Вообще-то говоря, книга — это товар в магазине, а «единицей публичного бытования» для поэта всегда являлось и будет являться «свеженаписанное стихотворение». И не знаю, каков в этом смысле опыт автора статьи, но мой лично опыт таков, что оно и пишется и меняется очень часто «на миру». Только что, в предпредыдущей записи шла об этом речь:
Когда я был совсем молодым стихотворцем, в Ленинграде конца 70-х гг., я, сочинивши очередное стихотворение, немедленно зачитывал его сначала по телефону паре ближайших поэтических друзей, потом причесывался и шел куда-нибудь, где читают стихи, и читал его снова, на следующий день снова, и так день за днем, пока стихотворение меня (или слушателей) интересовало. При этом, конечно, от зачитывания к зачитыванию оно изменялось, потому что у звука последняя правота. Это зачитывание было по сути дела дописыванием.
Не иначе было и у других поэтов того очень далекого от публичности времени — вместо блога был «Сайгон», или подоконник на чужой лестнице, или случайная кухня, но… какая разница? Чисто техническая, с моей точки зрения. Для меня она ничего не меняет.
Конечно, вполне может статься, что такие как мы представляются Марии Степановой ненастоящими поэтами, несерьезными людьми. Помню, приехал как-то Сергей Вольф из Комарова и рассказал, как он там попытался почитать стихи известному советскому поэту Кушнеру. «Очень мило, Сережа, — сказал известный советский поэт Кушнер. — Но зачем вам это надо, вы же не живете жизнью поэта?».
Мы живем на миру, демонстрируя публике свои прыжки и кульбиты
Скажем прямо: это «мы» представляется мне чисто «лирическим мы». Но «лирическим мы» нового, эксклюзивного, в смысле, не инклюзивного типа. Т. е. исключающего себя. Вообще-то, насколько мне известно, более или менее единственным автором, «пишущим на миру», т. е. постоянно изменяющим выставленные на всеобщее обозрение тексты в поле зрения автора статьи является ваш корреспондент (стало быть, все соответствующие инвективы обращены непосредственно к нему). Если я пропустил «прилюдную работу со стихом» на двух блогах Марии Степановой, включенных в мою ленту подписки, то заранее приношу свои извинения.
Свою точку зрения на этот счет я вкратце уже высказал выше, но не могу не высказать свою глубокую благодарность Марии Михайловне за внимание.
Оно, это внимание, позволяет мне сделать несколько замечаний, которые я бы в ином случае делать не стал, постеснялся бы. Но поскольку мне рекомендуется задуматься о себе, то и мне, думаю, позволительно коснуться «личного».
Вся статья — своего рода реквием по некоему рухнувшему жизненному проекту. Или скажем, по некоей утопии, которую мы можем вкратце определить от обратного:
Очевидно, предполагалось когда-то — в девяностых годах? — так, что когда-нибудь все утрясется: будет площадка, будет публика, будут общие правила игры и судьи с золотыми свистками. Похоже на спорт какой-то.
Не будет этого, Маша! И знаете почему? Потому что этого не бывает.
(В скобках: насчет отсутствия «премии, к которой с равным уважением относились бы все» — я тоже думаю, что премия Андрея Белого за последние несколько лет, в результате ряда нелепостей, растратила свое (скорее потенциальное) значение; это грустно, но я рад, что Вы со мной на этот счет сходного мнения, потому что Вам, конечно, виднее, чем мне тут со стороны)
Может быть, статью Марии Степановой продиктовало просто приходящее с возрастом к каждому понимание: чем больше получается и удается, тем больше ты понимаешь, что ничего не удается и никогда не удастся. А Марии Степановой многое удается, она умный и талантливый человек, да еще и удачливый к тому же. А может быть, это и что-то более частное, конкретное, какое-то сиюминутное разочарование в ком-то или чем-то конкретном. Нет ничего более человеческого, чем распространить такое разочарование на все мироустройство (или на всю Россию, с которой все время сравниваются литература).
Все не так страшно.
Площадки не будет, аудитории не будет, премии не будет. А всё остальное будет хорошо.
А если Вас нервирует, что я все время меняю поставленные в блог стихи, так Вы не читайте просто этот блог, я ей-богу не обижусь.
