в журнале «Арион» — о Пригове. Называется «Четвертое время».
Я вообще с большим заочным почтением отношусь к совершенно незнакомой мне лично Татьяне Михайловской, хотя бы уже потому, что она автор того или иного, на мой вкус, близкого к гениальности стихотворения, да и написана статья внятно, хитро и уверенно, с большим количеством тонких наблюдений — я действительно читал с удовольствием от большой редкости по нынешним временам: хорошо сделанной работы! Хотя пафос у этой статьи, на мой личный вкус, все-таки довольно смешной, пусть и не довольно новый: Пригов как «изменник делу Революции», перебежчик из великой революцьонной армии (нео)авангарда. Великая революцьонная армия (нео)авангарда — это такая Первая конная армия, в которой очень много Буденных — в статье они, или главные из них, частично перечисляются:
Прежде всего надо сказать, что критики, бравшиеся “за Пригова”, теоретически были совершенно не оснащены для этого. Где им было угнаться за ним, еще в 70-е годы усвоившим вслед за Холиным, Вс.Некрасовым, Сапгиром, Ры Никоновой, Сергеем Сигеем разработанные ими основы русского концептуализма. —
и очень немного рядовых бойцов, если вообще. Едва ли не один-единственный — любезнейший мой и давнишний приятель Б. Констриктор, в статье не упомянутый (точнее, это будет пол-бойца — или на какую точно часть Б. Констриктор не является Б. Ванталовым). Неудивительно, что Дмитрий Александрович смылился из этой армии на первом же бивуаке.
Суть, однако же, для меня вовсе не в этом, хотя мифологическая картина «Ры Никонова, торжествующая над Д. А. Приговым» не лишена прелести.
Меньше всего на свете я чувствуя себя компетентным разбирать, действительно ли Д. А. Пригов предал революционные идеалы, действительно ли «русский концептуализм родился из срубленного под корень русского авангарда», а «русский соц-арт — это лишь одна боковая веточка русского концептуализма», и правда ли, что «Пригову был чужд тип авангардного художника, искателя, для которого новое — самоценно: новое, новое и новое, новое воплощение этого нового» — не буду скрывать, что в системе моих представлений всё это довольно нерелевантно.
Но вот что остановило мое внимание: некоторая явная, точнее, проявленная «житийная параллель». Прекрасно, и даже трогательно рассказывает Татьяна Михайловская:
Сам Пригов всегда старался уходить от литературных и окололитературных дрязг — чтобы не мешали работать! — но его доставали и в глухой защите, не только кликуши, но и друзья и единомышленники, которые к началу нового тысячелетия стремительно становились бывшими. Помню, он меня однажды спросил после очередного скандала, учиненного таким бывшим: “Что я ему сделал?” Я чуть было не засмеялась и не ответила ему его же словами, мол, все поведенческие модели суть только языковые модели и больше ничего, но увидев слезы в его глазах, немедленно заткнулась.
Пригов со слезами на глазах — это надо было увидеть (безо всякой иронии; я знал Пригова — не близко, но сравнительно долго: это надо было увидеть! ) Уже ради этого мини-мемуара стоит прочесть статью, а в ней, как было уже сказано, много и другого любопытного — сопоставление, например, правильного обращения с Пушкиным Генриха Сапгира с неправильным отношением Пригова к Платону. В общем, принцесса была ужасная…
Итак, наша параллель — довольно полное структурное схождение между ситуациями «позднего Пригова» и «позднего Бродского» именно в рассматриваемом аспекте: и у того, и у другого среди бывших «друзей и единомышленников» (поздних холуев мы сюда не причисляем ни в том, ни в другом случае») оказалось довольно много искренних ненавистников с той или иной скрытностью жала. Не знаю, доводило ли это Иосифа Александровича до слез, но дополнительную прелесть нашей параллели добавляет одно маленькое следствие из нее — вы уже догадались? — да, конечно, пара верных:
Лев Рубинштейн — это Рейн Пригова (или Евгений Рейн — это Рубинштейн Бродского)!
Не знаю, как вам, а мне это кажется почему-то очень забавным!
В качестве бонуса могу поделиться собственным воспоминанием о Д. А. Пригове: во время одного из последних посещений Франкфурта он был у нас в гостях, производил непривычное, несколько рассредоточенное и, вероятно, испуганное впечатление (это было вскоре после его первого инфаркта). Разговор случайно зашел о Вл. Сорокине, и тут, к нашему веселому изумлению, Д. А. разразился некоторой даже филиппикой в адрес перебежчика из лагеря передового искусства в тривиальную литературу и шоу-бизнес.
Но статью действительно от всего сердца рекомендую — наводит на мысли, а что нам с вами еще надо от статей, не правда ли?
