Авторы Проекты Страница дежурного редактора Сетевые издания Литературные блоги Архив

Алла Горбунова

Стихи

16.04.2012

20.01.2011

28.02.2010

28.12.2008

03.02.2008

16.07.2006

Ретро ХХ век

09.04.2005

02.10.2004

О стихах

Переселенец в саду языка (поэтика пространства Олега Юрьева)

Алла Горбунова

***
брошенные дачки и участки
в заячьей капустке.
о, кто-там-смотрит-сквозь-ветки
в тюлевые занавески?

где в ставни стучится голодная навь,
замшелые камни, витые корни,
коринка цветет, и собой, застонав,
хищная птица детенышей кормит.

забытые вещи хранят поцелуи
рук животворящих на патине пыли
про то, как любили и как обманули,
про то, как хранили, а после забыли.

заветную сказку вещей отсыревших
впитали вагонка, времянки, сараи.
ребенок, который построил скворечник,
глухим стариком умирает.

здесь – сумрак и свет, паутина и полдень,
патина, память, нечисть,
здесь, возвращаясь, поруку исполнит
моя соловьиная вечность.

новые дети играют в саду,
новые кости лежат на траве.
в черный черничник с корзинкой уйду,
счастье белое в ней унося,
                  как личинку свою муравей.

 

 

***

пруды на заросших участках в сплетенье ветвей.
ребенок сидит на трухлявых мостках на болотце.
дивные девы с парнями дышат бензином, пьют водку и нюхают клей.
прокручивается лебедка, ведро затонуло в колодце.

среди общей тишины я вижу на дачной аллее ребенка aka подростка,
я вижу, как по белоснежной руке девственницы ползет муравей.
мы играем в классики, делаем куколок из травы, пьем горькое молочко
одуванчиков, делаем бусы из красной рябины и черноплодки,

/ но я вижу, что за спиной девственницы притаилась старая-смерть-сама,
как за весной – через лето и осень – костлявую руку свою протянула зима /.

я детство свое ищу среди рухляди, ржавых замков, советских велосипедов,
в скрипе двери от раздевалки на пляже пустом, ведь оно –
облезлая краска, дырявые бочки, столько-то сантиметров
на дверном косяке, и в сосцах умывальников колодезное вино.

глухо молчат инструменты и ведра в сарае,
но я вижу, как девственница в подвенечном уборе себя продает с лотка,
и ребенок, к окошку прильнув в темноте, замирает,
когда с земли я камень поднимаю, с тем, чтобы бросить в стёкла чердака.

 

 

***

дикие гуси-лебеди вылетают от бабы Яги,
в сумеречном лесу заливаются соловьи,
так и ты меня береги,
как я верю в слова твои.

в непроглядном моем лесу разведем костер,
гори-гори-ясно, гори дотла,
станет золой
               ствол, что срубит топор,
станет стеклом зола.

вот твоя рука и моя рука
переплелись у костра,
обожжены ледком топора,
цигаркою светлячка.

есть – ночь ночей, час часов, мир миров,
озеро, ветер, огонь,
вечность – на вкус как соленая кровь, -
кроме того - ничего.




***

рельсы-рельсы шпалы-шпалы
белый свет - цветочек алый
воздух, бездна, высота
в каменных бойницах небо
замурованные двери
там, где скальные тоннели.
что за хмели-повители
в этих брошенных местах!
балконы, окна, галереи
железнодорожных арок,
железнодорожный мост,
чайки, камень, ржа.
старая одноколейка
дореволюционная,
и дрезина, словно время,
укусив себя за хвост,
то туда, а то обратно
ездит, дребезжа.

 

про сынов страны

где сыны твои? - полегли костьми.
душу кто отдаст, вскормит мясом своим?
где мужья твои? – полегли костьми.
где такая страсть посередь земли?

погоди, страна, в лесу - война, налево пойдешь –
сама пропадешь, и направо пойдешь – пропадешь.
не ходи ни к зверям, ни к егерям, не ходи куда ни пойдешь.

звери тебя разорвут, расстреляют тебя егеря,
будет молчать голос барда лесов и трав,
будет молчать и кровь, и упавшая в озеро ночью
кубышка, звезда лугов, позабудет горчить,
и когда над полями, лесами, морями заря
займется, то кто сумеет тебя лечить?

вот сыны твои без души глядят,
и мужья твои твою плоть едят:
одари рублем, напои, накорми,
а не можешь – так полегай костьми!

 

 

Соната из консервной банки

1
господи, взываю к тебе из консервной банки:
вели ей жезлом аароновым расцвесть -
садами в жестяных лучах и кленах.

          -- я и сам жестяной,
и все вокруг жестяные клоуны,
в общем дела у меня примерно, как в танке,
то есть в консервной банке,
одним словом –
жесть.

гадал я и думал глупую нервную думу:
изнутри иль извне,
извне иль изнутри,
так ничего не понял.
серебряная рыбка умерла да и не воскресла.
должен я додумать проклятую думу,
чтобы больше никто не умер, а, кажется, не успею.