разложено чётко
чем и хороши такие поводы
ще е е
User referenced to your post from ще е е saying: […] Несколько случайных наблюдений над одной неслучайной статьей […]
на заметку
User referenced to your post from на заметку saying: […] http://oleg-jurjew.livejournal.com/372815.html […]
Совершенно согласна с Вами. К тому же мне лично часто кажется, что говоря про публику, поэты часто хотят представить что-то сознательное и общекультурное, а на деле — особенно сейчас, когда нет регулирующей миссии толстых журналов — публика очень малочисленна и разношерстна. И поэты, и читатели представляются мне участниками какой-то лотереи — где удачей считается совпадение понятий, мифов.
А демонстрировать или нет публике прыжки и кульбиты — это личное дело каждого 🙂 Я, например, ничего зазорного не вижу в том, чтобы существовать «на миру» и дописывать «на миру». Мне кажется, и раньше такое было, только времени между публикацией и откликом проходило больше.
Но одно мне близко и понятно — это тоска по общему — по литературной премии, которая объединила бы, по площадке, некое стремление к глобализации литературного процесса —
это экзистенциально и непреодолимо…
Да, вот еще : мне показались спорными 2 утверждения.
1 — насчет назначения поэзии:
«Строго говоря, назначение поэзии как раз в том и состоит, чтобы быть такой прорехой, черной дырой, ведущей Бог весть куда и с какими целями, усиливая неуют, и уж если предлагая утешение — то очень специального свойства»..
и 2- насчет опрощения стихов Пращикова и Шварц. Может, правомернее говорить о смене поэтики или переходном периоде? или о впадении в «ересь» — «в неслыханную простоту»? В случае с этими двумя поэтами я бы не стала говорить об опрощении, по крайней мере как о следствии «соцзаказа», чаяний публики и прочего, о чем говорит Мария Степанова.
В целом же, повторюсь — история с «универмагом», где всякий товар в ходу — это вечная история в любой сфере.
И здесь я с Вами опять же согласна: «Площадки не будет, аудитории не будет, премии не будет. А всё остальное будет хорошо».
Спасибо 🙂
руками и ногами — за первое утверждение
Что такое назначение — пункт прибытия? Вектор? и кто назначил? Я вообще считаю, что назначение может быть у гаечного ключа, а у поэзии, как и у музыки или живописи, назначения нету. Вернее, каждый сам выбирает, зачем он пишет, возможно — что и низачем. а просто потому, что не может не. А может, затем, чтобы как раз закрыть черную дыру. А может, затем, чтобы познать этот мир. И так далее.
Если же мы говорим только о печатном слове — тут тоже все сложно: «нам не дано предугадать» и все такое.
Идеализировать и приписывать какое-либо «ми(е)ссианство» поэзии не хочется. А то снова придем к тому, что «поэт в России больше, чем поэт»…Для кого «больше»?
так там и написано, что это такое специальное назначение — не иметь назначения («черная дыра бог знает куда»)
а требование от поэзии душевных утешений как раз и означает попытку найти для неё утилитарное назначение
слово «назначение» у маши я бы заменил на слово «сущность»
На всякий случай: по-моему, в статье вовсе не постулируется «опрощение стихов Пращикова и Шварц». Там предлагается сравнить строфы из их, соответственно, «Элегий на стороны света» и «Поля Полтавской битвы» «с лучшими текстами конца нулевых». С какими именно и кто их авторы — не указано.
То есть Парщикова, прошу прощения.
Вы не так одиноки, как Вам кажется, Олег:-) Игорь Булатовский тоже меняет на ходу свои тексты, да и я время от времени вношу исправления в свои прямо в блоге.
Если подумать, наверняка кто-нибудь ещё найдётся.
Конечно, найдется 🙂
Вполне возможно. По здравому смыслу понятно, что менять выставленные тексты приходится «время от времени» почти каждому.
Я, впрочем, особо подчеркнул, что речь идет о «постоянном» изменении, о систематическом «писании на глазах у людей», так сказать:
«…насколько мне известно, более или менее единственным автором, «пишущим на миру», т. е. постоянно изменяющим выставленные на всеобщее обозрение тексты в поле зрения автора статьи…» — разве здесь недостаточно оговорок? «Насколько мне известно», «более или менее», главное, «постоянно». Впрочем, если Вам кажется, что этого недостаточно, то приношу свои извинения.
