Судя по всему, задвигалась «Новая серия» «Нового издательства». Объявляется, что вышла книга Андрея Полякова «Китайский десант».
В ближайшем будущем ожидается продолжение серии, в т. ч. выход книг авторов НКХ Александра Белякова «Углекислые сны» и Олега Юрьева «Стихи и другие стихотворения».
Последнее со своей стороны могу подтвердить в том смысле, что третьего дня сдал рукопись — 83 стихотворения, написанные за четыре года с 2007 по 2010.
Открыт № 1 журнала «Воздух» за 2010 г.
В номере среди прочего
— стихи вашего корреспондента и интервью с ним
— о нем пишут:
Игорь Булатовский
Василий Бородин
Спасибо вам, Игорь Булатовский, Василий Бородин, Анастасия Афанасьева, Мария Галина, Аркадий Штыпель, Татьяна Нешумова, Фаина Гримберг и Геннадий Каневский! Я был тронут еще когда прочел всё это на бумаге, а сейчас оказался тронут заново. Или же — и скорее всего — это состояние и не прерывалось.
Еще в номере из имеющего отношения к постоянным авторам НКХ:
— эссе Ольги Мартыновой об одном стихотворении Елены Шварц
и
— в «Хронике поэтического книгоиздания в аннотациях и цитатах» три краткие рецензии (Василия Бородина, Кирилла Корчагина и Дениса Ларионова) на книгу Ольги Мартыновой «О Введенском. О Чвирике и Чвирке. Исследования в стихах», М.: Центр современной литературы, 2010 (Русский Гулливер) и две (Сергея Пронина и Кирилла Корчагина) на книгу Александра Миронова «Без огня», М.: Новое издательство, 2009.
В качестве бонуса обрадую любителей русской поэзии тем, что в Нижнем Тагиле очень хорошо обстоят дела со стихами.
Москва, самопонятное дело, не может быть столицей русской литературы, потому что Москва — столица московской литературы.
Петербург — мог бы быть (и должен когда-нибудь стать), но «очень это будет не в скорости», говоря по-караимски: в литературном смысле Петербург просто-напросто еще не возник, там всё еще «литературный Ленинград» и даже еще второсортнее — какое-то сплошное «Дерзание» при Дворце пионэров имени Жданова и какое-то всеобщее ЛИТО при Дворце культуры имени Кирова. Впрочем, это особая тема. (СКОБКИ № 1: Надеюсь, ясно — тем, кому вообще что-либо может быть ясно — что сказанное не означает, будто в Петербурге-городке не живут по соседству с «литературным Ленинградом» по-настоящему большие поэты; речь идет о системных явлениях, а не о личностях. Поэты — живут.)
Пожалуй, если русской литературе нужна столица, то на данный момент я бы выбрал Харьков.
У Харькова, конечно, две большие вины перед литературой — мужской портной гебистского происхождения Савенко-Лимонов и православно-американская ханжа «это другой Юрий Милославский». Но это всё дела прошлые. Ныне, я бы сказал, Харьков — это в первую голову город великого Ильи Риссенберга (о котором я уже подробно высказывался), но это и город с необыкновенно высоким по нынешним временам «средним уровнем» поэтической и вообще литературной культуры. (СКОБКИ № 2: Я знаю, чтó мне скажут на это его обитатели. Поверьте: как бы печально и душно всё это ни гляделось и ни ощущалось изнутри, когда-нибудь вы и сами поймете, что я прав. В конце концов, и «ленинградская неофициальная культура 70-80 гг.» ощущалась изнутри духотой, темнотой и сыростью — безнадежностью, а теперь понятно — тем, кому что-то вообще может быть понятно — что она была одним из важнейших явлений в истории русской поэзии.)
Косвенным доказательством моего утверждения является только что запущенный в «Журнальный зал» харьковский орган «©оюз Писателей» — рекомендую.
Во-первых, всё тот же Илья Исаакович Риссенберг в № 10 (2008):
О, физика! о, мать! гуманитарные науки..:
Весомостью потерянное тело
К сыновнему раскаянью протянутые руки,
Несомо, тяжелило.., тяжелело.
Сковорода звучит из этого «о, физика! о, мать!»!!!
