Поглядели «Джанго» — очень милая помесь итальянского вестерна с «Хижиной дяди Тома». В публике много смеются, особенно когда звучат слова «Дюссельдорф», «Брунгильда» и т. п. Впрочем, это и есть комедия, вполне забавная. «Дядя Том», т. е. Самюэль Джексон, по обыкновению гениален.

Пришло в голову, что следующим номером Тарантине следовало бы снять вторую часть «Бесславных ублюдков» — под условным названием «Убогие уебки». Сюжет такой: великий генетик и пламенный коммунист Суслов (Suslov) выводит в подземных лабораториях Кремля говорящих хомяков, которых Советская власть выдает за людей, поскольку ей совершенно ясно, что с настоящими людьми никакого не то что коммунизма, но даже и развитого социализма не построишь. Развитой социализм построить удается, но тут говорящие хомяки, возгордившиеся элементами «культурности» и «духовности», запрограммированными Сусловым в их генетический код — в качестве своего рода компенсации и отличительной черты, поскольку настоящим людям эти занятия категорически недоступны, да и неинтересны (КВН, самодеятельная песня, стихотворные пародии аля Александр Иванов, юморески а ля Жванецкий и т. п.) восстают на своего создателя (поскольку считают, что он ограничивает их свободу мысли (хотя никаких мыслей, кроме «ежик резиновый с дырочкой в правом боку» или «калинарный техникум» у них не бывает, в чем они, несомненно, не виноваты, поскольку Суслов им никаких других не запрограммировал). Они выходят из подъездов своих пяти-, девяти- и четырнадцатиэтажек, сливаются на перекрестках в серые пушистые потоки (хомяки все же) и идут на Кремль, протягивая в судорожных лапках свернутые в трубочку журналы «Огонек» и «Квант» и скандируя: «Суслов, дай порулить!». Суслов и все кремлевское руководство мгновенно падают и умирают от страха. Хомяки начинают рулить… Ну и т. д.

В жанре зомби-фильма, я думаю.

вчера смотрели в маленьком франкфуртском кинотеатре «Mal seh’n». Много было народу для такого фильма, ушло человека четыре. Впрочем, не считал, может, и больше.

Совершенно выдающийся фильм, надо сказать. Мировой шедевр. Во всех смыслах. Я и вообще-то большой поклонник Сокурова, еще с того далекого восемьдесят какого-то года, когда всезнающий Б. Ю. Понизовский послал нас куда-то смотреть дипломный и курсовой (кажется) фильмы едва закончившего институт Сокурова, который сам их возил показывать в «клубах кинолюбителей» и творческих союзах. Да, это, кстати, был Ленинградский Союз архитекторов — вспомнил! Курсовой (документальный) назывался «Соната для Гитлера», а дипломный был, как известно, по Платонову. Особые качества этого режиссера были очевидны сразу же. С тех пор некоторое количество фильмов Сокурова (но, конечно, далеко не все) мы смотрели, и почти всегда у них был некоторый дерибас, связанное, быть может, со скоростью, импровизационностью, бюджетом… — в них почти всегда не было полноты, полного объема зрелища, что искупалось красотой картин и движением мысли. Да и общей талантливостью, прежде всего. На документальных фильмах этот дерибас сказывался значительно меньше, чем на игровых, но это само собой ясно — в игровых фильмах постановщик в большей степени зависит от творческой (и деловой) способности и профессиональности очень многих и очень разных людей, в документальных — больше выражается сам.

Здесь — эта полнота есть. «Фауст» Сокурова совершенно объемен, может быть даже, он совершенен.

Что-то есть тютчевское в этом слиянии русской мысли и немецкого духа. Берковский в упоминавшемся в предыдущей записи сочинении писал (передаю по смыслу), что русские художники имели в Девятнадцатом веке преимущество перед европейцами — преимущество позднего прихода. То, что пережили Гете, Шекспиры, Байроны в колоссальных созданиях, Тютчев осознавал и выражал в коротких стихотворениях — всю, так сказать, трагедию «фаустовского человека», переживаемую как в первый раз, но с «конспектом лекций» в руках.

