Краткая прогулка на Майн


Здесь строится небоскреб евросоюзного Центробанка. Точнее встраивается в вышестоящую дырку, проделанную в здании бывших франкфуртских оптовых складов, которые хотели было снести, но передовая общественность отбила — памятник-де архитектуры двадцатых годов. В результате и памятника не будет, и небоскреб будет торчать неизвестно из чего. Но так даже смешнее, пожалуй.

Отсюда, кстати, по ж/д ветке, и сейчас еще существующей, но используемой крайне редко, производилась отправка в концлагеря франкфуртских евреев.

Вообще картина, несмотря на бездарность фотографии, имеет много символических смыслов — и все эти дырки, и пристройка веселых европейских небоскребов к мрачным европейским складам, и много еще чего…

Следующая картина называется просто: ЦВЕТОЧКИ ВЫ ДУРАКИ:

Ну и просто — подмостное:

Извещение «Новой Камеры хранения»

===========================================
КАМЕРА ХРАНЕНИЯ — non pars sed totum
============================================
ОБНОВЛЕНИЕ СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЕ от 20 января 2011 г.

АЛЕКСАНДР МИРОНОВ
СТИХИ (публ. Н. Николаева и В. Эрля)
«АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЕ ЗАПИСКИ» И ДРУГАЯ ПРОЗА (публ. Н. Николаева и В. Эрля)
Валерий Шубинский об Александре Миронове

СТИХИ
Алла Горбунова: СТИХИ
Арье Ротман: СТИХИ, ПСАЛМЫ, ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ
Валерий Шубинский: CIRCUS

О СТИХАХ
Валерий Шубинский о Сергее Стратановском
Олег Юрьев: ОТВЕТЫ НА ОПРОС ЖУРНАЛА «ВОЗДУХ» (2, 2010)
Елена Гродская: СНАРУЖИ И ВНУТРИ (О стихах Олега Юрьева)

Сетевые издания «Новой Камеры хранения»

АЛЬМАНАХ НКХ (редактор-составитель К. Я. Иванов-Поворозник)
Выпуск 37: стихи Валерия Демина (Владивосток), Владимира Беляева (Пушкин), Екатерины Боярских (Иркутск), Арье Ротмана (Кирьят-Арба) и Аллы Горбуновой (Петербург)

НЕКОТОРОЕ КОЛИЧЕСТВО РАЗГОВОРОВ
(редактор-составитель О. Б. Мартынова)

Выпуск 10:
Валерий Шубинский: СТИЛЯГА И ЛЕДИ

Новости литературной жизни

Сегодня сообщили, что Ольге Мартыновой присуждена Малая премия им. Адельберта фон Шамиссо (это изобретатель Шлемиля, если кто не знает). Три премии им. Шамиссо (большая, в этом году ее получил люксембургский поэт Жан Крир, и две малые, вторая из них — у Николя Любича) ежегодно вручаются немецким писателям «ненемецкого происхождения» (каким был и Адельберт фон Шамиссо).

Вот что сказано на странице Фонда Боша (являющегося спонсором премии) о решении жюри:

«Ей <т. е. Ольге Мартыновой. — О. Ю.> присуждена Малая премия им. Шамиссо за роман „Sogar Papageien überleben uns“ («Дольше нас живут даже попугаи», изд-во «Дрошль», 2010), отчетливо показывающий, что настоящее Европы в действительности складывается из множества маленьких прошлых. С точки зрения жюри роман Ольги Мартыновой состоит из чарующих поэтических каприччо, живых моментов воспоминания, соединенных в горькую комедию о времени, где не замалчивается ни жестокость, ни абсурд европейской, в том числе российской истории ХХ века». (Перевод, очень наскоро, пардон, — мой).

Александр Ривин: маленькие стихи

Как же это печально, что книга Ривина всё не выходит и не выходит!.. Именно это ни с того ни с сего подпершее к горлу чувство является единственной причиной настоящей записи.

* * *

К. В. Чистову

Будет игра…
За живое взяло
Впереди — неоглядная даль.
А тут и так шагать тяжело,
надежду, и ту не базарь.
Шею времен не сломал поворот,
плечи у ветра — круглей.
К времени снизу приделан живот,
чтобы шагать — тяжелей.

* * *

От тревоги к тревоге мечась,
Тихо заживо в яме сиди.
Помни: Гитлер — рыцарь на час,
Но весь этот час — впереди.

22 июня 1941

* * *

Это было темной ночкой,
и над башней пожелтелой,
как над i холодной точкой,
в небесах луна блестела.

* * *

Как у милой в огороде
соловьятся соловьи,
соловьихи чисто ходят,
соловейчики мои!