Во-вторых, в № 12 (2010) писатель из Донецка Владимир Рафеенко с его более чем замечательным сочинением «Невозвратные глаголы», о котором уже шла речь на этом экране — в таком контексте:
Поэзия у нас, конечно, живет где хочет, потому что она над поверхностью земною витает на манер ароматного испарения или сладостно жужжащего роя. А вот проза, кажется, существует только по краям и окрайнам российским. Или представим себе это так: главное закругление земли приходится, как известно, на район ГУМа. Оттуда проза как субстанция твердая и гладкая, а иногда и скользкая, скатывается, скатывается, скатывается — в Москве особо не задерживается, если ни за что случайно не зацепится и ни во что случайно не уткнется. Или если консистенция у нее такая, что она к поверхностям прилипает и присыхает. Но это мы и прозой можем назвать только чисто литературоведчески. Т. е. в том смысле, что не стихи.
.
Но и в смысле стихов — это уже в-третьих — есть просто хорошие. Вот, например, Олег Петров:
Минуя кожи шёлк, о, брат и о, сестра,
расширена приливом, плоть восходит,
на страже, вкруг костра, рыбак и рыба бродят
от своего лица.
Зачем даны и руки и крыла,
упругий стан прямоходящий,
куда он движется, пока не призвала
к священной жертве и живородящей?
А та лежит безмирна и пуста,
своих скорлуп не наблюдая,
на ней Атлантики пески, о нет, снега,
о да, в слепящий мозг плывут родного края,
где волн её никто не сосчитать.
И капитан полярного медведя
хотя не верует, но достаёт из меди
прозрачный крест и прядь своих волос.
При этом, насколько я могу судить, Олег Петров далеко не единственный из харьковских и находящихся в харьковском поле притяжения стихотворцев, кто в состоянии сочинять на этом уровне осознанности стихотворного текста.
(СКОБКИ № 3: Сказанное, конечно, не означает, что в просмотренных мною номерах не имеется вообще никакой стихотворной лузги псевдоавангардного и псевдотрадиционного вида; увы, она отчасти имеется — но я тут ничего не рецензирую и не обзираю, поэтому читайте лучше сами всё подряд.)
В-четвертых же, в качестве историко-литературного бонуса, очень рекомендую публикацию стихов Бориса Лапина (1905 — 1941):
Сладковатый анаша! Барашковый каракульча!
Статья Юлианы Поляковой о Лапине — вполне квалифицированная, насколько я могу судить по беглому чтению.
В общем, кто интересуется литературой — тому сегодня туда.
Самое главное: журнал «Лехаим» — чрезвычайно добротное, культурное в хорошем смысле слова и серьезное в хорошем же смысле издание. Даже удивительно. А по нынешним временам дикого глянца и прочего «нового реализма» со всеми вытекающими из него последствиями — даже и просто изумительно.
Практически в каждом номере встречаются вещи забавные (в хорошем смысле слова), а иногда и важные. В августовском, где опубликована практически погребенная под моим днем рожденья статья о Мишеле Матвееве, я бы прежде всего обратил внимание интересующихся «современной политической культурантропологией» на текст Бориса Клина «Принц-полукровка» — о Ходорковском. Если отстраниться от моральных требований автора статьи (которые я понимаю, конечно, но которые мне представляются слегка завышенными по отношению к людям этого типа — типичной позднесоветской помеси фарцовщика и комсомольского карьериста), то угол зрения дает неожиданные исторические перспективы. Рекомендуется для людей, склонных к самостоятельному размышлению (т. е. не для любителей хором покричать «Позор!» или что угодно хором).
Прекрасно — действительно, прекрасной прозой — написанное маленькое эссе Александра Иличевского «1907 год» — о Бунине в Палестине, об Агноне, о Иерусалиме. Это всякому, кто любит русскую прозу.
Есть и смешное. Добрейший Миша Яснов ощущает себя кентавром (интервью с ним): «В детстве я был уверен, что стану большим серьезным поэтом. Потом к стихам прибавился перевод, детская поэзия, эссеистика, рецензии, статьи, история… В результате получился действительно кентавр.» Кентавр — это, как известно, лошадь, из которой растет человеческий торс, преимущественно с головой. Что имеется в виду, интересно: из табунчика сошедшихся кружком крупов (переводчик, детский поэт, эссеист, рецензент, публицист и историк — ага, шесть крупов!) вырастает посерединке могучий торс Михаила Давыдыча, большого серьезного поэта? Красивая картина, только, кажется, передвигаться это устройство может только вокруг себя.
