Были в Шварцвальде, в городке Хаузах, где Ольга Мартынова принимала участие в литературном фестивале. Чтения производились в самых удивительных местах — в магазине-мастерской плетеных изделий (типа садовой мебели, но не только — имелись и сплетенные из виноградной лозы олени с рогами и поросята с хвостиками), в огромном цветочном магазине, в подвале гигантского магазина ненужных вещей, т. е. подарков и сувениров… И везде была несусветная тьма народу — пара сотен и больше Такое ощущение, что Хаузах — что-то вроде долины динозавров: только здесь еще сохранились любовь и почтение к литературе и писателям… И можно даже догадаться, почему.

Во дворе ресторана «У дуба» (шварцвальдский кремовый суп из улиток — не-о-бык-но-ве-нен!!!) обнаружилась нижеследующая скульптурная группа:

Совершенно очевидно, что изваяние это изображает Александра Сергеевича Пушкина с няней — не Ариной Родионовной, конечно, которая, как известно, умерла в 1828 г. на углу улицы Марата и Кузнечного переулка, в доме, где при советской власти был комиссионный магазин, что удостоверяет памятная доска, повешенная со стороны улицы Марата, напротив Музея Арктики и Антарктики (в смысле, не комиссионный магазин, а Арину Родионовну), а с другой няней, помоложе — мало ли было у него нянь! — и является изваянной иллюстрацией к известной и знаменитой сцене: «Выпьем, няня, где же кружка? — Да вот же она, Александр Сергеевич!»

Спрошенная, хозяйка ресторана смущенно заявила, что скульптура изображает ее прадедушку.

Ага! Всё понятно!

Не логично ли предположить, что А. С. Пушкин был заменен на дуэли с графом Монте-Кристо материальным призраком, мнимым собой (как прекрасная Елена при похищении ее Парисом) и перенесен Аполлоном (или прекрасно известным ему крылатым конем) в Шварцвальд, в город Хаузах (это неподалеку от Баден-Бадена, между прочим), где и прожил долгую счастливую жизнь в качестве хозяина гостиницы и трактира «У дуба» (всем понятно, что за дуб имеется в виду — зеленый!) и разными способами положил основание многим родам хаузахского населения, чей повальный интерес к литературе таким образом генетически предопределен.

Позже кн. Вяземский выкупил у Натальи Николаевны и прислал в Баденское герцогство изображенную на скульптутре няню. А может, это был Василий Андреевич Жуковский, в 1848 году, после подавления Баденского восстания, переехавший из парламентирующего Франкфурта в усмиренный реакцией Баден.

Ничего необычного и/или невероятного во всей этой истории я не вижу, мы знаем множество подобных — да хоть с Иисуса Христа можно начать, дожившего, как известно, до 90 лет в Японии и являющегося предком-родоначальником целой рыбацкой деревни.

приняло такую пятилетнюю федеральную программу:

каждый год ко Дню кириллицы возвращать нам одну букву. Скажем, 24.V.2012 — вернуть ять. Дальше — ижицу, еще через год — фиту, на четвертый год — и с точкой… На юсы я не претендую…

А смышленые плехановцы запускали бы каждый год по новому автомобилю: ять-мобиль, фитомобиль (гм… на растительном топливе). птица-ижица, iход…

А на пятый год, т. е. 24.V.2016 — торжественное введение старой орфографии въ полномъ объеме!

————————————————
С праздником сладчайших наших букв, братья-монголы и прочие счастливые народы, в абевеге соединенные!

(Жалко, очень жалко чехов, лишившхся правильной славянской азбуки по проискам баварского духовенства, засадившего Мефодия в каталажку — так и мучаются с надстрочными значками, каковые в чрезмерном количестве, уверен, ведут к порче национального характера и, в конце концов, культурному и государственному закабалению… )

(Есть, конечно, мнение, что Кирилл и Мефодий изобрели глаголицу, а кириллица и без них была, но не будем об этом в столь праздничный день.)

Тридцать лет я вел в Ленинграде разные ЛИТО, их было, кажется, не меньше десяти.
Зачем приходили юные поэты? Кто-то внушил им, что на ЛИТО они научатся писать стихи. Научились? Нет. Пошли на филфак. Научились? Нет. Мечта советской и постсоветской интеллигенции о том, что можно научить кого-то искусствам, не сбылась. Нельзя. — это Виктор Александрович очень изящно и очень выпукло выразил отношение к результатам своей, так сказать, литературно-педагогической деятельности; можно было бы и поименно назвать кой-кого из этих результатов, но лень сейчас.

