. несомненно, я гораздо чаще был неправ и поступал вызывающим сожаление образом, но только два эпизода постоянно всплывают в памяти и причиняют неудовольствие.
Первый: в начале нулевых годов в Екатеринбурге в театре «Театрон» артист по фамилии Ушатинский поставил мою пьесу «Мириам» — и не только без моего разрешения, но и приписав к ней, ничтоже сумняшеся, еще один акт, полный самой пошлой водевильной глупости. Я узнал об этом вскоре после премьеры, но, поколебавшись, не стал закрывать спектакль — как всегда, было жалко артистов, театр, они-де работали… Я до сих пор очень сожалею, что не закрыл тогда же.
И второй: по ходу организации премии «Национальный бестселлер» устроители обратились ко мне с предложением стать номинатором. Я, конечно, понимал, что не следует ходить в собрание нечестивых, но подумал, что нехорошо отказаться от возможности сделать хорошее какому-нибудь замечательному писателю, которого, кроме меня, может быть, никто и не вспомнит… — и был в течение двух первых сезонов «номинатором». Слава Б-гу, хотя бы денег я никаких из этой клоаки не получал. Я признаю: это была ошибка. Я знал, кто затеял эту премию с дебильным названием — и должен был сразу отказаться.
Ну, вот. Пожалуй, это пока всё, что пришло мне в голову по поводу важной, содержательной и в первую голову практически полезной статьи В. И. Шубинского.