ах вы такие-сякие жестяные клоуны,
что вы мешаете мне делать мою работу
огненную, мою работу
истинную, мою работу
единственную!

но то, что вы вытворяете, механические барабашки,
кончится с великим открытием открывашки!

2
де профундис, как говорят, если ты
в консервной банке нюхаешь жестяные цветы, -
это как нюхать цветы в противогазе,
как говорят в спецназе.

но когда к жестяным клоунам
нисходит Мария
и проходит меж них, наставляя ружье, -
я первый, кто
          подойдет под выстрел.

играешь Ты в кости и держишь пари
с чертом-жестянщиком, ушлой свиньей,
что в последний момент перед спуском курка
с ухмылкой закинет меня на выскирь.

3
господи, взываю к тебе из консервной банки:
вели псалмом давидовым ей цвесть -
мольбой и песнью.
                     
           --  и Твоим ножом
открой ее,
          и жестяную острую корону
сними с меня,
и замени шарниры
на сухожилия.
           блажен,
кто видит в банке раны ножевые,
но и от банки –
           рану на ноже.

 

***

Стражи древесных арок
       не пускают
в арки, сухие ветви,
в боярышниковые изгороди окраин.
Стража леса, стража,
призрачный перебежчик
        ранен
смородиной,
дикой смородиной, просит:
пустите меня,
пустите меня вползти
сквозь джунгли
        в единственные врата,
нарисованные в ракушке
                              или звезде,
    не нарисованные нигде,
ведущие в никуда,
в никогда.

 

Луна
(я хочу! я хочу!)

она торчит, как тыблоко на ветке.
я табуретку ставлю на кровать.
она старуха, девственница, мать.
я ставлю унитаз на табуретку.
она эс, эр, с, р, голландский сыр.
теперь на унитаз ребром монетку,
а на монетку – необъятный мир:
на позвонках-ступеньках вещь за вещью
как держится, вцепившись в чепуху,
по прихоти моей и воле вящей,
что я хочу! хочу! хочу! хочу!

 

 

ДАЧНЫЕ ДОМА. УЛИЦА ВЕЧНАЯ

 

улица Вечная, 1

половина Макаровых:

каменная плитка
           теряется от калитки,
у забора налитая
            клонится черноплодка,
окна в картоне,
лесенка к самой трубе.
здесь жила моя лучшая в мире подружка
Анечка маленькая,
а потом ее дедушка
всё испортил -
развелся с бабушкой
и женился на дамочке,
которая не пускала на дачу Анечку.

 

половина Кораблёвых:

подвески рябины, спелый шиповник,
слива, яблони, парники.
хозяйка Елена – исправный садовник –
разбила в саду цветники.

старый хозяин, 86 лет,
от дел отошел, старикам не след
трудиться на грядках, когда невмочь -
теперь хозяйствует его дочь.

вот - перевернутое ведерко,
тряпки, мыльница, помидорка.
младшая дочь хозяйки Наталья –
                                            сама по себе,
а у старшей Анны ветер гулял в голове:

ветр-вертопрах, мужички, курорты, латина,
кружит-кружит, ничего глубокого, всё девичье,
но в махаон-океан - в черной бабочки безразличье -
уплыло, танцуя грязные танцы, на льдине.

как красив родной сад в наступающем сентябре,
не увидит Анна в своем подмосковном монастыре. 

 

улица Вечная, 2
                
…вот сосновая хвоя и ландыши пожелтели…
…неокрашенный дом деревянного цвета средь света
колеблющегося, и подвешенные качели
между сосен слегка покачиваются от ветра.

…тропка идет вдоль веранды, пустуют большие окна,
и то, на втором этаже, что разбито и что забито.
нет ни грядки, дубок сплетается с черноплодной
рябиной в безвременье сада вовне событий.

 

улица Вечная, 2а

добротный дом – надежный тыл,
клубники листья покраснели,
стоят на жердочках цветы –
садовые Офелии.

багров крыжовник, столик крив
с клеенкой, рваной на углу.
иди со мной, сюда смотри, -
я сосны и сирень люблю.

вот тряпка грязная на пне,
ванночка шифером накрыта, -
какая это ванночка?
садовое корыто!

садовая перчатка, глянь,
висит, забытая на кране,
а в кучу сложенная дрянь
лежит, как куча всякой дряни.

вот снова столик, снова крив,
и по углам прижали камни
клеенку, срамоту прикрыв;
за ним сарай, закрыты ставни,

свисает с крыши паутина,
стоит стремянка у стены,
покрыты полиэтиленом,
кастрюли ржавые видны,

какие-то мешки большие,
и перевёрнут старый таз.
роскошные цветы - чужие,
и в этот дом не пустят нас.

 

улица Вечная, 3

Здесь на две семьи был дом,
сделалась беда:
дом сгорел –  виновны в том,
что ли, провода.

Беленькая Женечка
с бабушкой жила,
нас как старших девочек
всё играть звала.

