Из стихов классических, улучшенных

— Вы любите ль ханжу? — спросили раз ханжу.
— Люблю, — он отвечал. — Я вкус в ней нахожу.

В зависимости от значения, вкладываемого в слово «ханжа», стихотворение это меняет свой смысл.

Если значение слова «ханжа» — таково, то стихотворение самым пронзительным образом описывает коллизии, близкие сердцу всякого пьющего человека.

А если не таково, а обычно — то, я бы сказал, темой стихотворения являются взаимоотношения в известном секторе отечественной литературы. А то и шире того.

Считаю вышестоящий текст одним из наиболее удавшихся улучшений. Только столбам по Содомской дороге он, пожалуй, слегка уступает. А может, и нет.

Прерванное представление

Тут у нас во Франкфурте, пишет местный выпуск газеты «Бильд» (здесь для читающих по-немецки), на этих выходных состоялось — точнее, не до конца состоялось — инсценированное чтение любимой и популярной в немецком народе эпопеи «Москва — Петушки». Немного по Хармсу оно не состоялось, тоже очень любимому немецким народом.

Наскоро перевожу из газеты:

В программе «Москва — Петушки». 80 зрителей в «боксе» (студийная сцена франкфуртского гортеатра) предвкушают встречу со звездами театра, кино и телевидения (не называю — вы их все равно не знаете). Они сидят на металлических стульях и страшно серьезно (если калькой с немецкого: «с пивной серьезностью», bierernst) смотрят на публику. А потом берутся за бутылки и наполняют стаканы. Но вместо воды в буылках на этот раз действительно водка! Артисты действительно всерьез отнеслись к своему тексту!

Публика с воодушевлением реагирует на представление, которое с каждой минутой становится все неожиданней. А именно: актерский квартет с каждой минутой становится все пьянее. Они прыгали и кричали: «Назтровье», — так рассказывает один из посетителей. — Потом начали швырять со сцены листы с текстом, угощать зрителей водкой. Один из актеров уже не мог держаться на ногах, другой поскользнулся на собственном тексте и упал. Зрители аплодировали, думали, это такая постановка.

Но потом аудитория перестала доверять собственным глазам: один актер падает вместе со стулом назад, его коллега сваливается со стола. Артисты совершенно пьяны, бормочут неразборчивую чушь.

Первые зрители побежали вон из театра, в зале воцарился средней силы хаос. Поспешили на помощь театральные пожарные, была вызвана скорая.

«Путешествие в Петушки» (так, в принципе, называется немецкий перевод поэмы — «Reise nach Petuschki») продолжается и за порогом театра: упавшего Марка Оливера Шульце (один из артистов) уносят санитары, звезда сцены совершенно пьян и продолжает буянить в машине скорой помощи! Санитары вытывают полицию: спешно приезжают четыре машины, спецгруппа с собаками. Тридцатишестилетнего артиста отвозят в университетскую клинику, три его собутыльника протрезвляются дома, в собственных постелях.

Интендант (худрук) театра: Мы рассматривали это как своего рода «опыт над собой». Под лозунгом: «Мы читаем этот волшебный текст и немножко выпиваем».

Духоборские «стишки»

В свое время В. И. Шубинский высказал зернистую идею о необходимости выпустить в Библиотеке поэта том- антологию сектантской поэзии — «песни хлыстов, скопцов, молокан и т.д.» .

Вот, например, духоборские «стишки» из известного и знаменитого собрания Бонч-Бруевича «Животная книга духоборцев» (СПб., 1909):

На горе, на равнине,
там стоит школа жидовская.
Во той школе жиды живут.
Они Христа мучили,
Да замучили.
На крест ручки воскладали,
золотым гвоздем прибивали.
Гроб делали семи сажен,
а яму рыли девяти сажен.
Восходилися тучи хмарныя,
возгремелися громы громкие,
сдивовалося диво дивное.

Или такой (действительно очень хороший по стиху):

А вы голуби,
а вы сизые?
Мы не голуби,
мы не сизые.
А вы лебеди,
а вы белые?
Мы не лебеди,
мы не белые.
А мы ангелы,
мы архангелы,
мы с небесной земли,
мы посланнички.
Нас послалъ Господь
по всему свету,
свету белому.
Где вы летали,
что полетали,
что вы видели,
что вы слышали?
А мы видели.
а мы слышали,
Как душа с телом
расставалася,
расставалася
и прощалася.
Ты прости-прощай,
тело белое,
душа нежная
я в тебе жила,
тебя нежила,
себе душе
муку верзила.
Тебе телу
В сыру землю иттить,
злым червям точить.
А мне, душе,
на судъ к Богу итти,
к самому Христу
ко спасителю.
к избавителю.

Там и по отдельности бывают вполне упоительные обороты, как, например:

Ехал агнец в Ерусалим
на бессмысленном осле
.
его верные встречали,
и Осанна восклицали.

На бессмысленном осле!

Интересно, есть ли сейчас филологи, которые занимаются этими вещами?

Опять вопрос к специалистам по Бродскому

Тут смешное одно существо пишет в смешной одной газете про Лосева-покойника-Льва, а на самом деле больше про Бродского-покойника-Иосифа (в смысле, не про Алексея и Исаака).

Это, конечно, совершенно неважно, чего оно там пишет и обсуждать не приходится, но там цитируется высказывание Бродского, которого я что-то не припоминаю:

Я многие стихи Бродского тоже люблю. Но самые достойные стихи не оправдывают недостойных поступков. А он оскорбил нас, шестидесятников, заявив, что мы бросали камни только в разрешенном направлении.