Здесь похожая картина: поздний приход русского художника, подводящего — как бы со стороны — определенные итоги. Эти итоги нелестны для «фаустовского человека», но фильм так прекрасен, что должен, пожалуй, «фаустовского человека», точнее, его потомков, радовать — как звучит их язык, как играют их артисты… (Адасинский тоже ничего)

И еще одно: Сокуров демонстрирует (и всегда демонстрировал, но теперь, когда он создал «мировой шедевр», с еще большей отчетливостью, с еще большим значением, которое, конечно, понимать почти некому), на что способен русский художник, если он не интеллигент, если он освободился, если он не скован правилами, по которым эта каста видит мир и себя.

мог бы подписаться почти под каждым словом (кроме непосредственной характеристики фильма Н. С. Михалкова, поскольку его не смотрел и не собираюсь — я вообще не смотрю никаких фильмов Михалкова после «Родни»; впрочем, подчеркну, что трех ранних фильмов вполне достаточно для бессмертия, да и артист он один из лучших в стране; да и человек симпатичнее многих). Но дело не в Михалкове, и не в кино даже, а в редкостном здравом смысле и понимании «культурной ситуации», на что по нынешним видоплясовско-смердяковским временам как-то даже трудно было рассчитывать. Не знаю, кто такой Алексей Гусев, но он в данном случае большой молодец. Видимо, не всё еще потеряно (кто-то, может быть даже я, пошутил когда-то, что это реклама бюро находок)!

в начале 80-х гг, покойный Борис Понизовский, всегда (и справедливо) озабоченный культурным уровнем своих юных друзей, отправил нас в Дом композиторов на показ фильма совсем молодого и известного на тот момент только ему кинорежиссера. Показывался короткометражный фильм «Соната для Гитлера» (кажется, курсовая работа во ВГИКе) и фильм по Платонову, «Одинокий голос человека» (кажется, дипломный).

Нам тогда очень понравилось.

Конечно, никакие премии ничего не значат и ничего не определяют, но я рад за Сокурова, если он сам рад. Потому что он у нас один из очень немногих «прорвавшихся», кто не интеллигент — не в личном смысле, лично я с ним незнаком, а в смысле типа художественного сознания, т. е. в смысле фильмов. Они могут быть более или менее удачными, но они не интеллигентские. Поэтому Сoкурова в России многие ненавидят.

Возможно, в кино было легче в свое время прорваться этому типу сознания. В советской литературе такого практически не случалось — вход в нее удавался или интеллигентам в первом поколении, или интеллигентам во втором.

Сокуров и Никита Михалков, два, несомненно, наиболее выдающихся кинорежиссера советского периода, оба не интеллигенты (в этом смысле). Что, конечно, не вопрос происхождения — Михалков вот не интеллигент, а брат его родный Михалков-Кончаловский — вполне себе даже, и Голливуд в этом ничего не изменил (если не в худшую сторону). Михалков, к сожалению, там и остался, в советском периоде — уже после «Родни» было ясно, что ничего великого он больше не создаст (хотя то, что он снимал и снимает всяко на несколько голов лучше бестолкового и изнывающего от жалости к себе — «дескать, в России с умом и талантом», хотя ни того, ни другого не наблюдается — современного интеллигентского кино вроде «Юрьева дня»). А Сокуров дудит в свою дуду — как начал «про Гитлера», так, в сущности, и занимается тем, что его занимает, без саможаления.

Будем надеяться, что «Фауст» пойдет здесь в кино, хотя в этом смысле ситуация не очень обнадеживающая…

смотрели последний фильм Алена Рене «Les herbes folles». Интересно, последний ли? — человеку 88 лет. Хочется надеяться, что он снимет еще много фильмов, хотя веру в человеческое бессмертие я утратил (как я, кажется, уже писал где-то) в день, когда умер Эрнст Юнгер.