«Зачем приходили юные поэты?»

Вспоминается старинный анекдот про лыжника в тундре, натыкающегося на сидящую у костра и мирно попивающую, скажем, горячий моржовый жир чукчанку. Лыжник подбегает к костру, набрасывается на чукчанку, насилует ее, не снимая лыж, и в ужасе от содеянного бежит прочь. Через некоторое время замечает преследование: чукчанка все ближе и ближе, он уже слышит ее дыханье, силы оставляют его. Вот он вылетает к десятиметровому обрыву над Беринговым проливом — внизу острые ледяные глыбы, верная гибель — но не в силах остановиться, путник прыгает. И уже летя вниз, на глыбы, слышит протяжный крик чукчанки: «Чилаве-ек, зачем приходил?»

А вот еще прекрасные образцы классического сосноровского гона:

Думаю, что это явление скорее генетическое, а отнюдь не литературное. Скорее, это явление паранормальное, а отнюдь не объяснимое. Я говорю о больших поэтах, а не о хороших и разных, этих несметно, а заметных − единицы. К заметным я мог бы причислить, скажем, Пушкина, имеющего в предках арапа Ганнибала; результат − сам Пушкин и его брат Лев, и его учитель Батюшков.

Батюшков имел двух братьев и дядю, и они вышли из «нормальной» жизни в «паранормальную» − все четверо, только трое не писали стихов, а Батюшков писал.

Батюшков как результат арапа! Ну и там много всего упоительного, в этой короткой речи. Одно различение между поэзией и поэтикой чего стоит!

Вообще, что лауреат в прекрасной форме и готов давать стране угля мелкого, но дробного, выяснилось еще вчера, в отчете об его встрече представителем премии:

Вчера вечером брожу по гостиничному холлу, поджидаю Соснору, который вот-вот должен явиться с Ленинградского вокзала. И наверное, нервничаю настолько заметно, что бармен подощел ко мне и кивком указал на стеклянную дверь: «Это не ваши ребята там во дворике стоят? Ну, чистый Голливуд». И действительно Виктор — в тропической панаме, в долгополом плаще, застегнутом под кадыком, с седыми патлами до плеч и с сигареткой в худых пальцах — больше всего похож на постаревшего, но очень еще даже ничего героя из «Великолепной семерки».

Ничего уже много лет не слышит, а в последние годы еще и почти не говорит, но взгляд смеющийся, а оценки кинжальные. Очень, говорит, переживаю за Сережу Миронова — ходил, говорит, студентом ко мне в литстудию. Неужели и он, — изумляюсь, — стихи писал? И он тоже, — кивает. А взяв блокнотик, прибавляет уже словами: даже неплохие.

Дай Бог ему здоровья!

где ваш корреспондент принимал участие в дискуссии на тему «Существует ли восточноевропейская литература». Вопрос, по всей видимости, того же свойства, что и «Были ли американцы на Луне?» или «Существовал ли Осама Бин Ладен?» (мои ответы: «да, если смотреть с запада на восток», «нет, никогда» и «возможно».)

Зато гостиница была у самого парка Сан-Суси, в котором мы не бывали года с 1993, когда там царила полная разруха, не думаю, что прямо гэдээровского, но скорее переходного происхождения.

Сейчас, конечно, все приведено в полный фрицевский порядок, осталось буквально пару ерундовинок каких-то подреставрировать и/или подделать (и один большой кусок Нового дворца еще стоит в виде бетонной коробки).

Парк упоительный, нечего и говорить. Конечно, нет в нем метафизического пространства Павловского парка, и душа старого Фрица не живет здесь до сих пор, как живет душа Великого Петра в нижнем Петергофском парке, где ты чувствуешь присутствие хозяина дачи везде — в каждом дереве, в каждом фонтане, в каждом маленьком дворце, а в царскосельском Екатерининском парке есть расстрелиевский дворец, который бы и пустыни Монголии превратил в место счастья, но в целом, как комплекс своих ландшафтов и зданий, Сан-Суси, конечно, более чем прекрасен. И несмотря даже на очень низкое качество садово-парковой скульптуры — у всех совершенно одесские ноги! Но, может быть, Фридриху Великому именно такие каменные мяса двойного-полуторного размера и нравились в свободное время.