Действительно так хорошо сказал или знает кошка, чье мясо съела?

Я высказываниями Бродского особо никогда не интересовался, потому что он их много навысказывал всяких по всем существенным и несущественным поводам, что в его ситуации и понятно — ходют вечно всякие и задают очень глупые вопросы, и смысла в ответах поэтому часто очень немного, хотя иногда случайно бывает и очень зернисто; к тому же и т. н. » Большой книги интервью» у нас дома нету и я ее никогда не читал, а так, слегка пролистывал, так что позволю себе спросить знатоков и любителей «рукотворного идола» (оттуда же — интересно, как милый старичок представляет себе нерукотворных идолов; впрочем, не очень и интересно):

знает кто-нибудь непосредственный источник этой чеканной формулировки насчет бросания камней.

Думаю, она бы мне пригодилась в эпиграфы и цитаты, но не ссылаться же на камнеметателя в разрешенном направлении. Я себе представляю это в виде своего рода кегельбана: выходят там Евтушенки разные, Вознесенские и прочие Окуджавы к дорожкам каждый к своей и ну давай камнями кидаться по консервным банкам; когда одну-другую собьют — публика рукоплещет, с почетной трибуны начальство слегка укоризненно сдвигает ладоши, но в целом тоже приветствует, Би-Би-Си, обратное дело, передает…

По-моему, очень даже точная получается картина… маслом.

ДОПОЛНЕНИЕ:
Спасибо всем, источник почти мгновенно нашелся: «Диалоги» Соломона Волкова: http://bookz.ru/authors/volkov-solomon/wolkow/page-28-wolkow.html

В контексте высказывание, конечно, несколько суженное и на несколько необязательно-кухонном уровне, но, думаю, в расширенном смысле, без «секретарей из ЦК», дававших «чувакам» наколки, может быть осмысленно использовано. Дело, конечно, (для меня) не в ЦК никаком, а в самой природе «разрешенной советской оппозиционности» в ее шестидесятническом изводе.

Аберративное предвидение

Много лет подряд, с детства начиная и вплоть до самого конца той печальной исторической эпохи, когда эта песня день-деньской звучала по радио, у меня была своего рода постоянная слуховая аберрация — мне всё казалось, что я слышу из радио:

И Ленин такой молодой,
И юный Колчак впереди!

И как же я сначала удивлялся, и не верил ушам своим, и умом своим детским, а после юношеским, а в конце концов мужским и взрослым понимал, что это невозможно, и пытался даже более подходящую фамилию подобрать — Гайдар? Чубайс? (шучу-шучу, Чубайс был скромный доцент в соседнем Инженерно-экономическом институте и занимался скромным распилом хозтем совместно с некоторыми особо хваткими личностями из нашего, Финансово-экономического института).

Но ничего не помогало: каждый раз, как из радиоточки на кухне неслось: «И Ленин такой молодой…» и я напрягал всю отпущенную мне внимательность, следующей строчкой неизбежнои однозначно слышалось: «…И юный Колчак впереди!»

А сейчас? Сыграли бы мне сейчас такую песню — «И Ленин такой молодой, И юный Колчак впереди!» — так я бы даже и внимания не обратил. Ну Ленин, ну Колчак, ну и что? Нам, татарам, одна хрен, что водка, что пулемет — лишь бы с ног шибало. Не говоря уже за «подносить — относить».

Это мы посмотрели первую часть телесериала «Исаев», если кто не догадался.

ЧЕРЕЗ ДВА ГОДА, романс

Куда ушли нагие зимы?
Их больше нету
Ни в невском воздухе, ни в рейнском.

В бумажном садике еврейском
Вновь пишет снег неугасимый
Как свет по свету.

Вгорает след неугасимый
Слюдою — в воздух
В бесследном дворике еврейском.

И в невском проблеске, и в рейнском
Вновь: только снега шаг гусиный.
И в ватных звездах.

I, 2010

Читающим по-немецки:

Небольшой беллетризованный очерк о типе советского писателя в швейцарской газете «Neue Zürcher Zeitung», или в «некоей немецкой газете», как ее именует во всемирно знаменитой и влиятельной «Литературной газете» непосредственный потомок одного гоголевского поручика (а может, и он сам?).

Сергей Козлов умер

Замечательный был писатель, действительно! Да и вообще советская детская литература 60-80 гг. на три головы выше «взрослой». Просто по уровню письма. Что от той осталось, особенно в прозе — от печатной, я имею в виду? Да почти что ничего, если всерьез. Сoпоставимого по качеству текста с «Москвой — Петушками» и «Школой для дураков».

А детских книг навсегда — несметно. И «Лавровый переулок» Остера, и детские книжки Коваля, и ранний и средний Успенский (если поздним считать нынешнего), Голявкин, тот же Вольф, если брать самые ранние книги вроде «Отойди от моей лошади». И, конечно, ежиные саги Сергея Козлова.

Я много о нем знал (и уже забыл) «историй из жизни», самого сатирического характера, потому что его очень ненавидел покойный Сергей Евгеньевич Вольф (у них были какие-то свои отношения и счеты). Типа: «Козлов купил «Москвич». Пытается угнаться за Эдиком Успенским, который купил «Волгу». Ненавижу!».

Я слушал Сережу кротко, но про ежика продолжал любить. Потому что про ежика — это навсегда.