Речь, стало быть, шла о процедуре с систематическими объявлениями перемен, попытками читателей высказаться о тех или иных вариантах (чего я не приветствую и стараюсь пресекать). В общем, о несколько комической, признаться, процедуре, в которую я — против своего желания, силой вещей, так сказать — оказался вовлечен и на счет которой много раз объяаснялся (что писать на глазах у нескольких сотен людей не представляется мне нормальным, — хотя не представляется мне и таким уж неестественным (см. выше), но так уж сложилось и стало для меня инструментом). Этой процедуры в ее «постоянстве» я ни у Игоря, ни у Вас не наблюдаю. Если бы наблюдал, оговорил бы.
Может быть, — пришло мне сейчас в голову — на каких-нибудь «литературных сайтах», которые можно уподобить самоорганизующимся литобъединениям прошлого, это вообще принято — после обсуждения видоизменять предложенные к обсуждению тексты. Этого я не знаю, в таким местах я не бываю и очень сомневаюсь, что и автор статьи имел в виду и это тоже.
Но в любом случае, я, к сожалению, не очень способен к обращению с «лирическим мы» — могу говорить только от своего имени. Не знаю, насколько высказанное в статье относится на Ваш счет или на счет Игоря, но на мой счет его можно отнести точно (и автор, очень умный и толковый человек, которого нельзя вряд ли мог предполагать, что я не приму этого на свой счет) — поэтому я и среагировал.
От того, что я не «одинок» — в смысле мною сказанного ничего не меняется. Я не обижен на Машу — она имеет полное право (в корректной форме) высказать любое мнение о сочинениях любого автора, называя его или не называя. Но это моя очевидная для наблюдателя «подразумеваемость» (даже если я «не одинок») не позволила мне сделать вид, что меня это не касается и заставила высказать несколько наблюдений, которые я бы в другом случае, вероятно, не стал высказывать.
Я не знаю точно, но не думаю, что тут имелся в виду кто-то конкретный — Вы или кто-то другой. Я думаю, тут дело в разнице «квантов». Для кого-то это цикл, для кого-то единичный текст. Если для автора по умолчанию квант — это цикл или «книга», то выкладывание в блог по одному тексту может восприниматься как «систематическое писание на глазах у людей».
Но как минимум такими вещами целенаправленно занимается, например, Герман Лукомников.
Насколько я понял Машу (см. ниже), как минимум один «кто-то конкретный» в виду имелся — она сама. Но ведь это неважно. Было сделано высказывание с адресацией «всем, к кому подходит». Ко мне подходит.
Вообще, в моей записи «единственность» моей персоны в этом контексте не имеет никакого принципиального значения — это я тоже подчеркнул в ответах на другие комментарии — вполне достаточно того, что у меня есть все основания чувствовать процитированное высказывание касающимся меня и моей личной практики. Если Герман чувствует то же, то, я думаю, он вполне вправе высказать, согласен ли он с такой оценкой этой практики.
Мне кажется, меня неверно понимают — я вовсе не обижен на Машу и не думаю, что она намеревалась меня обидеть. Если бы я был и думал — то я бы ответил далеко не так, как я ответил, что должно быть очевидным для всякого, знакомого с моим полемическим стилем. Поскольку я полагаю принципиальным, «пушкинским» правом писателя не щадить чувства тех, кто не щадит твои чувства. Право пушкинской сахарницы, так сказать. Возможности для этого текст предоставляет.
Так вот, для меня было принципиальным то, что я не могу не высказать свое категорическое несогласие с данной в статье оценкой коллизии «стихи в блоге». Если автор статьи имел в виду исключительно себя и свои сомнения, то это следовало так и написать. Тогда бы я не принял этого «лично», хотя, несомненно, не согласился бы в принципе.
Вне всякого сомнения, я имел бы право высказаться об этой (и о любой другой статье) и без всякого «личного» повода. Но — в данном случае — не стал бы, по многим причинам. Только это я и пытался объяснить.
Так гораздо понятнее.
«…приходящее с возрастом к каждому понимание: чем больше получается и удается, тем больше ты понимаешь, что ничего не удается и никогда не удастся».
