реабилитации понятия «постмодернизм», предпринятой Владиславом Кулаковым
Простите, Влад, что не комментарием, а здесь — мне захотелось сохранить эти несколько слов у себя в журнале. Может быть, пригодятся когда-нибудь.
Мы как-то уже говорили с Вами об этом — мне кажется, Вы умножаете без нужды количество значений слова «постмодернизм», которых существует и так несчетное множество. И тем как бы умножаете путаницу, в которой все же никто не заинтересован. Наоборот, мне кажется, сейчас как никогда необходима ясность членений — кто где, кто что и кто кто.
Когда-то я поставил эпиграфом к своей повести «Гонобобль и прочие» несколько препарированную цитату из Главмещанина: «…чтобы объединиться, мы… должны решительно размежеваться».
Так вот, я полагаю, что значительное количество наших нынешних неприятностей происходит от того, что естественный процесс размежевания был остановлен и даже направлен в обратную сторону «перестройкой» и всеобщей неразберихой первой половины 90-х гг.
Но вернемся к «постмодернизму».
Назвать можно все что угодно всем чем угодно, но для этого нужно, чтобы большинство, или, по меньшей мере, существенное количество разумных людей с этим согласилось. В данном случае это чрезвычайно маловероятно. Я, по крайней мере, не соглашусь, если считать меня разумным человеком.
И с чем я, конечно, ни в коем случае не соглашусь — как если не изобретатель, то по крайней мере один из ранних и усердных употребителей понятия «новый или второй модерн» — с тем, что это может быть синонимом «постмодернизма» (или наоборот).
В том смысле, какой я в это вкладываю, второй модерн — это еще одна попытка осуществить исторически недоосуществленное на новом антропологическом материале — т. е. на нашем. Просто-напросто вследствие уничтожения тем или иным способом носителей культуры «первого модерна».
Это соответствует и реальному цивилизационному уровню советского общества 60-70 гг. — ни в коем случае нельзя сказать про него, что в нем был изжит или изживался какой-то «модерн», понимаемый и как состояние общества и культуры, и как его отражение в искусствах — в нем, наоборот, по мере сил и очемь отрывочно, изживался «второй 19 век», каким была (и до самого конца, который, к сожалению, еще не наступил) осталась советская культура.
В этом же, собственно, и смысл советской культурной революции 30-х гг. — в восстановлении «домодерна».
Получается вполне логично, не правда ли? — после» второго XIX в.» наступает (наступает, наступает и все еще наступает и, конечно, не может окончательно наступить) «второй модерн».
Некрасов был совершенно прав, говоря о том, что постмодерн — это не литературное направление, а состояние человека и культуры. Но этого состояния и в конце 80 гг. не было и быть не могло, тут он, с моей точки зрения, ошибался, если я правильно понял смысл высказывания по приведенной цитате.
Мне кажется, Вы ищете понятие, способное на теоретическом, а не на литературно-историческом уровне объединить различные направления неофициальной культуры.
Мне кажется:
а) «постмодернизм» для этого совершено не годится
и
б) мы еще недоразмежевались и в этом смысле. Т. е. сначала следовало бы осознать и назвать, чем и как отличаются — по сути, по культурному смыслу, по природе, по происхождению — такие явления неофициальной культуры 50-60 — 70-80 гг., как, например, «лианозовская школа» и «круг Бродского» (или Аронзон как отдельное явление) — называю сходу, просто для примера. Все эти явления были искусственно, силой социально-политических обстоятельств поставлены в сходное положение по отношению к господствующей культуре, но они, с моей точки зрения, имеют много принципиальных генеративных и социокультурных различий. Только после подробного изучения этих различий можно начинать искать объединяющие надуровни — таково мое глубокое убеждение.
Олег, спасибо за отклик. Размежеваться — да, но ведь и общая почва была. И ощущение того, что делается общее дело. Концептуалисты, Кривулин, Айзенберг, Гандлвеский — они в 70-е не размежевывались, а как-то друг друга дополняли. Красовицкий, Аронзон — это да, сильные художественный идеи сами по себе. А в 70-х сложилось некое единство — и на той самой почве, о которой говорил Некрасов.
Ваша схема преодоления домодерна, конечно, правильная. Но и модерн надо было как-то преодолеть, как акмеисты в свое время преодолели символизм. Может, в 80-е это уже было менее остро. Но вспомните стихотворениеп Кривулина «Музы» (написанное в 90-е уже годы). Это ощущение отсутствия прав на наследство было очень важным. Отсюда и «пост». Ну, или «второй».
А про недоосуществленность модернистского проекта, конечно, верно. Это как бы вторая сторона медали.
Еще раз: я за термин не цепляюсь. Но как отразить ту общность, что была? А потом уже можно и размежеваться.
Давайте над термином дальше думать. Мы по сути особенно и не расходимся.
Конечно, они не размежевывались — до того ли было? Еле и так выживали. Было «единство судьбы» — по-немецки есть термин Schicksalsgemeinschaft. Это ингда применяют к народам, объединенным прежде всего исторической судьбой, а не культурно-территориальной общностью — к евреям, армянам и т. д.
Но я, кстати, не имел в виду, что «размежеваться» — означает непременно поссориться, вступить во враждебные отношения и т. д. (это прекрасно можно сделать и без сущностного размежевания, как мы все знаем).
«Постмодернизм» еще тем плох, что на него дураки слетаются, как мухи на мед. И жужжат радостно или злобно. Это совсем не нейтральный термин.
В историко-литературном смысле мы имеем совершенно ясную «неофициальную культуру» (и дериваты), что само по себе не ясно, но ясно что обозначает.
В сущностном смысле — да, понятия нет.
Давайте искать.
Но я уверен, что путь к этому понятию лежит через утчнение сущностных различий. Только после того, как все основные «проекты» будут перечислены, осмыслены и названы, можно будет всерьез задуматьс о термине.
Хотя я понимаю, что хочется сейчас.
Мне тоже хочется.
Олег, а Вы уверены, что по отношению к советской культуре это был «второй 19 век»? А не «второй 18» или даже «второй 17»? Есть очень интересные исследования американских славистов, разбирающих соцреалистический роман по принципам фольклора и выявляющих его мифологическую основу. И тогда получается — и это отчасти подтверждается структурными исследования современного романа — что мы сейчас в культурном отношении находимся примерно на рубеже 18-19 веков. Я, конечно, имею в виду не отдельные явления, а общий культурный фон.