А вдруг она же, пьяная,
другим злосчастным летом
заснула, окаянная,
не бросив сигарету?

 

улица Вечная, 3а

дом Беляевых:

лесной орех и яблонь шквал,
куст жимолости и скамья,
где дряхлый Надькин дед дремал.
увы, уменьшилась семья:

дед умер, умер и отец,
прибавился гражданский муж
уж пять березовых колец
тому назад, и сельских груш

уже давно объелся муж,
и я могу сказать ему:
я Надьку так люблю саму,
как будто мы прошли войну.

я к матери ее на днях
зайду, спрошу об их делах, -
ан Надька в пепельных кудрях
въезжает в сад на Жигулях!

 

улица Вечная, 4

и я не узнаю, кто забрасывал мяч в баскетбольную корзину,
какая дурная хозяйка выбрала этот ядовитый малиновый цвет для дома.
сосны и березы стоят по углам почти ровной лужайки.
здесь нет ничего и никого для меня.
(только, может быть, красный и зеленый вьюн, свисающий над верандой,
маленькая куча гнилых растений, сухих трав, сломанных сосновых веток,
полное ведро под водостоком с крыши,
бельевая веревка между сосен – на ней прищепки и старые тряпки,
она должна качаться в грозу,
когда в доме включён свет, тусклый
от перепадов напряжения в сети,
старики пьют чай на веранде, и от них так далек тот
«сумасшедший рокер»,
кто в эту грозу разобьется
и о ком заплачет их внучка).

 

улица Вечная, 4а

дом Романовых:

кастрюли, шланги, ребристый шифер,
клеенки, тряпки, садовые перчатки,
бельевые прищепки, дырявые ведра,
детские формочки и совочки
уплывают в ржавом тазу среди яблок,
огородное пугало стоит, как мачта,
раскрыло дедовское пальто, как парус.
они уплывают за стариковскую могилу,
они уплывают во внучкино детство,
исчезая всё дальше в желтом тумане.

 

улица Вечная, 5

здесь был шалаш,
                          чей? –
да Санькин, с которым играли
в индейцев в американском лесу, -
Аппалачей.

меня похищали,
в шалаш уносили,
в шалаше понарошку насиловали,
потом спасали.

 

улица Вечная, 5а

дом Филипповых:

умерли все старики, остались старухи и бабы.
зеленым мхом поросла крыша, глядят старухи:
над раковиной проржавелой разлапились ели,
громадные яблоки падают в лиственный шелест.

 

улица Вечная, 6

дом Поповых:

…цвет кустов салата, мелких яблочек,
цвет крыжовенный и покрасневших листов «Виктории»,
песочница, полная разнообразных формочек,
и гамак между сосен наводит недолгую дрему.

вовне деревянного сада, деревянного дома
новые дети играют, новые кости сгорают в костре.
время теперь Владиславе, младшей сестре,
смотреть на кого-то зрачков
                                       расширенной белладонной.

 

улица Вечная, 7

«мама анархия», -
            написал дерзким тоном
на гараже тот, кто ставит теперь иномарку,
став офисным скользким планктоном
на лестнице длинной Ламарка.

его, слугу всемирного Дракона,
должна отправить на хер я:
ведь не жалеет их,
              поддавшихся архонам,
мама АНАРХИЯ!

 

улица Вечная, 8

дом Остапкевичей:

зелено вино, молодо вино, поспели яблоки молодильные.
сливы зелены, алы ягоды, никого в саду, кроме птиц лесных.
здесь жили две сестры пригожих пожилых:
почила Маргарита Николаевна,
не ездит больше Нелли Николаевна, -
и нет на даче никого из них.

зелено вино, молодо вино, поспели яблоки молодильные.
сливы зелены, алы ягоды, никого в саду, кроме птиц лесных.
хозяйские внук и внучка в моей памяти в детском теле:
он еще не женат на сучке, она еще
                                   не играет на виолончели,
а только всегда откликается грубо
                                  на бабушкино «Люба! Люба!», -
и нет на даче никого из них.

зелено вино, молодо вино, поспели яблоки молодильные.
сливы зелены, алы ягоды, никого в саду, кроме птиц лесных.
жили здесь коты – белый Пуша и толстая Мурка, -
как меховой мешок, лесного окраса шкурка.
жили в довольстве и счастье,
                            похоронены на участке, -
и нет на даче никого из них.

 

улица Вечная, 9

дом Даниловых:

на плитах паданцы,
                    подстрижена лужайка,
а здесь жила болонка-пустолайка, -
за мной бежала, провернувшись под забор.

от страха потеряла я туфлю,
а, может, и сознание, - и сплю,
и не могу проснуться до сих пор.

и вижу: добежала, баба Беба
пошла устроила Даниловым скандал,

но много лет, как нет у них болонки,
ребенок их уже растит ребенка,
в земле на Ковалёвском баба Беба,

и глупая во сне тревожит грусть,
что заругают –
               туфель-то пропал, -
верните мне его, и я проснусь!