Или же имеется в виду, что из мощного конского тела М. Д. Яснова, как опята из пня, вылзают на длинных шейках бледные маленькие головки? Ох, опасная вещь, эти метафоры интервьюеров. Не проследишь вовремя, окажешься вовсе не там, где хотел себя показать…
Но нижеследующее прелестное место всё же в своем типичнейшем простодушии принадлежит более интервьюируемому:
– Почему вы сменили фамилию Гурвич на Яснов?
– А кто бы меня с фамилией Гурвич печатал?..
Уточнение: я никогда, никогда не шучу над людьми, взявшими себе литературные псевдонимы и не осуждаю их за это. Как человек, живущий в третьем поколении с псевдонимом, взятым — по семейной легенде — в одесском подполье и оставленным по партийной моде двадцатых годов в качестве паспортной фамилии, я просто-напросто не имею на это никакого права. Меня в данном случае восхищает изящество ответа (хотя и вопрос не без грациозности). В общем, интервью Михал-Давыдыча рекомендую любителям всего грациозного — грациозных мифологических животных и грациозных объяснений.
А вот еще один старинный знакомый и приятель, которого, правда, с его фамилией вполне себе печатали, хотя бы как переводчика — Асар Исаевич Эппель ведет «уголок поэзии». Не конкретно этот выпуск, а вообще всё это предприятие Асара Исаевича должно быть очень интересно для читателей, задающихся, подобно мне, не имеющим ответа вопросом: почему такой замечательный писатель — действительно замечательный, с даром благоуханной прозы, один из лучших стилистов во всей послевоенной литературе, так неуклонно, так безнадежно, я бы сказал, демонстрирует такие странные литературные склонности — даже не к плохому, а к никакому, посредственному, советскому. По сути, противополжному всему тому, чем сам является. Во всей отчетливости, впрочем, это было уже однажды продемонстрировано деятельностью возглавляемого им букеровского жюри.
Перечисленное, конечно, не исчерпывает все ценное — особенно для любителей юдаики и современной еврейской культуры, но и не только для них. В общем, хоть я в подписные агенты и не нанимался и за рекламу мне никто не приплачивает (к сожалению), но журнал действительно более чем замечательный. Горячо рекомендую читать его регулярно.
Действительно, так смотрят на дело российские охранители. И за такой взгляд на дело им часто достается от российских прогрессистов.
И вот, когда охранителям достается от прогрессистов по этому вопросу, мне всегда хочется сказать: «Своя своих не познаша и побиша».
Ибо надо отдать справедливость российским прогрессистам: они в этом пункте мыслят совершенно так же, как российские охранители.
Полнейшее согласие. Позвольте мне подменить в тираде газеты «Отечество» только два-три слова, и эту тираду, обращенную к охранителям, смело можно будет отнести по адресу либералов:
«Многим из них кажется, что если люди известной народности выказывают горячую приверженность к своему родному краю, своей земле, к языку, Богом им данному, и ко всем особенностям своего родного быта и потребностей, то в этой преданности их национальной особенности скрывается какое-то злоумышление против прогресса»…
Только подчеркнутые слова изменены – и из точки зрения рядового патриота-охранителя получилась точка зрения рядового прогрессиста.
Того самого рядового прогрессиста, который всюду настаивает, что идеалами порядочного человека должны быть идеалы общественные, а отнюдь не националистические, и что национализм – тьфу.
Я осведомился у этих рядовых:
– А нельзя ли, господа, как-нибудь этак сочетать националистические симпатии с вашими широкими общественными идеалами?
И рядовые качали головами и определяли:
– Никак нельзя.
И доказывали мне это следующим сопоставлением:
– Мы, прогрессисты, желаем, между прочим, чтобы не стало ни войн, ни национальных гонений, чтобы отдельные народности братски слились и забыли разделяющие их межи и границы. А националисты тормозят слияние, силясь сохранить для каждой народности ее обособленность. Их идеал прямо враждебен нашему…
Оттого-то и хочется сказать: «своя своих не познаша», когда этот самый прогрессист через минуту обрушивается на охранителя за непочтение к инородцу.
Поскольку он защищает инородца, он, собственно, прав, но что за цена этой защите, когда она лишена естественной почвы, когда она зиждется не на уважении к национальным особенностям вообще, а на совершенно постороннем принципе?…
Владимир-Вольф-Зеэв Жаботинский. О НАЦИОНАЛИЗМЕ. Из сочинений 1903 г. Иерусалимский журнал, № 34, 2010
Умнейший человек был Владимир Жаботинский, не говоря уже о том, что написал один из лучших русских романов ХХ века.