Что фотоаппарат забыли, пожалел, однако, только два раза — один раз у чайного павильона (т. н. «Китайский дом») с его огромными золотыми китайцами:

,
а второй — у совершенно волшебного конного памятника Фридриху: крошечный, с крошечным личиком под треуголкой, на крошечной лошадке, опирающейся животом на некую тумбочку, ибо скульптор отнюдь не был уверен, что она у него будет стоять не падать; и по той же причине к подъятым копытам приращены какие-то подпорки. А какое лицо у лошади! Почти лубочное! Ноздри, как у двухстволки, и грустная мысль: «Боже, что я тут делаю?» По сравнению с этим памятником маршал Жуков верхом на лисице (или собаке) у Исторического музея в Москве — просто шедевр скульптурного мастерства.
Вот этот мой отныне любимый памятник на фотографии 1972 года, т. е. из гэдээровских еще времен:

А вот сейчас:

ДОПОЛНЕНИЕ: Кто, понимающий по-немецки, желает послушать краткий отчет радиостанции «DeutschlandRadio» о мероприятии, тому тыкать сюда.

Почему в качестве подарка к дню русской армии выставляется авторское исполнение рассказа Вас. Аксенова «Жаль, что вас не было с нами» — с пластинки фирмы «Мелодия»?

Да потому что я и сам получил эту пластинку на 23 февраля, в подарок от коллектива сотрудниц отдела учреждения, именовавшегося «Ленсистемотехника», куда меня в начале 80-х гг. распределили по окончании Финансово-экономического института им. Н. А. Вознесенского (б. вундеркинда сталинских финансов, замерзшего, насколько известно, при этапировании в открытом вагоне).

Коллектив решил, что для молодого человека, по приходе на службу завтракающего принесенными с собой бутербродами с колбасой из мяса степных животных и сыром «Пошехонский», прочитывающего купленные по дороге газеты «Ленинградская правда», «Известия» и «Советский спорт», а затем опускающего кучерявую голову на изрезанный стол, что оставлял на щеках насечки типа полинезийских, пластинка «несколько заумного», по ихним представлениям, и нелегального писателя Аксенова — самый подходящий подарок.

Надо заметить, что Аксенов к тому моменту уже несколько лет как был «в отъезде», что твой Курбский, и где симпатичные итээровки раздобыли крамольную пластинку, остается их тайной. Могла, конечно, заваляться и в магазине, но вполне возможно, что кто-нибудь из дам пожертвовал из личных запасов.

Во всяком случае, это был мой лучший подарок на 23 февраля — и теперь я дарю его вам, защитники, полузащитники и нападающие любезного Отечества! Собственно, нам — я себя как выведенного за штат запасного офицера финслужбы не исключаю из поздравляемого множества.

Рассказ очень смешной и хороший (правда, я никогда не читал его на бумаге — и не собираюсь, зачем портить впечатление), едва ли не лучшее, что я знаю у этого автора, читает Аксенов очень славно. Как говорил глухой В. А. Соснора, заключая выступление одного из своих учеников: «Написано — прекрасно! Прочитано — прекрасно!»

…С обеденного перерыва (маленький двойной или четверной с кольцом «Песочное» в одной из трех-четырех морожениц на площади Мира или на Садовой в промежутке от площади Мира до Апраксина двора — чаще всего в компании с О. Б. Мартыновой, приходившей из Дворца пионеров и школьников, где работала машинисткой методического отдела, а иногда в обществе В. Б. Кривулина, служившего редактором в санитарно-гигиеническом издательстве, располагавшемся, кажется, в Апраксином переулке) молодой человек по мере возможности в учреждение не возвращался. Или возвращался несколько позже положенного. Впрочем, эти полтора года службы «по распределению» — отдельная история и отдельная вселенная, состоящая, как я теперь понимаю, из совершенно умопомрачительных персонажей, вроде Рудольфа Абрамовича З., любителя голодания, ходившего на службу с большим эмалированным бидоном для сплевывания, заполняемым к концу рабочего дня наполовину, и к тому же в пиратской повязке на одном глазу — модная теория утверждала, что таким образом зрение прикрытого глаза экономится и — при чередовании наложения повязки — глаз хватает на дольше, может быть, на две жизни. Про Рудольфа Абрамовича я могу вообще много чего рассказать смешного и интересного — я с ним один раз даже дрался, на кулачках! Если когда-нибудь еще соберусь писать прозу по-русски (что кажется мне сейчас маловероятным), надо будет этот сонно-веселый паноптикум описать. Включая внутренности сангигиенического издательства с прекрасными, отредактированными В. Б. Кривулиным плакатами на стенках, а также день смерти Брежнева, когда траурная сирена застала нас с О. Б. Мартыновой в одной из морожениц вонзавшими молодые зубы в пожилое песочное колечко — и как мы под эту сирену медленно и деликатно хрустели половинками жареного арахиса, обсевшими злополучное кольцо.

