Шел трамвай девятый номер. Ленинград, 60-е гг., зима, ночь

За итальянским окном (куда был накачан между рам ослепительный пар) скатывался с проволок снег, как с лезвия соль.

А проволки покачивались, потому что по Колокольной в сторону улицы Марата шел трамвай девятый номер — неосвещенный. Его небольшие слитные колеса оглушались снегом, ромбы на крыше поблескивали и двигались, красное дерево боков слюденело, и вот уже он не по маршруту идет, но и в Поварской не сворачивает, где у него депо, а останавливается — почему так? — прямо под нами, под самаркандски-изразцовым домом № 11, под двумя итальянскими окнами, куда накачан ослепительный пар. Сейчас откроется передняя дверь и на будто задымленную брусчатку с подножки спрыгнёт и прыгнёт к нам в парадную сутулый, как Грета Гарбо, с поднятым старчески-голым лицом — волк.

Передняя дверь открылась, из девятого номера вышел, поблескивая, весь воздух, на его место в безвоздушное темное черево попыталась взойти снежная взвесь, но дальше чугунного руля на кондукторском месте не прошла — отшатнулась.

…По жирному холодному паркету в перемежающихся полосах я побежал от окна — сквозь сводчатую темноту комнаты — к двери в перемежающихся полосах. Какой волк, боже?! Есть вещи страшнее.

Гуляли по лесу с французской дамой-философом. Очень милая, живая и слегка извивающаяся снизу вверх, как маленькая золотистая змейка. Собирается эмигрировать в Германию от кровавого режима Саркози, которого еще, правда, не выбрали, но все уже так, как если бы выбрали. Раньше полиция во Франции была такая милая, дрессированная, хоть кол ему на голове теши, он в сторону смотрит. А сейчас — чуть что, так сразу по репе. Поэтому ничего, конечно, не остается, как купить квартирку в Берлине.

Видели цаплю:

Во франкфуртском Пальменгартене — помеси ботанического сада и прогулочного парка — встретилось сегодня хорошее дерево. А все хорошее обычно и называется хорошо. Дерево именует себя «давидия оберточная» или «покрывальная» («Davidia involucrata») и выглядит примерно так:

Еще ее. т. е. давидию, называют голубиным деревом или платочным деревом (Taubenbaum или Taschentuchbaum).

Приехали (вчера) на побывку во Франкфурт (в понедельник уже обратно).

Получены с оказией 2 «Временника НКХ — II», 2 «Воздуха» № 4 и один сборник «Мост» по результатам одновременной премии (которой, кажется, в этом году не было?).

Вчера вечером были в гостях. Пожилой господин, родом немец, но перед войной переехавший с семьей в Швейцарию и получивший в начале 50 гг. швейцарское гражданство, рассказывал, что при призыве в швейцарскую армию должен был, как и всякий рекрут, написать вступительное сочинение. Выбирать можно было только из двух тем: «Почему я выбрал профессию своего отца» и «Почему я не выбрал профессию своего отца». Разгорелся спор: на хрена при заборе в швейцарские солдаты писать вступительное сочинение.

Наиболее убедительным кажется мне следующее соображение:

речь идет о внутренней структуре швейцарской армии, о ее делении на рода войск. В швейцарской армии существует два основных рода войск — «выбравшие профессию отца» и «не выбравшие профессию отца». Ну, и ВМФ, конечно. Вероятно, в концепции тотальной обороны Швейцарского Присяжного Товарищества первым двум родам войск отводятся совершенно разные задачи. Можно предполагать, что «не выбравшие профессию отца» будут отправлены в первое боестолкновение с ворвавшимся в Швейцарию неприятелем (по тогдашней военной доктрине, с «русскими»; уж не знаю, кто это сейчас, допускаю, что по-прежнему «русские»), а «выбравшие» останутся сидеть в бункерах и обеспечивать продолжение швейцарской нации.

Швейцарский ВМФ — не шутка, а свойственная этому народу известная предусмотрительность. Когда в результате геологических и экологических катастроф континентальная Европа отломится, и моря подступят к швейцарским горам, обнаружится, что в их сердцевине (а все швейцарские Альпы, как известно, внутри полые, выгрызенные под бункера, шахты, крепости, военные заводы и пр.) стоят давным-давно построенные и полностью оснащенные морские эскадры. Вода хлынет в доки. и Швейцария станет царицей морей.

Где-то и когда-то мне приходилось уже объяснять посторонним=иногородним, что вся ленинградская литературная жизнь имеет своим прообразом, я бы даже сказал, праобразом, классическую коммунальную квартиру с ее единственной в своем роде системой отношений (московской литературной жизни положен в основу дачный поселок или кооперативный дом; но это уже другая история). В этой квартире все всех знают, но мало кто с кем разговаривает. В этой квартире пристально следят за соотношением коммунальных прав и обязанностей, в этой квартире алкоголик Мишка сидит с папиросой «Север» на рундучке в коридоре и считает, кто сколько минут отговорил по общему телефону, в случае нарушения лимита покрикивая и поторапливая. Из чистого, между прочим, чувства справедливости. Алкоголику Мишке никто никогда не звонит — все его друзья внизу, на углу Колокольной и Марата, у магазина.

Вне этого языка описания, вне понимания жестообразующих механизмов (и вне хорошего владения историей неуплаты коммунальных сборов, нарушений очередности уборки и борьбы за место квартуполномоченного) невозможно понять какие бы то ни было ленинградские литературные отношения.

И знаете что? И Бога благодарите, что вы их не понимаете. Не надо вам этого.

«Критическая масса» с блоком, посвященным Леониду Аронзону, открылась в «Журнальном зале». Заметки вашего корреспондента — здесь.

Не буду повторять характеристики других материалов блока — они здесь (ссылки там, естественно, не на «Журнальный зал», а на собственный сайт «Критической массы»).

Обратил внимание на то, что прекрасное русское слово «пиндос» очень часто используется в качестве бранного обозначения для американцев (штатников, америкосов, мистеров-твистеров). Почему, как и когда так получилось?

«Пиндосы», как известно, кличка, даже не очень и обидная, скорее как бы бытовое обозначение для азовских и черноморских греков («греки-пиндосы» у Чехова, среди них выросшего в Таганроге).

Вспомнил, как лет 15 назад артист Будрайтис, приглашенный в немецкую криминальную серию на роль предводителя русской мафии и изъяснвшийся в связи с этим на очень ломаном русском языке, ругал подельников, к моему восторгу и изумлению, «старыми пиндосами» — но это уже, скорее, по фонетической смежности.

ДОПОЛНЕНИЕ: Спасибо Роману Ромову, вопрос отвечен. Мне все равно не очень нравится такой неаккуратный перенос понятий, но ничего не поделаешь. Придется называть их пиндосами, пока ничего лучшего не выдумается.