Вот чтó могу с чистой совестью порекомендовать, так это блок «В ПОИСКАХ «НАСТОЯЩЕГО ЕВРЕЙСКОГО ШТЕТЛА»» в 102 книжке «Нового литературного обозрения». Особенно обзорную статью Мих. Крутикова «Штетл между фантазией и реальностью», открывающую раздел, — и закрывающее его, я бы сказал, совершенно образцовое исследование Валерия Дымшица «Мани Лейб. Нежин», где со стихотворения еврейского поэта Мани Лейба «Нежин» слой за слоем, уровень за уровнем снимается существенная информация. Я бы назвал этот текст идеальным чтением — любое стихотворение на любом языке может позавидовать «Нежину» Мани Лейба.
Но и вообще весь блок демонстрирует полную компетентность всех участвующих, полную ориентированность в предмете и материале — и это, к сожалению, очень контрастирует с общей ситуацией нынешнего НЛО, я говорю просто по непосредственному впечатлению человека, прочитавшего подряд четыре толстых номера. Значительная часть текстов (за вычетом по-прежнему вполне качественного раздела библиографии) не то что совсем некомпетентна (хотя и такие встречаются), но — может быть, это еще и хуже — не до конца компетентна. Может быть, это связано с довольно большим количеством западных исследователей «дел наших скорбных». Я не ставлю под сомнение, что существуют крупные и заслуженные исследователи (особенно они существовали в прежние времена, поскольку имели большие возможности доступа к информации и несколько большие, хотя тоже небезграничные свободы в ее обработке, чем их советские коллеги), но это все-таки исключения, чтобы не сказать: каждый раз маленькое чудо. Основной поток все же таков, каков и любой основной поток, но помимо индивидуальных качеств, этот, тамошний поток, демонстрирует общую неукорененность в исследуемом материале, что вполне естественно. Неориентируемость в контексте. Зависимость от клише собственных культур по отношению к России и русской культуре (даже если эти клише и опровергаются — но они не очень часто опровергаются, а чаще всего выдаются за «западный», таким образом априорно правильный взгляд). При общей несистематичности нынешнего гуманитарного образования — увеличенная зависимость от случайной информации, прежде всего из Интернета, что сдвигает и помимо этого слегка замутненную оптику. Повторяю, все это, в общем, естественно для иностранцев и на присущем себе месте — то есть, попросту говоря, в Иностранщине, смотрится иногда даже трогательно (хотя не могу не признаться по личному опыту, что основной поток «русистики», с которым мне приходилось сталкиваться, в лучшем случае забавляет; про худший даже и говорить не хочу), но в русском журнале вызывает ощущение чаще всего легкой, зато частой неаккуратности, несущественности, второсортности, которую нам все время пытаются выдать за «актуальную науку». Примеров приводить не стану (тем более, что в предыщей записи на эту тему уже приводил) — это мое личное суммарное ощущение в результате массированного чтения, ощущение рядового читателя-нефилолога с тридцатипятилетныим опытом чтения литературоведческих текстов.
Но и собственные иностранцы Василии Федоровы тоже, конечно, имеются в изобилии и хороши — как во взгляде на собственные наши дела, так иногда и в попытке обозреть дела чужие. Как-то мне уже подворачивалась статья о текущей немецкой лирике, поразившая меня выбором материала по методу Рабиновича. Эта статья, как оказалось, находится в одном из прочитанных мною сейчас номеров. Но принцип чтения по Рабиновичу до какой-то степени оказался общим принципом, так что не имеет никакого смысла на ней специально останавливаться.
Сказанное, конечно, не исключает возможности появления в журнале замечательных материалов на ту или иную не высосанную из пальца тему, с чего я, собственно, и начал. Но это теперь (в отличие от прошлых времен) скорее возможность, чем надежная уверенность — повторяю, по моему личному ощущению.
еще одна в высшей степени актуальная цитата:
Мы не можем обойтись без серьезной и совершенно стабильной, свободной от случайностей погоды.
Выступление И. В. Сталина на Всесоюзной конференции по борьбе с засухой в 1931 г.
Серьезная погода!
А звукопись-то какова! Чисто Шота Руставели. СССССП, если по начальным буквам: Союз Советских Серьезных, Совершенно Стабильных, Свободных от Случайностей Писателей.