В общем, весело было. Жаль, что вас не было с нами.

намерением патриарха Русской православной церкви слетать в космос (здесь об этом с прелестными подробностями, касающимися физподготовки предстоятеля РПЦ, овладения им самолетом МИГ-29 и обладания им соответствующим сертификатом).

Естественно, первая мысль: вот слетает патриарх Кирилл в космос (думаю, это произойдет 12 апреля 2011 г.), вернется и все скажут:

Гагарин в космос летал, бога не видал!
А Патриарх Кирилл в Космос летал, Бога видал!

Конечно, это было бы эффектно.

Но в последнее время что-то мне кажется, что речь идет о другом: не иначе как небесная твердь (пардон, Небесная Твердь) со всеми звездами и планетами на ней рассматривается теперь как возращаемое по новому закону церковное имущество. Надо же слетать, посмотреть, где какой ремонт требуется — какую звездочку просто серебрянкой подкрасить, а какую заменить на новую…

Впрочем, одно другого не исключает — и даже синергийных эффектов можно ожидать.

«Газпром» купил нам чемпионат мира!!!

Ситуация, когда единицей публичного бытования текста вместо книги становится свеженаписанное стихотворение, которое к тому же и пишется зачастую на миру, на чужих глазах, многое меняет.

Вообще-то говоря, книга — это товар в магазине, а «единицей публичного бытования» для поэта всегда являлось и будет являться «свеженаписанное стихотворение». И не знаю, каков в этом смысле опыт автора статьи, но мой лично опыт таков, что оно и пишется и меняется очень часто «на миру». Только что, в предпредыдущей записи шла об этом речь:

Не иначе было и у других поэтов того очень далекого от публичности времени — вместо блога был «Сайгон», или подоконник на чужой лестнице, или случайная кухня, но… какая разница? Чисто техническая, с моей точки зрения. Для меня она ничего не меняет.

Конечно, вполне может статься, что такие как мы представляются Марии Степановой ненастоящими поэтами, несерьезными людьми. Помню, приехал как-то Сергей Вольф из Комарова и рассказал, как он там попытался почитать стихи известному советскому поэту Кушнеру. «Очень мило, Сережа, — сказал известный советский поэт Кушнер. — Но зачем вам это надо, вы же не живете жизнью поэта?».

…все эти штуки влияют и на саму поэтическую работу: меняется темп письма и количество написанного, расплывается (или собирается в точку) адресация.

Мы живем на миру, демонстрируя публике свои прыжки и кульбиты

Скажем прямо: это «мы» представляется мне чисто «лирическим мы». Но «лирическим мы» нового, эксклюзивного, в смысле, не инклюзивного типа. Т. е. исключающего себя. Вообще-то, насколько мне известно, более или менее единственным автором, «пишущим на миру», т. е. постоянно изменяющим выставленные на всеобщее обозрение тексты в поле зрения автора статьи является ваш корреспондент (стало быть, все соответствующие инвективы обращены непосредственно к нему). Если я пропустил «прилюдную работу со стихом» на двух блогах Марии Степановой, включенных в мою ленту подписки, то заранее приношу свои извинения.

Относиться к стихам теперь можно как к разменной монете коммуникации, одной из бытующих валют. Возможность немедленной реакции на текст делает его еще больше похожим на товар, услужливо доставленный на дом…

Свою точку зрения на этот счет я вкратце уже высказал выше, но не могу не высказать свою глубокую благодарность Марии Михайловне за внимание.

