«Даже Бенедикт Лившиц» —

Posted on by

статья в мартовском номере журнала «Лехаим»:

<...>В 1926 году – это важный год, запомним его! – Корней Чуковский записал в дневнике:

Был я у Бена Лившица. То же впечатление душевной чистоты и полной поглощенности литературой. О поэзии он может говорить по 10 часов подряд. В его представлении – если есть сейчас в России замечательные люди, то это Пастернак, Кузмин, Мандельштам и Константин Вагинов… Странно: наружность у него полнеющего пожилого еврея, которому полагалось бы быть практиком и дельцом, а вся жизнь – чистейшей воды литература[4].

Не станем сейчас касаться интересных представлений дедушки Корнея о еврейской наружности, а сосредоточимся на системе величин, выдвинутой Лившицем (несомненно, отчасти удивившей Чуковского – реалиста, знатока и любителя литературного успеха; за исключением Пастернака названы были явные, как бы теперь сказали, маргиналы советской литжизни). Отметим одну важную вещь: параллельно официальной литературе (и вообще культуре) в 20‑х и отчасти в 30‑х годах, самое позднее до их середины, в Ленинграде и Москве существовала некая «параллельная культура» с собственными иерархиями, отношениями, в том числе и плохими отношениями, с собственными представлениями о значении писателей и весе текстов. Эти представления были независимы от представлений, господствующих в «официальной писательской жизни» Советской России, пусть даже в ее «культурной», «попутнической» части, и основаны на совершенно иных эстетических критериях. Эта как бы «вторая культура» (бывшая на самом деле первой) по структурам существования во многом подобна «второй культуре» 70‑х годов, с той лишь разницей, что отчасти состояла из людей действительно большой культуры и с большими «прошлыми» именами, для советской литературы в лучшем случае «устаревшими», а то и враждебными, но даже и для нее в известном смысле громкими. Чем «неофициальная культура 70–80 годов» похвастаться, конечно, не могла.

Репутации, слава, значения, принятые в этой вполне разрозненной, осколочной среде, состоящей из разной степени сплоченности и влиятельности кружков, были для ее участников более чем реальны – в сущности, гораздо реальнее «реальной» литературной жизни Советской России.

«Даже Бенедикт Лившиц» —: 29 комментариев

  3. Я в своё время пытался понять — нужно ли после издания «Полутороглазого стрельца» — издавать Лившица в другом формате? — но все сказали, что в книге — почти всё, что им написано — из его собственных стихов.

    • Судя по всему, да — почти всё, кроме, как я написал, стихов о Сталине из «Картвельских од». Лично я бы с большим интересом их прочел — в сравнении с дифирамбами Заболоцкого, Пастернака, Мандельштама, т. е. с такими дифирамбами Сталину, которые при этом продолжают оставаться хорошими (или даже больше того) стихами. И стоило бы, конечно, всерьез и без дурацких вскриков что с той, что с другой стороны (что демшизы, что комшизы) разобраться в феномене.Т. е. феномена как такового нет — есть скорее нарушение интеллигентской аксиомы: переход поэта на обслуживание власти, не говоря уже о воспевании тирана, должен автоматически лишать его таланта. Но поскольку эта аксиома в том или ином виде существовала и в сознании упомянутых выше поэтов (кроме, вероятно, Заболоцкого), то следовало бы заняться изучением психологических и идеологических механизмов, позволившим им произвести этот переход.

      Здесь вообще лежит ключ к антропологическому перерождению — не приспособлению, а именно перерождению — людей дореволюционной и раннесоветской формации в условиях зрелого сталинизма.

      Но если вернуться к Лившицу, то я думаю, что новое издание — только стихи (без переводов или только с очень небольшим количеством очень избранных переводов) — но с большим аппаратом, включая статьи Гаспарова, несмотря на всю их специальность, послужило бы окончательному переводу Лившица в разряд больших поэтов.

      Или том БП.