Название по-немецки перевели так: «Vorsicht Sehnsucht», т. е. «Осторожно, томление» (очень приблизительно — желание, стремление), что звучит достаточно идиотически. Но если представить себе, что в семидесятых или восьмидесятых годах этот фильм несомненно назывался бы по-немецки «Auch Zahnärzte haben Gefühle» / «И дантисты чувствовать умеют» (там героиня зубоврачиха) или даже «Auch Zahnärzte können fliegen»/»И дантисты умеют летать» (зубоврачиха является пилотом-любителем), то поневоле признаешь, что прогресс все же существует — некоторый.

Русское название «Сорняки» — это вроде бы точный перевод, но стилистически направляет явно не туда — в сторону каких-нибудь перестроечных лент о беспризорниках, нюхающих клей «Момент».

«Мне показалось, что название напрямую относится к этим персонажам, к их абсолютно нерациональной импульсивности. Это похоже на семена, которые используют любую возможность, чтобы прорасти сквозь трещины в асфальте или в каменной стене и вырасти там, где никто их не ждет», — сказал Ален Рене.

«Трава на асфальте»? Как-то совсем банально, хотя и объяснение мэтра оригинальностью образа не блещет (чего нельзя сказать о его фильме, где травы, правда, много). Я думал, думал, думал, и в голову пришло дикое и нелепое слово «Дикоросли», которое и кажется мне наилучшим русским названием для этого замечательного фильма.

Думаю, этот фильм в своем роде действительно совершенен, но я не киновед, поэтому ни доказывать, ни объяснять этого суждения не буду. Скажу лишь о том, что действительно существенно и интересно для меня: здесь выданы ключи ко всем «Носорогам» и «Лысым певицам», ко всему французскому, а значит, и ко всему западноевропейскому абсурду. И тем закончена его линия, его история.

Этот фильм, в котором нет ничего абсурдного, никакого разрыва логических связей, если не считать разрывом логических связей «нерациональную импульсивность» персонажей (в жизни, собственно, довольно часто встречающуюся) производит впечатления абсурда необыкновенно тонкой аранжировкой моментов отсутствия значений на фоне генерально отсутствующего значения жизни. Ни сами герои, ни их чувства, ни их мысли, ни их поступки не имеют ровно никакого значения. Необыкновенным искусством режиссера (еще ведь надо было заставить артистов сыграть это!) достигается полное снятие какого бы то ни было высказывания. Точнее, снятие значения с какого бы то ни было высказывания. Даже высказывание, что жизнь не имеет смысла, не имеет никакого значения (что не лишает его смысла). В этом фильме все смыслы на месте, но ни один не имеет значения. Это квинтэссенция западноевропейского абсурда, не требующая для своего воплощения ничего абсурдного.

Всегда интуитивно ощущалось, что гордая идея, будто мы (т. е. не мы, конечно, а Хармс, Введенский и компания) создали абсурдизм на столько-то лет раньше, чем западноевропейцы, не имеет ничего общего с действительностью. Даже если считать «Елку у Ивановых» или «Елизавету Бам» абсурдизмом (а почему бы, собственно, не считать? — простые логические связи там несомненно нарушены), это абсурдизм совершенно иного типа. Русский абсурд возникает на избытке значений, на их умножении до в идеале максимума. Европейский — на стремлении значений к нулю. Русский абсурд рожден из перепроизводства символов и метафор, из разложения и забраживания символической каши. Природа его поэтическая и философская. Европейский абсурд — из быта, из не обессмысливания, но обеззначивания рядового человеческого существования, из происшедшего после Первой Мировой войны уничтожения символических, даже просто метафорических уровней существования. Если из литературы, то из «реализма», из доведенного до (бес)предела натурализма, фиксирующего бытовую речь. Такой, «второй», абсурд нарождался в России в конце 80-х гг. из метода Петрушевской, но не народился — советская жизнь рухнула и у Петрушевской обнаужилось очень много не пропускавшихся цензурой «символических уровней» (которые цензура хорошо делала, что не пропускала, на мой вкус).

В общем, два мира, два Шапиро, два абсурда.