Оно, это внимание, позволяет мне сделать несколько замечаний, которые я бы в ином случае делать не стал, постеснялся бы. Но поскольку мне рекомендуется задуматься о себе, то и мне, думаю, позволительно коснуться «личного».

Вся статья — своего рода реквием по некоему рухнувшему жизненному проекту. Или скажем, по некоей утопии, которую мы можем вкратце определить от обратного:

Делить им нечего: нет ни площадки, которая могла бы стать предметом спора, ни премии, к которой с равным уважением относились бы все, ни единой аудитории, которой все хотели бы нравиться. В этом смысле ситуация располагает к миру и покою. Но покоя нет, а ощущение неправильности происходящего остается — в том числе и у меня самой.

Очевидно, предполагалось когда-то — в девяностых годах? — так, что когда-нибудь все утрясется: будет площадка, будет публика, будут общие правила игры и судьи с золотыми свистками. Похоже на спорт какой-то.

Не будет этого, Маша! И знаете почему? Потому что этого не бывает.

(В скобках: насчет отсутствия «премии, к которой с равным уважением относились бы все» — я тоже думаю, что премия Андрея Белого за последние несколько лет, в результате ряда нелепостей, растратила свое (скорее потенциальное) значение; это грустно, но я рад, что Вы со мной на этот счет сходного мнения, потому что Вам, конечно, виднее, чем мне тут со стороны)

Может быть, статью Марии Степановой продиктовало просто приходящее с возрастом к каждому понимание: чем больше получается и удается, тем больше ты понимаешь, что ничего не удается и никогда не удастся. А Марии Степановой многое удается, она умный и талантливый человек, да еще и удачливый к тому же. А может быть, это и что-то более частное, конкретное, какое-то сиюминутное разочарование в ком-то или чем-то конкретном. Нет ничего более человеческого, чем распространить такое разочарование на все мироустройство (или на всю Россию, с которой все время сравниваются литература).

Все не так страшно.

Площадки не будет, аудитории не будет, премии не будет. А всё остальное будет хорошо.

А если Вас нервирует, что я все время меняю поставленные в блог стихи, так Вы не читайте просто этот блог, я ей-богу не обижусь.

В связи с сегодняшним новозапуском сайта «Открытый космос» обратил внимание и теперь хочу обратить внимание на то, что знаменитая статья Ольги Мартыновой «Загробная победа соцреализма», опубликованная 14.09.09, сегодня же, если не ошибаюсь, перевалила через границу 15 000 посещений. Все мы понимаем, как это много для статьи о некоторых тенденциях в современной прозе.

За прошедший неполный год ситуация в этой самой «современной прозе», конечно же, не изменилась — потому что эта ситуация является результатом объективных социокультурных и даже экономических процессов. Поэтому статья еще долго — к сожалению — останется актуальной.

С другой стороны, статья эта изменила очень многое: назвала своими именами вещи, про которые уже мало кто верил, что они будут названы своими именами. И такие люди вздохнули с облегчением — мир стал для них чуточку менее абсурдным. Таким образом статья это маркировала начало какой-никакой, а самозащиты нормальных людей, запуг(т)анных топоровыми, данилкиными и тому подобными.

А другие люди так перепугались этого поставленного перед ними зеркальца, что заголосили, как оглашенные — и наголосили столько нелепостей, что это уже само по себе маркирует точность попадания. До известной степени — насколько я могу судить (хотя за деятельностью «новых реалистов» специально, конечно, не слежу) — статья и последующая за ней многомесячная «полемика» послужилик известной консолидации описываемых «писателей». Ну и хорошо, если так. Еще смешнее.

почти ровно сорок лет понадобилось вашему корреспонденту, чтобы сочинить второе в его жизни стихотворение «о футболе» (если оно действительно о футболе). Первое было посвящено чемпионату мира 1970 года (в Мексике), соответственно в этом году — что-нибудь, по логике вещей, в июне-июле — написано и является стихотворением № 2 по сквозной нумерации. № 1, как знают постоянные читатели этого журнала, посвященный несчастной судьбе козлика, был сочинен 30 января 1970 г. Оба номера, к счастью, совершенно невосстановимы, равно как и дальнейшая нумерация.