В этой книге впервые публикуется как проза, так и поэтическое наследие автора. Писатель, стоящий особняком в русской литературной среде 20-х годов ХХ века, не боялся обособленности: внутреннее пространство и воображаемый мир были для него важнее внешнего признания и атрибутов успешной жизни.

М.:Эксмо, 2008. Пер. 608 стр. Серия «Русская классика ХХ века»

Каталог берлинского книжного магазина «Геликон» принесла сегодня почта.

Кто же был этот автор, впервые опубликованный издательством «Эксмо» в 2008 г.? Погодите заглядывать под загиб, попробуйте догадаться.
Читать далее →

Как ни странно, последовательное чтение всех этих в основном хорошо известных сочинений обогатило, как минимум, одним новым и неожиданным убеждением: центральным текстом ленинградской прозы 60-70 гг., наряду с «Летчиком Тютчевым» и «Абакасовым» Бориса Вахтина (помещенная здесь «Одна очень счастливая деревня» всегда находилась, в сущности, несколько в стороне) является «Летний день» Олега Григорьева. Великое сочинение, скажу прямо.
Читать далее →

В дополнение к моей давней записи (собственно, это три записи, но две из них в основном заняты выписками и здесь на них даны ссылки) о Пумпянском прелестная характеристика, данная Ивановым-Разумником в письме Андрею Белому от 7 декабря 1923 года:

С треском вылетел Л. В. Пумпянский, после большого скандала на заседании; этому я тоже был рад, так как он, хотя и тонкий, и кружевной, но очень противный в самой своей сути, православный иезуит из еврейских выкрестов.

Искренне благодарен Игорю Гулину (gulinoty) за сообщение цитаты и позже за любезное уточнение источника (в книжке переписки Белого и Разумника — с. 266, но прочитано в кн. В. Белоуса «Вольфила»).

сочинение Вашего корреспондента, поводом для которого послужила книга В. И. Шубинского «Золотой век».

— или лучше фразировочный? — был у Сергея Довлатова, был и у Валерия Попова. Вероятно, опытные образцы какого-то закрытого ленинградского НИИ (спецмашиностроение?), попытавшегося в 60 гг. в свободное от оборонной техники время практически разрешить спор физиков и лириков. Проект прикрыли за ненужностью в условиях строительства коммунизма к 2000 г. и высокого расхода обтирочного спирта. Образцы списали и выставили на соседний пустырь. Мимо шли…

…Что бы стало с довлатовским экземпляром в условиях довлатовомании 90 гг., трудно сейчас предположить (хотя последние тексты вызывают определенные сомнения в исправности прибора), но станок Валерия Попова совершенно очевидным образом (и к большому моему сожалению) почти что сломался и лет уже двадцать гонит брак. Даже на названия его уже не хватает.

За скоро уже сорок лет занятий литературой я часто встречал хороших поэтов, которым искренне не нравились хорошие стихи — и даже очень часто!

Но ни разу — ни разу! — я не встречал хорошего поэта, которому бы искренне нравились плохие стихи.

Сказанное касается, конечно, только стихотворцев — среди известных мне литературных критиков и/или «деятелей» люди, которым искренне нравились именно плохие стихи и искренне не нравились именно хорошие, составляли чрезвычайно заметную часть, чтобы не сказать, большинство (не сказать, п. ч. я их, конечно, не обсчитывал и не собираюсь). Впрочем, это касается не только стихов.

и при случае воспользоваться:

Д. В. Кузьмин рассуждает о «демифологизации классиков»:

Мне кажется, что в статье Перцова против Лосева и Жолковского общее и частное — конкретные стихотворение Лосева и статья Жолковского и генеральный вопрос о функционировании образов и текстов классиков в современной культуре — соединены неудачно. … и т. д.

oleg_jurjew 2008-07-31 11:32 pm (local) (ссылка)