Что еще очень любопытно и печально: немецкая кинокритика задыхается в восторгах с никогда доселе не виданным единодушием. Таких пароксизмов на нашей памяти никогда не наблюдалось. Мы были в единственном франкфуртском кинотеатре, показывающем этот фильм — в зале было десять человек.

Это очень прискорбная тенденция: всякая пресса, всякие «экспертные сообщества», кажется, и здесь полностью потеряли влияние на «широкую публику». Критика больше не продает, следовательно, критика больше не нужна и будет постепенно отменена. Это грустно, коллеги.

Только что немецкое отделение книжного магазина «Амазон» сообщило, что страшно, до 3 евро и даже меньше, подешевел ряд выдающихся произведений мировой кинематографии.

В том числе «Баба Яга — Пыточный сад чувственности — 2». Фильм 2007 года. Смотреть разрешается начиная с 12 лет. В одной из двух главных ролей племянница Луи де Фюнеса Изабель.

Аннотация сообщает: «Юная фотографша попадает в круговорот секса, насилия и садизма» (интересные различения).

А есть еще «Баба Яга — 1».

Специалисты по этому виду искусству сообщают, однако, в комментариях потребителей, что фильмец таки порядочно подрезан американской самоцензурой и надо покупать ни в коем случае не его, а непременно и единственно британскую редакцию, в которой восстановлены самые душераздирающие места. Как, например (предполагаю): Баба Яга сажает племянницу де Фюнеса на лопату и пытается вдвинуть ее по самое здрасте ее в микроволновую печь, а та (т. е. не печь, а племянница) упирается дефюнесовыми ножками и пищит, что не влазит. Тогда Баба Яга сдирает с себя маску и оказывается голубоватым Фантомасом…

Ну и так далее…

Интересно, что по поиску «Baba Yaga» мы попадаем на такого рода истории для детей, а если зададим Baba Jaga», то исключительно на эротический шедевр отечественного производства: реж. Александа Роу, «Батюшка Мороз, или Приключения в заколдованном лесу»

(этот, вероятно, имеется в виду — помню его, чего они там только не вытворяли!)

Одну хавиру посещал,
Шекспир узнал про это дело
И водевильчик накатал…

Лена, нам в свое время Ирина Константиновна Новодворская говорила, что это Ваш папа сочинил, как и насчет «В имении Ясной Поляне». Напутала или правда? — давно хотел спросить.

* * *
Много я видел разных мавров (и никто из них не сделал дела и ни один не хотел ухoдить), но фильм Орсона Уэллса «Отелло» (1952) — вчера ночью смотрели по Средненемецкому телевиденью MDR — совершенно гениален и всех забивает. Оно, конечно, и не диво, если речь идет об Орсоне Уэллсе. Но каждый гениальный фильм Орсона Уэллса гениален по-своему (а негениальные негениальны более или менее одинаково; не смог удержаться, не возьмусь доказывать, поскольку не киновед, но звучит как-то очень убедительно).

Здесь: прежде всего нечеловеческая красота съемки, нечеловеческая скорость смены кадров, никогда не приводящая к мельканию, нечеловеческие ракурсы, и в них лица актеров, прежде всего самого Уэллса-Отелло… Сцена убийства Кассио в бане — сверкающим клинком, проходящим настолько насквозь, что, кажется, он и измерения насквозь проходит, и переходит в другую физику, где его и один, и несколько.

Вообще — другая геометрия: всё наклоненное, всё по всему скользит — по крепостным стенам, по морю, по небу…

Собачка Родриго!
Осиротела собачка Родриго, ее жальче пуще Дездемоны…

У всех, кроме Отелло, такие носы! Такие носы! Не могу сказать, какие носы — гоголевские, итальянские.

Перевернутое и неперевернутое курносое лицо Отелло, вырезанное из тьмы…

Все это совершенно незабываемо. Вообще, кажется, я помню каждый кадр (хотя, конечно, вряд ли).