Цитируется по статье Катрионы Келли «Сорок сороков дождей: как делали «петербургскую погоду»» в НЛО №99. Статья любопытная по материалу (пока дело не доходит до «неофициальной литературы» — там начинается, как обычно, случайно натасканный из Интернета мусор — не в качестве характеристики всех привлеченных авторов, но скорее в качестве обозначения принципа подбора — ну и некоторых цитат, конечно, тоже), но, как это в последнее время все чаще в НЛО, примитивно-политизирующая. И весь «погодный блок», к сожалению, не оправдал моих радостных ожиданий.
Это я наконец-то перешел к чтению подряд томов НЛО с 99 по 102. Грустно наблюдать, как когда-то замечательного уровня журнал, по крайней мере, в части литературоведения и истории литературы, постепенно превращается, если уже не превратился, в какой-то «Блокнот агитатора». Но у того хоть формат был подходящий и бумага мягкая…
Пожалуй, надо будет преодолеть погоду и по мере чтения записывать впечатления по поводу этого журнала — как по частностям, так и вообще.
Журнал «Воздух» 3-4, 2009 я давно уже прочитал, он у нас случайно есть а натюрель, но тут он появился в сети и вот что я хочу сказать, еще тогда хотел, ждал только, когда в сети появится:
Поэзия у нас, конечно, живет где хочет, потому что она над поверхностью земною витает на манер ароматного испарения или сладостно жужжащего роя. А вот проза, кажется, существует только по краям и окрайнам российским. Или представим себе это так: главное закругление земли приходится, как известно, на район ГУМа. Оттуда проза как субстанция твердая и гладкая, а иногда и скользкая, скатывается, скатывается, скатывается — в Москве особо не задерживается, если ни за что случайно не зацепится и ни во что случайно не уткнется. Или если консистенция у нее такая, что она к поверхностям прилипает и присыхает. Но это мы и прозой можем назвать только чисто литературоведчески. Т. е. в том смысле, что не стихи.
Короче говоря: Владимир Рафеенко из Донецка. На мой вкус, замечательно по фактуре (иногда не без «Школы для дураков», но это и неплохо: школа она на то и школа — для умных, конечно). Из романа «Невозвратные глаголы», главка «Лошадиная голова»:
— Кто там?
— Открывай, Машутка, — сказала голова, — накорми меня борщом и мясом, а я за это службу тебе сослужу.
— Я не открываю дверь незнакомым головам, — отвечает Маша, а сама дрожит, как осиновый лист.
— Открывай, сучка, — закричала голова лошади, — это я, твоя учительница физики! Я пришла к тебе в дом поговорить о твоей успеваемости! Дай мне сюда твою мать и твоего отца! Я им всё расскажу о тебе, я им открою глаза на педагогику средних классов.
— Моя мама ушла на кладбище бабушку проведать, а папа к двери подходит только с топором, потому что пьёт всю неделю. Но если ты хочешь, голова, я могу его разбудить и позвать сюда к двери. Но боюсь, что тогда тебе не придётся больше катиться от домика к домику и хлопать ушами по пыльной поселковой дороге, не придётся также носить синие махровые юбки и жакетки с огромными синими якорьками на плоском животе, чёрные массивные туфли, мохнатые усы, огромные брови, глаза иезуита-извращенца и бородишку на манер шевалье Арамиса. Да, голова, боюсь, что тебе не придётся уже всего этого делать, потому что топор отца моего быстр, как мысль, отточенная бритвой Оккама.
Между прочим, вообще всё не так ужасно с прозой, как иногда кажется, если принимать за реальность созданную московскими гламуростроителями «актуальность».
Вот, например, Нина Николаевна Садур новую повесть написала — на мой вкус, замечательную и для себя совершенно необычную. Ну, Нину Садур хоть у Никитских ворот посели, она все равно будет жить на окраине России.
Или. скажем, в «Новом», как ни странно, «мире», довольно замечательная повесть товарища моей литературной… не сказать юности, конечно… ну, пускай будет: поздней молодости — М. Ю. Угарова, хоть у него, как я недавно случайно заметил по одному его недавнему интервью, оказалась довольно-таки нетвердая память об этих временах. Талантливая стилизация прозы 60-х гг. — неудивительно, что талантливая, Михаил Угаров всегда был чрезвычайно талантливым стилизатором, но удивительно (и удачно, потому что неожиданно), что 60-х гг.
В общем, больному становится несколько лучше.