Статья, разумеется, довольно наивная, благонамеренно-обывательская, но проблема существует. И даже в нескольких срезах. Мне кажется, интересно было бы, например, рассмотреть «филологическое творчество», т. е. личное художественное и полухудожественное творчество профессиональных филологов 60-80 гг. (не всех, разумеется, а только предъявляющих известную агрессию по поводу «непосредственного творчества» и производящих свое авторство на базе техник и методик основной профессии) под углом «революции сферы сервиса», постепенно произошедшей в позднесоветском обществе, когда в его «реальной жизни», т. е. на практическом уровне распределения благ (и вне сферы непосредственного хозяйничанья пархозноменклаторы, где распределение товаров и услуг осуществлялось по другим законам) наиблее влиятельным социальным слоем сделалась сфера обслуживания — товаровед, продавец, официант, билетерша в кассе и т. д. С течением времени «сфера обслуживания» стала и в самопонимании своем важнее, нужнее и выше «сферы производства», которой занимались спившиеся рабочекрестьяне и туповатые инженеры. В некотором смысле литературоведение и литкритика являются сферой обслуживания — обслуживания ли читателя, обслуживания ли писателя, но обслуживания. Секундарным производством. И этот всплеск «понимания об себе» (которого, например, у формалистов не было, даже когда они писали романы) объясним из исторических социальных реалий позднесоветского социума — как и многое в нынешней ситуации. Другая (и более актуальная) сторона всего этого — распахнутая дверь в являющуюсь «содержанием настоящего момента» агрессию самореабилитирующегося и переходящего в культурное наступление советского хама, который пользуется подработками «бунтующих филологов» в несколько иных целях. Жолковский не знаю где назвал «Анти-Ахматову» полезной — несомненно, ему и кажется, что она полезна — но где-то (может быть, там же) он же сказал, что чувствует себя Иваном Карамазовым. Значит, понимает где-то, в чем дело. Я даже собирался когда-то писать про революцию сферы обслуживания в гуманитарной области (очень забавно, кстати, получается: «теневая экономика» литературы — «тень, знай свое место» — и пр. коннотации), да как-то все руки не доходили. А теперь, наверно, и незачем уже. (Ответить)(Ветвь дискуссии)

	dkuzmin 2008-07-31 11:43 pm (local) (ссылка)
	Несколько я побаиваюсь таких вылазок в социологию — хотя если без звериной серьезности, то почему бы нет… Но, Олег, ведь смещение акцента со сферы производства на сферу обслуживания и посредничества — это не специфически советский процесс, а вполне общемировой? (Ответить)(Уровень выше)(Ветвь дискуссии)

oleg_jurjew 2008-08-01 12:02 am (local) (ссылка)

Ну, звериной серьезности у меня нет ни по какому поводу. Потому что не зверь я… Кроме того, это все же не социология, которая претендует быть наукой и иметь свой понятийный аппарат, — это у меня, скорее, вполне традиционное объяснение литературных реалий через «быт» — литературный и нелитературный. Легкая такая эйхенбаумщинка. А не тяжелая вульгарная социологизация. Процесс общемировой, тут Вы правы. В смысле акцента. Вероятно, можно обнаружить и параллельные процессы в зарубежных литературах. Но хочу обратить Ваше внимание на пикантную подробность: речь-то шла о «дефицитном хозяйстве» позднесоветского времени, построенном на системе распределительных труб подачи с легальными и нелегальными патрубками и крантиками. Советский «продавец», выкатывающий из-под прилавка Пикуля, не равен, в смысле, структурно и, стало быть, метафорически не подобен своему рыночному коллеге, не говоря уже о наглых советских халдеях и подобострастных западных официантах. Что литературовед хочет отменить автора, п. ч. литературоведу литературовед кажется важнее, так это простой и понятный подход к вещам. Это по-западному — не нуждаемся, ну и отменяем. Но надрыв-то, надрыв — он-то как раз местный, вследствие широты натуры и различных комплексов. Поэтому в персональную демифологизацию вкладывается личная страсть. И в борьбу с ней вкладывается. Что, наверно, даже хорошо.

<...> Они плохо понимают друг друга. Горькому кажется, что Блок говорит в бреду, а Блок не столько не понимает, сколько не верит Горькому, не хочет верить: «Вы прячетесь. Прячете ваши мысли о духе, о истине. Зачем?» Блок в это время уже одержим гневом и жаждой гибели, а Горький знает только одно — Человек, и потому одержим жаждой самосохранения. Это — разговор двух культур, если не двух пород (выделено мной. — О. Ю.)

<...> И вот — Горький защищает русскую интеллигенцию, а Блок ее поносит. <...>

Цит. по: Борис Эйхенбаум. Мой временник. Маршрут в бессмертие. М., 2001

Если когда-нибудь дойдет до издания книги моих статей о литературе (что, конечно, по многим причинам сомнительно), эта цитата в той или иной форме будет эпиграфом ко всему сборнику. Потому что ничем другим, собственно, кроме этого «разговора двух культур, если не пород», его продолжением в XX веке, я в этих статьях не занимаюсь.

Я занимаюсь культурно-топографическим размежеванием, а не выдачей или забором инженерских эполет, как полагают в бесконечном простодушии своем некоторые добрые люди. Я не пытаюсь изменить их мир — я пытаюсь исследовать свой собственный.

Забавно, что на цитату эту я натолкнулся с неделю назад, читая только что подаренный эйхенбаумовский «Мой временник» (раньше мне эта статья или не подворачивалась, или я не обращал на нее внимания).

на сайте «Букник»:

Введение (или, в нашей метафоре, рубка): «Библиотека поэта» как машина времени, или Привет участникам погрома

Второстепенный поэт эпохи Ривина (корпус № 1 — о Д. С. Самойлове и его томе «Библиотеки поэта»)

Воспоминание о «лирическом мы» (корпус № 2 — о томе «Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне»)

Вст. ст. (корпус № 3 — о С. И. Кирсанове и М. Л. Гаспарове)