Замечательно сказано!
кстати да
Дорогой Олег,
вынуждена вмешаться, чтобы сказать, что «мы», о котором идет речь в моей статье, самое что ни на есть инклюзивное.
Частное замечание о «письме на миру», например, относится не в последнюю очередь ко мне самой: у меня есть большая поэма, писавшаяся «на миру» и публиковавшаяся в ЖЖ по ходу письма.
Мне жаль, что Вы поняли мой текст так линейно.
Ваша
МС
Про поэму я помню. Мне кажется, этот случай не совсем подходит к данному Вами описанию процедуры. Впрочем, готов взять слова насчет «эксклюзивности» назад. Тогда возникают сомнения в риторическом смысле использования этого «мы» — не стоило ли бы сказать просто «я», во избежании недоразумений?
Но всё это не совсем важно. Данное Вами описание несомненно описывает (пускай в том числе) мою практику, с моей стороны было бы неестественным притвориться, что я этого не замечаю (это замечают и сторонние наблюдатели). И я слиюком уважаю Ваш ум, чтобы полагать, будто Вы, когда это писали, не осознавали возможности (пускай будет так — возможности), что я могу принять это на свой счет. И слишком уважаю Ваши литературные способности, чтобы поверить, что Вы были не в состоянии сформулировать это таким образом, чтобы я не принял это на свой счет.
Не вижу здесь ровно никакой «линейности», интерпретация Вашего «мы» в целом не имеет отношения к интерпретации Вашего текста в целом.
Я не высказывался подробно по Вашему тексту — только по некоторым (двум) частностям, которые оказались важны лично для меня.
Безусловно, Ваш текст представляет большой культурно-антропологический интерес и понять его «линейно», т. е. привести к очищенной сумме высказывания, было бы интересным и нужным делом, но этим я не занимался. Я высказал только два частных наблюдение и одно общее мнение.
Господи, Олег. В голову не приходило, что какая-то схема может быть применительна к вам. А давайте еще к Лене ее применим. Ага, люди из парадигмы. Речь идет о тех, кто в эту парадигму вписывается. И самый талантливый человек из контекста — изнутри — написал. Мне действительно интересны эти свидетельства: пассажира поезда, который знает — видит — его крушение.
Я не понял, Оля, о какой «схеме» Вы, собственно, говорите? И причем тут вообще Лена? Я высказал два частных суждения — о том, что «единицей публичного бытования» у поэта является не «книга» (имеется ведь в виду типографская книга, а не то, что мы с наши догутенберговы времена называли «книгами» — не сколотые листочки, которые Витя Кривулин показывал и раздаривал всем гостям) и что нет ничего более естественного, чем менять текст, если он тебя не усраивает — на глазах у людей или не на глазах у людей, никакой роли это не играет.
И насчет премии Андрея Белого.
Насчет обоих суждений, честно говоря, не ожидал бы от Вас возражений — оба более или менее бесспорны в системе понятий и представлений, которая для нас естественна, не так ли? Выясняется, и это очень интересно, что для Марии Степановой эта система не является естественной (это только частные примеры, по тексту статьи я мог бы легко набрать еще несколько примеров этого рода.
Возникает вопрос — почему, какие культурно-антропологические представления определяют мир автора статьи и какого они происхождения? Этого интереснейшего вопроса я НЕ СТАВИЛ. Мне кажется, ответ на этот вопрос является одновременно ответом на вопрос, почему было неизбежным крушение утопии «нового литературного порядка», о которой, по сути, в очищенном от разных очень интересных и хорошо написанных отступлений виде, идет речь в статье Маши, к которой (в смысле, к Маше) я отношусь с большой симпатией и большим уважением. Что не отменяет правомерности постановки этого вопроса (которого я не ставил, напоминаю). У меня есть свои предположения на этот счет, но я совершенно не испытываю никакой внутренней необходимости лезть во всё это — хотя бы потому, что это чужая утопия; мне достаточно своих. Я бы и вообще не стал касаться этих, несомненно, болезненных для автора статьи вещей, но в ситуации, когда я — справедливо или нет, сознательно или нет — чувствую себя «подразумеваемым», не прояснить это было бы по меньшей мере странным.