Важнейшей публикацией номера является, несомненно, рецензия Анастасии Бабичевой на книгу Александра Миронова «Без огня». Может быть, она устроена чуть-чуть неподвижней, чем это на таком небольшом объеме хорошо, и, может быть, слегка злоупотребляет стихотворными цитатами, которые сами по себе (я знаю, литературные критики мне не поверят) не только ничего не доказывают, но и по большей части ничего и не показывают. Но тем не менее — в этой маленькой статье вопросы поэтики Александра Миронова поставлены правильно, т. е. сущностно:
Понятие, пожалуй, неотделимое от поэтики Александра Миронова, — двойственность. И это не только два мира, не только два голоса и две эпохи. Хотя о Миронове написано мало, двойственность эта, так или иначе, отзывается почти в каждом сказанном о нем слове. Так и новый сборник еще с нулевых страниц обещает ее, ведь, по меньшей мере, “в книге “Без огня” собраны стихи 1970—2000-х годов”. Несомненно, двойственность Миронова — это две стороны единого целого: единых мотивов, мыслей и тем. Однако в столь показательном сборнике разница текстов видна даже на уровне графического оформления.
—
а взгляд на Миронова как на большого русского поэта с самого начала задан определенно и точно:
Третья книга стихов Александра Николаевича Миронова появилась в 2009 году, через семь лет после выхода второй, и шестнадцать после выхода первой. Время идет, а знаковый поэт Миронов так и остается поэтом непрочитанным. Впрочем, не становясь от этого менее знаковым — поэтом вне времени. Или поэтом безвременья? “Без огня” — хорошая возможность успеть прочесть. Пока, с огнем или без, безвременье не вступило в права.
Сказанное, конечно же, не означает, что всё остальное безынтересно. Я еще не всё прочел (и не всё буду читать), но вот, скажем, три стихотворения Дм. Веденяпина, из которых мне очень нравятся первое и третье.
Начал и вскоре закончил читать роман Кибирова, называемый «Лада, или Радость», о собачке. Я бы его скорее назвал просто — «Собачья радость», подразумевая фактуру прозы. Как будто это не взрослый мужчина писал, с усами, а некая игривая старая девушка, закончившая Смольный институт. Заочно.
Пойду лучше читать повесть Софьи Андреевны Толстой «Чья вина?».
Позвонили в дверь, я нажал на кнопку и вышел встречать почту. По ступенькам через три на четвертую подпрыгивал молодой человек типа мальчуган под полечку стриженный, а на руках у него на манер адъютантского полотенца лежал бурый пакет, перевязанный незабвенным и единственным в мире шпагатиком.
«Здрасьте, — с легким уральским выговором сказал молодой человек, допрыгавшись до нашей площадки. — Посылка с родины!» Перекинул пакет с рук на руки и упрыгал вниз, даже расписаться не попросил.
Это пришла посылка с номерами журнала «Воздух» № 1, 2010.
Нижеследуют многие спасибо.
Первое — отправителям Павлу и Эльвире Жагунам. За доброту и любезность. И, конечно, за книги Павла Жагуна, которые я еще буду читать.
— Признайтесь, Павел, мальчуган-то прямо из Москвы пешочком припрыгал? Это такая «Росавиапочта»?
Второе спасибо Дмитрию Кузьмину, который всё придумал и организовал.
Третье спасибо, разделяющееся на восемь отдельных благодарностей (как боеголовки у баллистической ракеты), — в порядке следования: Игорю Булатовскому, Василию Бородину, Анастасии Афанасьевой, Марии Галиной, Аркадию Штыпелю, Татьяне Нешумовой (Таня, Вы будете смеяться, на Ваша книжка пришла тоже сегодня — очевидно, сегодня день посылок с родины!), Фаине Гримберг и Геннадию Каневскому. Вы все написали обо мне так, что будь я завистливым человеком, то стал бы себе завидовать. Но я человек не завистливый, поэтому просто буду о сказанном думать.
И последнее, особое спасибо — Линор Горалик за вопросы. Редко когда приходится сталкиваться с такими правильными, осмысленными и интересными (по крайней мере, для отвечающего, но надеюсь, что и не только) вопросами. Над некоторыми мне пришлось долго и с наслаждением думать, и в результате этого интервью не знаю как читатель, а я точно узнал много интересного — о себе и не только о себе.
Когда этот номер «Воздуха» откроют на «Литкарте», я, конечно, дам все необходимые ссылки, но сейчас, по первом прочтении, мне просто захотелось сказать все эти спасибо.