Выпуск тридцать седьмой 20 января 2011 г.
Валерий Демин (Владивосток)
Гиперборея
В. Хлебникову
Вторая речка
Владимир Беляев (Пушкин)
Прежде чем что-то сказать, Вовочка...
В шинелях без знаков отличия...
Екатерина Боярских (Иркутск)
Его отправили домой, как всех других детей...
Арье Ротман (Кирьят-Арба)
Вдруг что-то меня отделило...
Алла Горбунова (Петербург)
выпорхнут и упадут в ломкий наст ненастья...
Валерий Демин
Гиперборея
Как аристотелев мужик,
Ушедши в небо с головою,
Я к форточке приник,
Молочной замороченный роднею.
И, видимо, давно простужен
Тяжелым пеньем хоровым,
Да не прикинуться глухим,
Гиперборея головой наружу.
Створоженные сумерки и зимние квартиры
Распишут втемную зернистым льдом сухим:
"Золотокрылым командирам —
Лихие ангелы стихий!"
А на заре слабее лед, теплее грязь,
Распустит золотая спица
Славянскую сухую вязь:
"Ты — первенец, ты — рыжая лисица!"
Осипшие дрова запели,
Все семь небес, как в колыбели,
Любовь проснулась и поет
Про жизнь слепую, как вода без чашки,
И туч медлительных великолепный гнет,
Когда пылает и плывет
Для ангела непроливашка.
Гиперборея, зелье зренья,
Лазурь плешивая на глиняных ожогах.
Ослепла соль, и пена на порогах,
И на губах одни лишь сожаленья.
В. Хлебникову
Далеко закатились чисел клубки.
Туда, где они, не протянешь руки.
Незримы, как в беге слитые спицы,
Молитвенниц-ос хоронили в словах беглецы,
Очами полны, как чужие границы.
Дрожала цифирь, как будто читали слепцы.
Вторая речка
За оградой строчковатой, проволкой колючей,
За посмертными очами неминучей,
Где шершавого морозу помазок,
Кипяточка кубового посошок,
Над могилой безоконной
Письмецом пристанционным
Запечатанный ледок.
Точка, маленькая ночка
Да Варшавы уголек…
Легкой песенкой бессрочной
Ты себя не уберег.
Ты беглец на нашем небосклоне.
Как рассвет в окошке-леденце,
Растет беглец в глазах погони
Причиной, изменившейся в лице.
Владимир Беляев
* * *
Прежде чем что-то сказать, Вовочка, –
обязательно посмотри назад.
Видишь, – детей ведут на веревочке
через Волчий сад?
Вижу, Марьиванна, вы – Дева пречистая.
… или вы – говорящий ад?
Вижу – весна, ко всему причастная,
согревает детдомовский виноград.
Ветер несет облака на четыре стороны.
Воздух оживший вдыхаю, закрыв глаза.
И не жалко тебе – что до времени будут сорваны?
Вовочка, посмотри назад.
Зачем – я и так запомнил счастливое –
одежду не по размеру, говор смешной.
А все, что в них есть сиротливое, –
это я сам, – то есть то, что спорит со мной.
Вовочка, эти слова неудачно украдены.
Садись, мальчик юродивый, садись – два.
Марьиванна, а вы знаете задачку про виноградину,
которую разделили на два?
Половина идет через n смежных комнат, –
и в каждой кто-нибудь плачет или кричит.
А другая сидит в пустоте и себя не помнит, –
видит все и молчит.
* * *
В шинелях без знаков отличия
идут сквозь березовый лес.
Звериное слышат и птичье -
и каждого чувствуют вес.
Но мчится, как поезд товарный,
ребенка забытого смех.
И снег выпадает на армию,
и головы падают в снег.
Ах, мальчики, всеэтосказки.
Неумерникто – неумрет.
Так ржавый остов коляски
скрипучим вертинским поет.
И первый-второй замечает,
что – вечер, что – лес в сентябре.
И первый второму прощает,
прощает себе.
Екатерина Боярских
* * *
Его отправили домой, как всех других детей.
Его зарыли в шар земной среди его костей.
Простых историй вырос лес над ними и над ним,
и в шуме леса он исчез, как исчезает дым.
Попробуй выгляни во двор, где ты со свету сжит -
простых историй дикий хор cтрекочет и жужжит:
"Теперь мы будем за тебя терпеть, скрипеть и петь!"
Сто лет дудят, сто лет трубят, ни жить, ни умереть.
...Простых историй вышел срок,
и сквозь проломы лет
солдат бежит через порог
на свет, на свет, на свет.
И в невесомом молоке
рассветных лунных льдин
домой уходит налегке
один, один, один.
Простых историй кончен век,
распалось вещество,
наверх выходит человек
и больше никого,
еще не знает, как там быть
и где там верх и дно,
но пусть молчать и говорить
окажутся одно.
Арье Ротман
* * *
Вдруг что-то меня отделило
от башен, оград и полей
обманная грозная сила
свинцового сна тяжелей
забыв свое время и имя
растаяв под взором святым
с купиною неопалимой
пылал я огнем золотым
по мне пробегали столетья
как тихая рябь по реке
над миром пытался взлететь я
но съежился мир вдалеке
безмысленно и бессловесно
ни ночи не помня, ни дня
как камень я падал отвесно
и утро поймало меня
о Господи, что это было?
зачем возвращен я земле?
Тобой мое сердце забило
как ключ на синайской скале.
Алла Горбунова
* * *
выпорхнут и упадут в ломкий наст ненастья
мертвые птицы дождями над бредом талым.
кто вложит в застывшие пальцы прекрасной Насти
цветочек алый?
как роза Тюдора (алая наполовину),
как румянец бездомных – туберкулез подвалов,
как столовые вина, бурлацкие спины –
цветочек алый.
за гаражами в небо восходят дымом
полчища птиц, воспламенясь напалмом.
– как мое имя? – спрашивает, – как имя?
– Румпельштильцхен.
Вскричал он: ведьма тебе сказала!
|
