Юннаты ходили на озеро. Озеро было очень красивое.

Юннаты видели различных лесных птиц: сороку, пеночку, зяблика, славку-черноголовку, синицу и других. Но не сфотографировали ни одной из этих птиц, потому что были неуклюжи и нерасторопны.
Зато юннаты сфотографировали уток, потому что утки спали и никуда не улетали.
Читать далее →

ПИСЬМА ЭМИЛИ ДИКИНСОН
(ПЧЕЛА И БОРТНИК)

1.
Пчела, описывая круг,
сошла с дуги, ушла из круга
(с распахнутого луга).

2.
В Залуг летит пчела, летит без тела,
мохнатой гильзой оставаясь Лугу,
где Эмили увидеть захотела
в пробоине за улетевшей пулей
Заульный Улей и Луг Залуговой.

Пчела, запутавшись в лучах,
гудит, чтоб голос не зачах.

3.
Пчел, клевер, птиц, друзей, родных и тех, кого еще любила
(кого еще она любила?), –
в замирный мир покорно проводив –
она смотрела
им вслед.
Обратный свет
– мгновенен и ревнив –
обуглив сад, не дал ответа —
прощай, прощай, гербарий лета.

4.
(И там, где нет мохнатых тел
гудит пчела в лучей сетях,
так пчёльный аполлон хотел,
чтоб хор пчелиный не зачах)

5.
А тот, кто в тьме залуговой
горел из сетчатого абажура, –

перебирал гербарий света,
читал по пчёльным знакам
и расправлял траву ответа,
рифмуя «bee» – и – «Emily»
и весело нырял
в зиянья солнечных воздушных ямок.

6.
Я дочитала
пчелиных писем твой гербарий:

по лестнице мохнатой, желто-черной
ты вышла в свет –
и сказала:
«Но – в тьме пчелиной шелухи
они живут, мои стихи?»

7.
И тот, кто в тьме залуговой
перебирал гербарий,
кивнул завешенной сетями головой.

В Техасе слепым разрешили охотиться с лазерным прицелом.

Вчера вечером в кафетерии Солитюда состоялась обещанная азиятская пасха. Азиятская пасха оказалсь очень хорошая, а не то что я подозревал: супчик с двухмерными грибами, одномерными водорослями и кусочками чего-то белого, пяти- или шестимерного; затем азиятские макароны, переложенные азиятской же капустой, и печеный банан на закуску. Запивалось же это все самоходно притараненным гостями красным вином европейского, южноафриканского и, кажется, калифорнийского происхождения. Впрочем один красавец-негр принес литр водки «Абсолют», но, кажется, сам его и выпил в составе разноцветных коктейлей. Вообще, все было очень хорошо и мило.

Ну что мне вам еще сказать про Восток? Разве что следующее:

ВОСТОК, ОН ЧЕМ ДАЛЬШЕ, ТЕМ ЛУЧШЕ.

Среди прочих восточных радостей познакомились с юношей из Копенгагена по фамилии Соломон. Мама его датчанка, а отец француз, «родители которого оба русские». С одной стороны русских родителей имелись Врангели и Голицыны, а с другой — соответственно, Соломоны (евреями ли были русские Соломоны, юноша точно не знал, но знал, что во время оккупации Франции «было сложно»). Впрочем, это все было сообщено так, для знакомства — главной страстью юноши Соломона является язык эсперанто. Во славу этого замечательного языка он ездит по всему миру (только что вернулся из Ханоя) и пару лет назад был на всемирном съезде эсперантистов в городе Коврове Владимирской области (собралось около 400 человек!), о чем вспоминает с нежностью. Добрая Ольга Борисовна, решившая что юноша приходится ей через Голицыных дальним родственником, согласилась взять у него несколько уроков эсперанто, чем привела юного миссионера в неимоверный восторг.

Но тут в беседу влез ваш корреспондент (который, собственно, тоже мог бы оказаться родственником — через Соломонов). Будучи, как известно, по своим политическим взглядам русским патриотом, еврейским националистом и немецким либералом, ваш корреспондент, в первом и втором из этих своих качеств, внезапно очень возмутился тем, что потомок Врангелей, Голицыных и Соломонов не знает ни слова по-русски. Арктические льды вокруг острова Врангеля тают-де от стыда, перекопские плавни высыхают от этого позорного факта! А что касается Голицыных, так это вообще невозможная вещь, что их потомок не знает по-русски, о Голицыных-де и по сей день поются в народе песни, — втолковывал я на ломаном английском языке и, кажется, попытался даже спеть отрывок из одной такой народной песни:

Взирают все девы на наши погоны,
А мы улыбаемся только в усы…
Корнет Оболенский, давайте гондоны,
Поручик Голицын, снимайте, снимайте трусы… —

но осекся под внимательным взглядом Ольги Борисовны.

Как вы уже поняли, время мы провели замечательно!

строфа

сдутая марля и… сбитая вата и…

небо в расплоинах зеленовато и…
снег вычищается шнеком — наверх

ночь освещается снегом

и одноцветный ее фейерверк
гаснет с набегом

антистрофа

взбитая вата и… вздутая марля и…

небо в проплоинах — йоду не мало ли? —
снег воспаленный подтлело померк

персть полетела

и — сквозь нее проступает наверх
города темное тело

IV, 2007

А у нас тут азиатские стипендиаты приглашают на» Пасху с азиатской кухней».

Предполагаю, выглядеть это будет так:

Тухлые яйца большой тихоокеанской черепахи.