* * *

Воробейчики летали,
прицелились поклевать,
воробейки пропищали:
Кус ин тохас! Дайте жрать!

* * *

В лесу, говорят, растет, говорят,
редька с медом вместе,
а здесь, кадохес Ленинград,
до леса не долезете.

* * *

Я рожден от содроганья
двух существ, чуждых мне,
и я висел между ногами,
как колокол, вниз головой.
…..

Вниз головой, вниз головой,
Грызть кукурузу мостовой!

——————————

Вышестоящие стихи впервые опубликованы в антологии К. К. Кузьминского.

Предыдущие мои записи о Ривине и его стихи — по метке..
Моя статья о Ривине — здесь.

И Гор застрял, едва ли не навсегда. Я лично сделал все что мог — свел тех, кто готов был его издать, с тем, у кого есть право такое издание разрешить или запретить. Остальное — во власти судеб.

Одна радость, что, кажется (тьфу-тьфу-тьфу!), скоро выйдут стихи Павла Зальцмана.

Текущее чтение: Лев Толстой, наброски к роману о Петре

Как хорошо все-таки не иметь филологического образования! Закончил бы ваш корреспондент в свое время какой-нибудь почтенный педвуз (спасибо Герценовскому институту за отсутствие военной кафедры!), или малопочтенный ЛГУ им. Жданова (спасибо, что жидов не велено было пущать!), или, не дай Б-г, Тартусский университет (благодарить в данном случае следует, скорее всего, собственный недостаток воображения — даже и в голову абитуриентскую не могло придти тогда, в 1976, если я правильно посчитал, году, что Юрьеву можно в Юрьев), может статься, он уже тридцать лет как «знал и забыл» бы, что в черновиках затеянного и брошенного непосредственно перед «Анной Карениной» романа о Петре Первом имеется фраза «Всё смешалось в царской семье». И лишился бы вчерашнего счастья. А сейчас-то оно нужнее, как и всякое счастье (в смысле, что всякое счастье нужнее сейчас, чем когда-либо — да и сомневаюсь, честно говоря, что в двадцать лет подобные вещи ощущаются так же остро).

Куски есть разного качества (учитывая, понятно, что Толстой и в худших проявлениях Толстой), но самый зернистый, вероятно, всё же кусок со стругами, плывущими к Азову: «Из Воронежа, к Черкасску на кораблях, на стругах, на бударах, вниз по Дону бежало царское войско…» Там где портрет Петра (Пока шел царь, он оглядел его всего и запомнил так, что, покажи ему потом одну ногу царскую, он бы узнал ее. Заметил он в лице скулы широкие и выставленные, лоб крутой и изогнутый, глаза черные, не блестящие, но светлые и чудные, заметил рот беспокойный, всегда подвижный, жилистую шею, белизну за ушами большими и неправильными, заметил черноту волос, бровей и усов, подстриженных, хотя и малых, и выставленный широкий, с ямкой, подбородок, заметил сутуловатость и нескладность, костлявость всего стана, огромных голеней, огромных рук, и нескладность походки, ворочающей всем тазом и волочащей одну ногу, заметил больше всего быстроту, неровность движений и больше всего такую же неровность голоса, когда он начал говорить. То он басил, то срывался на визгливые звуки. Но когда царь засмеялся и не стало смешно, а страшно, Алексей понял и затвердил царя навсегда) — где «покажи ему потом одну ногу царскую, он бы узнал ее», где глаза «черные, … но светлые» , и как солдатик царскую шляпу из Дона спасает (описание входа в воду!), да, собственно, и всё прочее невозможное, нечеловеческое почти в каждой строке.

А ритмизованная проза, практически белый стих одного из начал — «сказового»?! — Так прожил, как в скиту, князь Василий Голицын с Петрова дни до первого спаса. Приходили к нему от царевны послы, говорили ему неподобные речи — что хотят извести мать-царицу с Петром, ее сыном, князь Василий молчал и советовал дело оставить. Покориться сходнее, говорил князь Василий, что ж, сошлют в монастырь, отберут награжденья, земли, дворы, золотые. И без них можно жить. Это уже Толстым А: К. слегонца отдает…

