смотрели последний фильм Алена Рене «Les herbes folles». Интересно, последний ли? — человеку 88 лет. Хочется надеяться, что он снимет еще много фильмов, хотя веру в человеческое бессмертие я утратил (как я, кажется, уже писал где-то) в день, когда умер Эрнст Юнгер.
Название по-немецки перевели так: «Vorsicht Sehnsucht», т. е. «Осторожно, томление» (очень приблизительно — желание, стремление), что звучит достаточно идиотически. Но если представить себе, что в семидесятых или восьмидесятых годах этот фильм несомненно назывался бы по-немецки «Auch Zahnärzte haben Gefühle» / «И дантисты чувствовать умеют» (там героиня зубоврачиха) или даже «Auch Zahnärzte können fliegen»/»И дантисты умеют летать» (зубоврачиха является пилотом-любителем), то поневоле признаешь, что прогресс все же существует — некоторый.
Русское название «Сорняки» — это вроде бы точный перевод, но стилистически направляет явно не туда — в сторону каких-нибудь перестроечных лент о беспризорниках, нюхающих клей «Момент».
«Мне показалось, что название напрямую относится к этим персонажам, к их абсолютно нерациональной импульсивности. Это похоже на семена, которые используют любую возможность, чтобы прорасти сквозь трещины в асфальте или в каменной стене и вырасти там, где никто их не ждет», — сказал Ален Рене.
«Трава на асфальте»? Как-то совсем банально, хотя и объяснение мэтра оригинальностью образа не блещет (чего нельзя сказать о его фильме, где травы, правда, много). Я думал, думал, думал, и в голову пришло дикое и нелепое слово «Дикоросли», которое и кажется мне наилучшим русским названием для этого замечательного фильма.
Думаю, этот фильм в своем роде действительно совершенен, но я не киновед, поэтому ни доказывать, ни объяснять этого суждения не буду. Скажу лишь о том, что действительно существенно и интересно для меня: здесь выданы ключи ко всем «Носорогам» и «Лысым певицам», ко всему французскому, а значит, и ко всему западноевропейскому абсурду. И тем закончена его линия, его история.
Этот фильм, в котором нет ничего абсурдного, никакого разрыва логических связей, если не считать разрывом логических связей «нерациональную импульсивность» персонажей (в жизни, собственно, довольно часто встречающуюся) производит впечатления абсурда необыкновенно тонкой аранжировкой моментов отсутствия значений на фоне генерально отсутствующего значения жизни. Ни сами герои, ни их чувства, ни их мысли, ни их поступки не имеют ровно никакого значения. Необыкновенным искусством режиссера (еще ведь надо было заставить артистов сыграть это!) достигается полное снятие какого бы то ни было высказывания. Точнее, снятие значения с какого бы то ни было высказывания. Даже высказывание, что жизнь не имеет смысла, не имеет никакого значения (что не лишает его смысла). В этом фильме все смыслы на месте, но ни один не имеет значения. Это квинтэссенция западноевропейского абсурда, не требующая для своего воплощения ничего абсурдного.
Всегда интуитивно ощущалось, что гордая идея, будто мы (т. е. не мы, конечно, а Хармс, Введенский и компания) создали абсурдизм на столько-то лет раньше, чем западноевропейцы, не имеет ничего общего с действительностью. Даже если считать «Елку у Ивановых» или «Елизавету Бам» абсурдизмом (а почему бы, собственно, не считать? — простые логические связи там несомненно нарушены), это абсурдизм совершенно иного типа. Русский абсурд возникает на избытке значений, на их умножении до в идеале максимума. Европейский — на стремлении значений к нулю. Русский абсурд рожден из перепроизводства символов и метафор, из разложения и забраживания символической каши. Природа его поэтическая и философская. Европейский абсурд — из быта, из не обессмысливания, но обеззначивания рядового человеческого существования, из происшедшего после Первой Мировой войны уничтожения символических, даже просто метафорических уровней существования. Если из литературы, то из «реализма», из доведенного до (бес)предела натурализма, фиксирующего бытовую речь. Такой, «второй», абсурд нарождался в России в конце 80-х гг. из метода Петрушевской, но не народился — советская жизнь рухнула и у Петрушевской обнаужилось очень много не пропускавшихся цензурой «символических уровней» (которые цензура хорошо делала, что не пропускала, на мой вкус).
В общем, два мира, два Шапиро, два абсурда.
Что еще очень любопытно и печально: немецкая кинокритика задыхается в восторгах с никогда доселе не виданным единодушием. Таких пароксизмов на нашей памяти никогда не наблюдалось. Мы были в единственном франкфуртском кинотеатре, показывающем этот фильм — в зале было десять человек.
Это очень прискорбная тенденция: всякая пресса, всякие «экспертные сообщества», кажется, и здесь полностью потеряли влияние на «широкую публику». Критика больше не продает, следовательно, критика больше не нужна и будет постепенно отменена. Это грустно, коллеги.