Если бы не дурацкий сюжет (стихи-то в порядке, классический немецкий перевод, по которому в XIX в. в России переводили Шекспира, притворяясь, что с английского), то было бы совершенство, которого в мире не бывает, если, конечно, не считать «Капитанской дочки» и некоторых стихотворений Тютчева.

Интересно, что это фильм настолько же неамериканский, насколько «Гражданин Кэйн» — американский. Даже принцип отработки сюжета (дурацкого) не американский при всей его удивительной скорости. Вероятно, поэтому фильм настолько не пошел в Америке, что практически потерялся и его сейчас пришлось реставрировать. Он скорее японский, но это, вероятно, по той причине, что он в начале 50-х гг. был очень знаменит в Европе. Очень возможно, что и любимые самурайские балеты не без его воздействия.

Опять же не киновед, но такое ощущение, что фильм разобран на цитаты — это мягко говоря. А лучше — разворован, как забытая дача.

Но больше всего я все равно люблю «Третьего» — там и сюжет хороший. Не надо переживать из-за собачки Родриго и Дездемоны, дурочки с переулочка.

о еврейском национальном боевом искусстве «абир».

Вот так оно выглядит:

Кто хочет, пусть шутит над этим (но только не в этом журнале, пожалуйста, а где-нибудь у себя), а я так а) восхищен и б) вот какая у меня мысль возникла:

не прекрасная ли это идея для художественного фильма — своего рода помеси «Диббука» и Брюса Ли:

бледный молодой ешиботник с развевающимися пейсами скитается по Польше и Украине от одного цадика к другому, участвует в соревнованиях по еврейскому боевому искусству (которое лично я бы все же назвал «А идише вморду»), защищая свой народ, вступает в бои как с польской перепившейся шляхтой, так и с козаками- разбойниками (здесь, разумеется, хороша будет сцена победы нашего ешиботника над оравой тягнибоков с их боевым гопаком); несомненно, и мешумадам-отступникам достанется, а также «майофесным евреям», развлекающим панов «сценками из еврейской жизни», этим вуди алленам семнадцатого века.

Любовную историю, конечно, тоже можно придумать — с польской, гм, панночкой?.. Есть варианты.

И все это в такой плывущей, дрожащей черно-белости идишной фильмы тридцатых годов.

Короче говоря, идея принадлежит мне, кто хочет взяться за фильм, обращайтесь — уступлю за разумные деньги.

Много лет подряд, с детства начиная и вплоть до самого конца той печальной исторической эпохи, когда эта песня день-деньской звучала по радио, у меня была своего рода постоянная слуховая аберрация — мне всё казалось, что я слышу из радио:

И Ленин такой молодой,
И юный Колчак впереди!

И как же я сначала удивлялся, и не верил ушам своим, и умом своим детским, а после юношеским, а в конце концов мужским и взрослым понимал, что это невозможно, и пытался даже более подходящую фамилию подобрать — Гайдар? Чубайс? (шучу-шучу, Чубайс был скромный доцент в соседнем Инженерно-экономическом институте и занимался скромным распилом хозтем совместно с некоторыми особо хваткими личностями из нашего, Финансово-экономического института).

Но ничего не помогало: каждый раз, как из радиоточки на кухне неслось: «И Ленин такой молодой…» и я напрягал всю отпущенную мне внимательность, следующей строчкой неизбежнои однозначно слышалось: «…И юный Колчак впереди!»

А сейчас? Сыграли бы мне сейчас такую песню — «И Ленин такой молодой, И юный Колчак впереди!» — так я бы даже и внимания не обратил. Ну Ленин, ну Колчак, ну и что? Нам, татарам, одна хрен, что водка, что пулемет — лишь бы с ног шибало. Не говоря уже за «подносить — относить».

Это мы посмотрели первую часть телесериала «Исаев», если кто не догадался.

Через двадцать лет (почти) удалось найти «Джонни Гитару» и оказалось, что у одного из самых страшных и прекрасных фильмов на свете (это было мое воспоминание) — хороший конец! Хочется смиренно сказать: «Спасибо, Николас Рэй».

А вот любимая песня: