Следовало бы обратить внимание просвещенного читателя на публикацию Александра Шарыпова в свежей «Волге».

Во-первых, потому что это странно и местами хорошо.

Во-вторых, потому что радует, что о нем помнят в наши беспамятные времена. И даже, сообщает публикатор Олег Зоберн, выходит книга: Книга Шарыпова должна вскоре выйти в московском издательстве «КоЛибри», называться будет «Клопы» – по одному из лучших рассказов автора. Она войдет в новую книжную серию «Уроки русского», которая, надеюсь, обозначит границы современной прозаической «возвращенки».

Дай-то бог, дай-то бог, как говорил денщик Балоун, когда его разыгрывали насчет внеочередной пайки.

В-третьих, я был с ним совсем мало, но все-таки знаком. В 1997 году в Берлине произошел фестиваль русской литературы, на него приехали и Сергей Вольф, и Асар Эппель, и Александр Хургин, и Григорий Остер, и Анатолий Гаврилов, и вот — Александр Шарыпов. Много времени на знакомство с ним, да и с кем бы то ни было еще, у меня не было — мне выше крыши хватало забот с Вольфом, вдохновенно скользившим и подпрыгивавшим на гребне запоя. Он был алкоголик-серфингист. Но Вольф в Берлине — это отдельная опера. Сейчас я о Шарыпове.

В воспоминании остался человек-мальчик (хотя мы одного возраста, как сейчас выяснилось), но казалось, эта юность была его болезнью. Точнее, казалось, что он был юностью болен, и казалось, смертельно. Так оно ощущалось тогда — потом, к несчастью, подтвердилось.

На память осталось несколько владимирских альманахов начала 90-х гг. и ничего еще не значившее имя для меня: «Леня Шваб»: Был у нас во Владимире Леня Шваб, но уехал в Израиль. Через восемь лет в круглосуточном буфете гостиницы «Россия» мы говорили с Леней Швабом о Владимире: о Шарыпове и Гаврилове, поглядывая время от времени в залитое тающим блеском окно: черное масло Москва-реки текло по светящимся косым желобам к гигантскому белому ящику с разноразмерными бутылями — на розлив.

В общем, хорошо поступил журнал «Волга», что напечатал Шарыпова. Да и вообще, журнал неплохой. Я, конечно, давно уже запутался в журналах «Волга», хотя когда-то очень давно там даже печатался. Но, кажется, это была другая «Волга»?

В любом случае вспоминается анекдот про старого еврея, которого пригласили в ОБХСС и задали ворпсо на засыпку: может ли он купить «Волгу». Еврей долго думал, думал, скреб лысину, теребил губу, потом сказал: нет, не могу. Ну, разве что денег займу у родственников, продам кое-что…

Ну, идите, сказали ему, мы видим, что вы честный человек.

Еврей выходит из ОБХСС, бредет по улице, трет лысину, бормочет: Волга… Волга… пристани какие-то, пароходы… Зачем она мне нужна, эта Волга?

Кстати, если произойдут дальнейшие сецессии, то «Волга-Волга» очень хорошее название для журнала.

sguez из овеянного… не знаю чем, но можете мне поверить, таки сильно овеянного Чикаго, взывая о технической помощи, употребил слово «ютюб«.

Помощи я ему, конечно, не предоставил, а над словом задумался:

Ютюб — слово какое-то турецкое, для крокодилов.

А не перепереть ли его на язык родных осин?

Тытюб? — Еще туретче.

Тытруб? — Уже лучше, но похоже на ругательство или даже угрозу.

Вот, придумал: ТЫТРУБОК. Типа патрубка.

Но почему собственно «на ты»? Пусть наши враги будут «на ты» (они, собственно, и «на ты»!

ВЫТРУБОК!!!

Итак, вместо youtube, не говотя уже о ютюбе, лично я говорю отныне: «вытрубок».

и при этом интересующимся вопросами экономической геополитики:

здесь находится интервью с немецким профессором-экономистом Максом Отте.

Мы, конечно, сами не экономисты, несмотря на соответствующее образование, и никогда не притворялись. Но даже с заходом в Ленинградский Финансово-экономический институт им. Н. А. Вознесенского по системе раз в неделю было ясно при введении евро: для Германии это добровольное самоограбление, бессмыслица, которая сразу же аукнулась подъемом потребительских цен (которые так и не опустились). Введение евро было политическим актом без какого-либо экономического смысла, чистой идеологией в рамках кожевского плана построения Европейского Советского Союза.

Теперь слово г-ну профессору:

Вопрос: Что нужно сделать, чтобы стабилизировать еврозону?

Отте: Южноевропейцы должны быть вышвырнуты из валютного союза.

Вопрос: Что? Мы же хотим спасти еврозону от уничтожения. А не уничтожить ее.