Слово «сорняк» несет ненужность, «отбросность», в отличие от herbe folle, в которой дикость, «некультурность», неразумность даже. Так что «дикоросли» — верное слово.
Объяснение режиссера напоминает травку сквозь трещины плит у Ходасевича — не только буквально. Но, надеюсь, в русском прокате не додумаются до «Сквозь трещины гранитных плит».
Везде «Сорняки», если я не ошибаюсь.
Очень ценная мысль про русский и европейский абсурд. Всё никак не мог найти эту разницу между ними, которая явно есть, не мог её уловить. А это — похоже на правду, то, что Вы написали.
Я уже где-то об этом писал, кажется, может быть, даже и подробнее. Но здесь, в связи с фильмом Рене, мысль приобретает определенную наглядность.
Спасибо, очень интересно то, что вы говорите об абсурде здесь и там ( или сейчас и тогда. Кино буду искать — фильмы Алена Рене всегда были стилепреобразующими:)
Не за что.
Про перепроизводство символов замечательно сказано !!!
Мне всегда казалось, что обэриуты/чинари не столько отменяли смыслы/значения, сколько перекодировали их, создавая новый язык поэтов и философов.
И вообще, раз уж они были собраны в этакий поэтически-философский организмом, то можно подсматривать в Липавского и Друскина как в шпаргалку, говоря о Введенском и Хармсе. Я давно не перечитывал Липавского, но помню, что абсурда там не густо.
Я раньше считал, что абсурдизм обэриутов сильно преувеличен. Ну нарушали причинно-следственные связи, делов-то. Заумь вообще отменяла (собиралась отменить) старую систему значений слов, но заумники еще дальше от абсурдизма (об абсурдистах, проживавших в Париже, судить не берусь, но боюсь, и там с абсурдом не все гладко).
Абсурдизм — всего лишь термин. Можно им пользоваться, можно не пользоваться. По отношению к французской (и вокруг) абсурдной драме не пользоваться им невозможно.
Применение его к обериутам настойчиво возникает именно при сопоставлении с западным абсурдизмом. Если бы этого сопоставления не было (а оно есть и постоянно появляется и будет появляться) то без термина «абсурдизм» применительно к обериутам/чинарям можно было бы легко обойтись.
Олег, большое спасибо — я бы пропустил этот фильм (критику не читаю), а Рене очень люблю. Срочно бегу смотреть.
Не за что.
Он пока идет.
мне в этом смысле нравится Терраса Сколы. Как раз «обессмысливание» он показал до смешного наглядно. «День Сурка» европейской буржуазии.
а про критику… все же продавать не единственная ее задача 🙂 для этого есть рейтинги и прочие массовые инструменты.
Продавать — вообще не задача критики.
Но пока она «продавала», т. е. оказывала непосредственное, практическое влияние на судьбу книги, фильма или спектакля (с театром, кажется, еще не так все страшно, хотя я подробно не узнавал) — она выполняла определенную социальную роль и была встроена в общую систему взаимодействия «культура — общество». Как только газетная критика перестает непосредственно влиять на продажи и посещения, она становится «литературой», «эссеистикой для себя», что само по себе прекрасно. Но газетам это низачем — они сокращают отделы кульятуры и реецензионные блоки (а это, между прочим, значительная часть наших гонораров).
Вот о том речь и идет, что «рейтинги» и другие массовые инструменты, в первую очередь тупо и просто реклама, т. е. психическое воздействие на бессознательное массовой публики заменяют умственное и эстетическое воздействие на отдельного человека как мыслящую и чувствующую единицу.
мммм — а насколько это отсутствие влияния газетной критики на массы газеты могут отследить? Потому что сократить рецензионные блоки и тем более отделы культуры при наличии все же интереса к культуре в массах — это как-то кардинально. Получается же, что газеты вообще игнорируют довольно большой пласт жизни людей. Реструктурировать и переориентировать — это они могут, но закрыть — не уверена…
Да, к сожалению, люди все меньше хотят думать и «глубоко копать» — фаст-фуд варианты начинают заменять все подряд. С другой стороны, появляется мода на стихи, авторское кино, пока псевдо-интеллектуальную литературу. Может, это в итоге какую-то часть людей приведет и к серьезным образцам. Посмотрим… Иначе как-то страшновато становится…
Я говорю про совершенно конкретную ситуацию — здесь, в Германии. Во всех странах это по-по разному.
Ситуация изменяется годами, но и я наблюдаю за ней уже два десятилетия.
Отслеживать ничего не нужно. Просто известно, что еще лет десять назад десяток хороших рецензий обеспечивал полные залы, то сейчас ничего не обеспечивает.
боюсь, что тенденции эти более глобальны, но посмотрим. Хочется верить в лучшее.
про сравнение абсурдов — прочтя понял, что давно ждал, чтобы кто-то это написал )
Мне все кажется, что я это когда-то где-то уже писал — но, наверно, это фантомное.
Саму мысль я давно думаю, но от этого фильма случилась какая-то окончательная ясность.