Пасха соевая.

Кулич рисовый.

При встрече троекратно тремся носами.

Новости древоведения; Шиллеровская высота над Штутгартом; бывший герцогский парк, ныне дикий лес с пронумерованными стволами и биологическим буреломом; кажется, середина марта

За озером, нюхая себе ноги, ходили олени — маленькие, серенькие.

Все, кроме хвойных, деревья стояли с зимы неотряхнутые, в уже высохшей, но еще прилежащей земле. Слоеное бело-золотое небо расслаивалось об каркасы крон.

…Как известно, в конце осени или ранней зимой (в зависимости от породы и климата) деревья, кроме хвойных, улучают момент и молниеносно переворачиваются. Ветви их — с лиственной ветошью вместе — уходят в почву, а в небо вылетают мокрые корни.

Весною бывшие корни начинают прорастать цветами и листьями, кому что положено, а осенью переворачиваются снова. Песочные часы такие. Песок у них, правда, не внутри, а снаружи. Да чаще всего это и не песок вовсе, а какая-то грязь наподобие разведенного черного пороха.

…В пыльных верхушках деревьев кто-то энергично двигал туда и обратно дверь сарая. Сарая там, конечно, никакого не было, да и зачем бы он там был нужен? — то был дятел. Так они поют.

Олени, когда подняли к пению головы, стали похожи на безрогих овчарок.

Еще раз с благодарностью ilja_kukuj, приславшему диск с тремя фильмами Александра Медведкина — помимо просмотренного (уже четыре раза, в том числе один раз в Иерусалиме по каналу «Наше кино») и великого «Счастья», еще и «Чудесница» (1936) и «Новая Москва» (1938).

Мне лично показалось, что между «Счастьем» и двумя другими фильмами Медведкина лежит пропасть. Может быть, это пропасть между немым и звуковым кино. Но скорее, это пропасть между «революционным авангардом», одним из последних остатков которого был Медведкин — режиссер немого кино, и «сталинским реализмом», которым он так и не смог овладеть. И «Чудесница» (рассказ о девочке, добившейся разрешения стать дояркой и выведшей захудалый колхоз на первое место в социалистическом соревновании; финал в Москве: благодарственная речь тов. Сталину; вмонтированный из хроники, вождь машет ручкой) и «Новая Москва» (история об архитекторах, создавших какую-то действующую модель Москвы, своего рода анимацию Генерального плана развития Москвы — саму по себе очень интересную) — очень смешные фильмы, и мы получили огромное удовольствие, но это по большей части непроизвольный комизм. Чего стоит одна роль бабушки в «Новой Москве», исполняемая двумя артистками — народная артистка Блюменталь-Тамарина, начавшая съемки, по ходу дела умерла, и ее заменили другой артисткой, но уже отснятое переснимать не стали. Поскольку киносъемки ведутся, как правило, нехронологически, то можете себе представить эффекты, возникающие, когда в одном кадре одна бабушка, а в следующем уже совершенно другая. По всей видимости, Медведкин не мог работать медленно, — революционная блиц-халтура, гением которой он был («Кинопоезд» и пр.), въелась в кости. Еще одна поразительная вещь: на фоне других фильмов того же времени — какие плохие артисты! Такой бездарной актерской работы в советском фильме тридцатых годов я просто никогда не видал! Блюменталь-Тамарина была, конечно, ничего, но умерла, как уже поминалось. В остальном — что-то страшное. До того страшное, что уже тоже прекрасное. То ли ему хороших артистов не давали, то ли не умел он с ними работать (подозреваю, скорее последнее) — не знаю, не скажу. Но факт остается фактом.

Конечно, и в том, и в другом фильме встречаются фирменные медведкинские гэги — смотришь на них с сочувствием и умилением, как на бездомных детей. В этой реальности они совсем чужие.

Что интересно, чувства безразличия к «идеологическому наполнению», как это было у меня со «Счастьем», ни на секунду не возникает. Вряд ли это свидетельствует о том, что ваш корреспондент испытывает меньшее отвращение к ранним стадиям коллективизации, чем к поздним (и вообще к ранним, более революционно-веселеньким версиям коммунизма, чем к поздним). Отнюдь.

Но дело и не в одном только художественном качестве (что напрашивается) — дескать, «шедевр заставляет позабыть, нешедевр не заставляет». «Броненосец Потемкин» тоже шедевр, но, когда его смотришь, постоянно слегка противно — из-за исторического вранья, скорее всего. Вероятно, дело в претензии на реализм, которой у лубочного «Счастья» совершенно не имеется.

смотрели старый фильм Герцога «Воццек». С Клаусом Кинским. Ну, чего говорить — Кинский здесь гениален, а не просто безумен (или притворяется гениальным и/или безумным, что у него вообще-то бывает). Сцена убийства Мари с ножом, все время уходящим за пределы кадра — практически без крови и без трупа — единственная в своем роде, насколько я могу судить. Да и все остальные артисты превосходны, в том числе и некоторые буратины обоего пола, знакомые по немецким телесериям. Совершенно, надо сказать, прекрасное кино.

Но и Георг Бюхнер — это какое-то удивительное явление. Никогда, кстати, не читал русских переводов «Воццека» — они были? есть? Интересно, как там переводится замечательное обращение в третьем лице: «Он добрый человек, но у Него отсутствует мораль»? (В смысле «ты добрый человек, но у тебя нет морали»)