Отте: Евро был с самого своего введения полным безумием. Все преимущества общей валюты можно было получить в рамках экономического союза. Евро для этого совершенно не нужен. Достаточно введения системы твердых, но приспособляемых к измению ситуации обменных курсов. Это и сейчас было бы лучшим решением для Европы.
….

Вопрос: Значит, Вы всё же настаиваете: евро в этих странах (в Южной Европе и Ирландии) необходимо отменить?

Отте: Да. Я уверен, что евро приносит нам больше вреда, чем пользы.

Мой герой:

Только что немецкое отделение книжного магазина «Амазон» сообщило, что страшно, до 3 евро и даже меньше, подешевел ряд выдающихся произведений мировой кинематографии.

В том числе «Баба Яга — Пыточный сад чувственности — 2». Фильм 2007 года. Смотреть разрешается начиная с 12 лет. В одной из двух главных ролей племянница Луи де Фюнеса Изабель.

Аннотация сообщает: «Юная фотографша попадает в круговорот секса, насилия и садизма» (интересные различения).

А есть еще «Баба Яга — 1».

Специалисты по этому виду искусству сообщают, однако, в комментариях потребителей, что фильмец таки порядочно подрезан американской самоцензурой и надо покупать ни в коем случае не его, а непременно и единственно британскую редакцию, в которой восстановлены самые душераздирающие места. Как, например (предполагаю): Баба Яга сажает племянницу де Фюнеса на лопату и пытается вдвинуть ее по самое здрасте ее в микроволновую печь, а та (т. е. не печь, а племянница) упирается дефюнесовыми ножками и пищит, что не влазит. Тогда Баба Яга сдирает с себя маску и оказывается голубоватым Фантомасом…

Ну и так далее…

Интересно, что по поиску «Baba Yaga» мы попадаем на такого рода истории для детей, а если зададим Baba Jaga», то исключительно на эротический шедевр отечественного производства: реж. Александа Роу, «Батюшка Мороз, или Приключения в заколдованном лесу»

(этот, вероятно, имеется в виду — помню его, чего они там только не вытворяли!)

Статья об истории д. Рыжково в Обском Прииртышье.

В 1803 г. из волости Яланка Ямбургского (ныне город Кингиссеп) уезда в Западную Сибирь была выслана группа эстонских и финских крестьян за восстание против барона фон Унгрен Штенберга.

Речь идет, как я понимаю, о баронах фон Унгернах. Забавно, что через сто с лишним лет за сосланными крестьянами своего рода на восток переместился и «черный барон». Интересно, добирался он со своими казачками до деревни Рыжково? Сюжет, конечно, но, в целом, малоинтересный сюжет — чистая безвкусица 90-х гг., золотого века мистических истеричек и исторических мистеричек.

Меня насмешила другая фраза из этой статьи:

Первые поселенцы были этнически неоднородны: Алкенс, Вигрис, Вилюмс – латыши, Малштейн – немцы,а Юрьевы, Ивановы и Кузьмины – эстонцы. Но по документам чиновников все они числились «ингерманланцы» — по наименованию местности, из которой прибыли.

Естественно, они числились «ингерманландцами», но прежде всего они числились, конечно, лютеранами — в Российской империи люди обозначались по вероисповеданию, а не по «этнической принадлежности» (что свидетельствует об устарелости картины мира, положенной в основу самопонимания этой империи; что, в конце концов, и привело ее к катастрофе — как и Австро-Венгрию и по сходным причинам).

Но это скорее отступление, а действительно (для меня) забавная вещь — насчет «эстонцев-Юрьевых».

Как известно будущим специалистам по жизни и творчеству вашего корреспондента, дед его по отцу, Юлий Абрамович Юрьев (псевдоним, говорят, выбран в одесском подполье году в 18-м или 19-м и оставлен, по тогдашней моде «профессиональных революционеров», в качестве гражданской фамилии) был в тридцать восьмом, что ли, году, осýжден тройкой в качестве эстонского шпиона. Я его лично видел один раз в жизни (отец с матерью были давно в разводе) — шаркающей по темному коридору фигурой в обвисшей полосатой пижаме; светящийся в коммунальной полутьме огромный белый шар мелкопрозрачной шевелюры. Но история о его эстонском шпионстве передавалась со следующим обоснованием: Юрьев — это Тарту, Тарту — это в Эстонии; значит — эстонский шпион.

А оказывается, Юрьевы вообще эстонцы, подумала тройка, вероятно, отбывавшая свои каторжные срока в Омском Прииртышье.

в апрельской книжке журнала «Звезда» опубликованы некоторые стихи вашего корреспондента.

(простите, для комментария длинновато получилось)

Хорошо, что Вы это всё же уточнили, а то у меня несколько дней, несмотря на заваленность всякой работой, смутно брезжила потребность уточнить адресацию — кто такие верлибристы, неомодернисты и пр.