      • Совершенно согласен! — если издавать — то и с огромным аппаратом и так, чтобы ДЕЙСТВИТЕЛЬНО уже без экивоков стало ясно, что Лившиц — очень большой поэт.
        Что же касается «верноподданнических» стихов — талант они не убивают — это я обнаружил ещё и на примере Марка Тарловского, что стихи «Ода на победу» — гениальны, да и вся традиция восточной поэзии — ближневосточной — по большей части придворной поэзии — полностью опровергает тезис, что служение власти — убивает талант.

        • Ну, справедливости ради надо сказать, что русская поэзия все же не восточная, да и цивилизация как таковая — тоже нет и никогда не была; все разговоры про азиатчину и евразийность — скорее полемические преувеличения в интересах различной политики.

          Да и речь все же идет только о ХХ веке, потому чтп для XVIII века так поставить вопрос может только клинический идиот, а для XIX — простой, неклинический, воспитанный в школьном кружке «Друзей декабристов» (были такие, я однажды даже ездил в Казань на Всесоюзный слет друзей декабристов играть в школьном спектакле Николая I и Скалозуба).

          В остальном, скажем так: необязательно убивают. «Зависит», как говорят калькой с английского или немецкого. Вот в этом и следовало бы разобраться подробно и без идеологии — когда убивали, когда не убивали, почему и какими способами. ЭТо и само по себе безумно и интересно, но и важно применительно к общей картине.

  6. Ко всем уже отмеченным другими комментаторами достоинствам статьи добавлю, что она еще и неожиданно нежная. И кроме того — как-то ты удивительно нашел путь между всеми Сциллами и Харибдами!

    (В ленту не хожу, некогда, но к тебе в ЖЖ заглядываю реглуярно. К стихотворению нет знака «оставить комментарии», а у меня, конечно, вопрос: окончательный вариант или подождать? А стихи тоже замечательные, и регулярный ритмический сбой пятой строки вдохновляющ.)

      • Значит, метрический сбой (пусть это и называется логаэд), что дает сбой ритмический. Регулярный, как я сразу написала (в этом наверное и есть его логаэдность.)

        Вот уже и вывесила.

  9. Большое спасибо. Мне многое стало понятнее. Но не причины, по которым умные люди судили о поэзии по пересказу вдовы Мандельштама. Чем она, собственно, авторитетнее вдовы Лившица или Юркуна? Ни этически, ни эстетически — ничем. (Суждение о «Таточке» лишь кажется симпатизирующим: в нем снисхождение, словно к низшему существу.)

    Стихи Лившица я впервые прочитал в середине 90-х. Тогда я чувствовал, что это большой поэт со своим мировоззрением. Стихи, как я вижу теперь, «стиснутые», с напряженными мышцами (во всяком случае, таков «Эсхил»)— это мне всегда нравится. Общего с Мандельштамом у него и правда немного. (О, если бы Мандельштам не испортил гениального стихотворения этими дурацкими Аонидами!)

    • Вообще статья не об этих причинах. Хотя, с другой стороны, отчасти… Я сейчас составил книгу статей о русской поэзии — весь комплекс текстов касается отчасти этой проблемы, поскольку это только отражение базовой проблемы культурно-антропологической истории России с 30-х гг. XIX в. и по сей день.

      Я вообще стараюсь упражнять объективность, поэтому все-таки замечу, что публицистические дарования, а главное, честолюбие и воля Н. Я. Мандельштам заметно превосходили таковые Е. К. Лившиц и О. Н. Гильдебрант (у Лившица, кстати, есть чудесное полушуточное стихотворение, посвященное ей). Есть и другие вполне объективные причины, по которым Н. Я. Мандельштам приобрела такое влияние.

      Но субъективно я с Вами скорее согласен.

      Единственное, чего я не понимаю в Вашем комментарии, каких умных людей Вы имеете в виду. Как-то мне никто в голову не приходит. Может, Вы имеете в виду Никиту Струве? — так он был человек, напрочь лишенный всякого чувства языка и литературы — достаточно вспомнить вечный позор с его приписыванием «Романа с кокаином» Набокову.

      Аониды мне нравятся.

Добавить комментарий