Любопытно, что хотя Л. Н., конечно, рекомендованного и использованного еще одним, следующим Толстым — А. Н. — Новомбергского (т. е. записи допросов по уголовным делам конца XVII — начала XVIII века, собранные и изданные в начале ХХ в. новосибирским профессором Новомбергским) не читал, поскольку Новомбергский тогда еще не существовал, но совершенно очевидно, не хуже, чем А. Н. с помощью Новомбергского (к слову сказать, «Петр Первый» А. Н. Толстого — необыкновенно удачная книга, одна из самых талантливых книг ХХ века), осознал особенности деловой русской речи конца XVII века — преобладание сочинительных связей над подчинительными и, соответственно, особая роль параллельных глаголов как опорных столбов фразы (что и по вышестоящему на них описанию Петра видно). То ли эта речь еще жила в нем (что, впрочем, сомнительно — академик Виноградов в свое время чрезвычайно убедительно показал, что «природная», семейная, домашняя речь Толстого, положенная в основу его повествовательного языка — помещичий язык XVIII века, нашпигованный французскими и немецкими синтаксическими кальками, т. е. как раз преимущественно подчинительными связями), то ли по своим письменным и книжным источникам (что скорее всего) сделал он те же выводы, что и А. Н. Толстой по Новомбергскому, но результат получился очень интересный. Это, конечно, не единственный язык, примерявшийся им к «роману о Петре» (и отчасти фольклорно-сказовый пробовал, и плотно описательный с ироническим отстранением на манер «Арапа Петра Великого», и свой обычный, толстовский, военно-мирской, объясняюще-гипнотизирующий), но, пожалуй, в данном случае самый удачный из всех именно этот, язык «азовского похода».

В отличие от «Арапа Петра Великого», который почти невозможно перечитывать, так жалко, что он незаконченный, по поводу Толстого такого чувства не возникает — поскольку толстовский роман о Петре по сути так и не был начат.

Но при этом каким-то неясным образом входит в «петровский текст» русской литературы. Петра в нем больше, чем во всем Мережковском вместе взятом, какие бы обличительно-разоблачительные намерения по поводу невеликости великого Петра Толстой ни вынашивал.

Полулежащие головы

Есть такие еврейские головы, что не стоят на своих шеях, а как бы полулежат на них, на манер шезлонгов. Из чего получается мандельштамовская задранная голова. Такая же была у бедного Володи Шенкмана.

Ich weiß, was soll es bedeuten —

девушка обратно за свое:

Санкт-Гоарсхаузен (dpa) – Кораблекрушение на Рейне: танкер с серной кислотой опрокинулся поблизости от «скалы Лорелеи».
Der Tanker, der am Donnerstag nahe der Loreley verünglückte, ist bloß der jüngste in einer langen Reihe von Schiffsunfällen. (Foto: afp)

Не знаю, что значит такое,
Что скорбью я смущен:
Давно не дает покоя
Мне сказка старых времен.

Прохладой сумерки веют,
И Рейна тих простор.
В вечерних лучах алеют
Вершины дальних гор.

Над страшной высотою
Девушка дивной красы
Одеждой горит золотою,
Играет златом косы.

Златым убирает гребнем
И песню поет она:
В ее чудесном пенье
Тревога затаена.

Пловца на лодочке малой
Дикой тоской полонит;
Забывая подводные скалы,
Он только наверх глядит.

Пловец и лодочка, знаю,
Погибнут среди зыбей;
И всякий так погибает
От песен Лорелей.

Генрих Гейне
(Перевод А. А. Блока)

Здесь перечислены (по-немецки, естественно) случаи погибания пловцов и лодочек от песен Лорелеи — за последние несколько лет.

Две первые публикации года —

по-болгарски, в сетевом журнале «Public Republic»:

Просто стихове

Квадратната река се оглежда в реката
През ослепителните облаци.
Пораснали са къщите, а техните отражения
Върху леките звезди са стеснени;
И така зимата – като бял клей —
Се превръща в дребна монета сред просторния стих.

За какво са тези стихове? Всъщност, време им е да започнат.
(Леки в тягостностно сладкия аромат на листите.)
Да пишем със снежинки върху невската тъма
За да останат тайните на звездите запечатани .
Така правят горите, и градовете.
И собено нашите. В това е бедата.

1987

перевод Марии Липисковой

и по-английски, в сетевом издании InTranslation, приложении к журналу «The Brooklyn Rail»:

* * *

In order to muffle the silent air
from seven-thirty and up till ten,
God came up with sewing machines
which stitch the vine to the clustered grapes.

But even if one comes in disrepair,
all of them need a mechanic then–
the needles keep finding the winding twines,
the grappling clusters cascade and escape.

The yarn might get torn once every fifteen years
(sometime in September, or during the last days of August
that are drenched with grape smoke and silvered rain)

The candle is still, the light leaks through the loom.

The crowding clouds come into bloom.

This is His silence. And beyond it–a thunder is faint.
This is Him who is speaking, to be perfectly honest.

Something cracks in the bushes: the mechanic must be here.

(IX, 2005)

и еще одно стихотворение в рамках публикации «Four Contemporary Russian Poets: Grigori Dashevsky, Leonid Schwab, Semyon Khanin, and Oleg Yuriev». Перевод Саши Спектора, Даниила Черкасского и Антона Тенсера.