Теперь Вы это сделали, стало быть, мне не надо, слава богу и спасибо. Хотя все же замечу, что, конечно, непосредственная плоскость, на которую проецируются страсти деревянных человечков — это все же «мы», «неомодернисты», т. е. лица, непосредственно обижающие затравленного беднягу Карабаса и его (пока) верных буратин. А потом уже «вы», т. е. остальные «верлибристы». Это просто для уточнения геометрии. Боюсь, что болезный тарабарский частный корреспондент окончательно «на нас» свихнулся — если для этого еще нужны доказательства, то прочтите в любимом органе (мне только что рассказали), как он повелел не давать «Русскую премию» всяким «чвирикам» — и они (Чупринины в смысле) конечно же, подчинились. Потому что он царь вселенной, как известно, и у него на Луне имеется гарем из ста лунных женщин, на Марсе — гарем из пятисот марсианок, а на Венере — тысяча венерических красавиц, с которыми он общается телепатически (быает такая мания, знакомый психиатр рассказывал). Хотя, конечно, господа из «Русской премии» и без Топорова выступили на славу, но это другая тема.

Мое мнение на этот счет, думаю, Вам известно: сам Топоров уже давно больной человек, с него спросу уже давно нет. Но спрос должен быть с людей (пока они тоже не заболели окончательно), которые, вместо того, чтобы определить скорбного духом в тихий санаторий, выпускают его на улицу, где он пристает к людям. И даже науськивают.

Но если вернуться к Вашей записи, то мне кажется, что извиняться за «потомственнго интеллигента» Вам не приходится. Человек, который таким образом оперирует собственной бабушкой: Моя бабушка Нина Александровна Жирмунская высоко ценила е раннюю прозу. Записывать Улицокую целиком в масскульт я бы не рискнул., вполне может и даже должен быть назван потомственным интеллигентом. Должен признаться, что я лишь огромным усилием воли удержался от того, чтобы вмешаться в этот увлекательный разговор и сообщить, что моя лично бабушка Фаина Евелевна Эскина была не глупее евонной, но с удовольствием слушала Эдуарда Хиля. Но в моем возрасте уже не стоит заводить новых знакомых — с меня достаточно Топорова.

Но есть, мне кажется, вопрос, которого Вы в Вашем тексте, к сожалению не затронули, а он сейчас он относится к наиболее интересным, на мой взгляд, сюжетам: вопрос о нынешней большевизанствующей интеллигенции.

Не в политическом смысле, а по некоторым, мне кажется, существенным эстетическим закономерностям, которые господин-товарищ внук бабушки довольно ярко иллюстрирует, пока что на уровне вкусов. Мне кажется, важно показать, как «левая» эстетика переходит в «левую» политику, а та неизбежно кончается «правой» эстетикой, сначала в допущении и понимании, а потом и в переходе на ее рельсы — и ту-ту, к светлому будущему. Или восточнее. Если очень просто выразить: как у некоторых бывших верлибристов колонки из «Виллидж Войс» неизбежно превращаются в передовицы из «Правды».

Быть может, я об этом все же когда-нибудь напишу отдельно.

Так, может быть, разгадка в самой загадке, в самих стихах? Читая стихи, а не умствуя, всё про Чвирика и Чвирку знаешь: и кто они, и что они, и какие они. И лишь собравшись быть рецензентом, начинаешь вкладывать себе в голову разные коротенькие и длинненькие «мысли». А надо — опять читать и перечитывать, и если можно — то вслух (конечно, вслух — не в трамвае и не в автобусе). И не терзаться собственными придумками.

TextOnly, выпуск тридцать первый

На мой вкус, очень живой и необычный по интонации и подходу текст. Наталья Евгеньевна здесь нашла способ высказать свои ощущения от книги и дать представление об этой книге вне поля обычных сейчас «критических языков», проблема которых — в быстром обессмыслении любой терминологии. И чем моднее терминология, тем быстрее она обессмысливается, это мы все знаем по опыту.

Самое сложное — говорить о стихах «без терминов». Это получается только «косвенно».

В ПРОВАНСЕ

Зелень, золото и известковая белизна. И никакого серебра. Ни тебе осокори какой, и даже оливы у них — не в тускло-серебряных ленточках, а в зеленых.

Утки пролетали в сторону моря, шумно аплодируя у себя под животом.

Скрипя крыльями, с горы нá гору перетащился голубь.

Цикада перемахнула дорогу перед лицом, как шарообразное вращение с чем-то черным или, может быть, просто стемневшим внутри.

Каштаны-голоштаны.

Облака сизые на олове, потом синие на золоте, потом черные на ничем.

С тихим «фр-р-р» пролетела ночница. Или это была жизнь? спросил бы сенильный Тургенев.