Обсуждение стихов о рассеянном человеке с Романом Ромовым (romov) напомнило о собственной краткой карьере в качестве начинающего герцога Детгиза.

В этом качестве я написал некоторое количество стихотворений и прозаическую книгу об учащемся 6-го «зе» класса Сене Кошкине. В книгу входили четыре рассказа, каждый из которых был отражением какого-либо романного жанра — готического романа («Вечный форвард»), детективного романа («Дело близнецов»), авантюрно-сатирического романа типа «12 стульев» («Пуся — парень не промах») и — вот — романа в письмах. О судьбе книжки см. в комментариях к вышеупомянутой записи Романа Ромова, а здесь — поэтологический роман в письмах

С ПОЭТИЧЕСКИМ ПРИВЕТОМ, КОШКИН СЕНЯ

фантастически правдивая история о том, как временно больной школьник Сеня Кошкин познакомился и раззнакомился, ни разу так и не увидевшись, с литературным консультантом Неунывако Степаном Арнольдовичем

(опубл. в ленинградском журнале «Искорка», №№ 4 и 5 за 1988 г. Рисунки Леонида Каневского)

Горло мне перевязали колючим шарфом, навалили на стул у кровати разноцветную кучку таблеток и ушли на работу.

«Да, — вернулась мама. — Вот тебе интересная толстая книга — не скучай!» Встала на цепочки, дотянулась к самому верху шкафа и — с трудом удерживая в одной руке такую толстую — принесла мне.

Потом она поцеловала меня холодными губами, застучала каблуками в коридоре и бахнула дверью. Тоненько отозвались рюмки в серванте.
Читать далее →

Главная задача — раcконцентрация центра.

«Расконцентрация центра»! По-моему, очень красиво!

—————————————————
От себя добавлю, что очень рекомендовал бы сходить послушать — по моему глубокому убеждению вышеупомянутые стихи являются одним из немногих оправданий вышеупомянутого времени перед историей поэзии на русском языке. В пределах вышеупомянутой Водской пятины уж точно. Но и не только, конечно.

эссе Михаила Айзенберга об Олеге Юрьеве «Тот же голос».
————————————————-
А это уже от меня: очень редко, всего несколько раз в жизни бывает, что статья о тебе, помимо собственных вопросов автора статьи к тебе или о тебе, отвечает и на твои собственные вопросы — о себе или к себе. На вопросы, которые ты никогда бы никому не задал. Даже, пожалуй, себе.

Это бывает так редко, что можно сказать, что никогда. И это так дорого, что можно сказать, что бесценно.

по адресу members.aol.com/kamchran:

неожиданно выяснилось, что преступная организация AOL без предупреждения (по крайней мере, без персонально адресованного предупреждения) раз и навсегда закрыла все доверенные ей сайты, в том числе и наш. Много там не было, но всё же — кое-какие тексты, некоторые библиографические данные, некоторые редкие фотографии. Всё, что можно будет спасти (в смысле, всё, что найдется у нас «на винчестерах», потому что американские онлайн-преступники наших файлов не сохранили и не вернули), будет позднее переведено в архивный раздел НКХ. За исключением прозаических и драматических сочинений О. А. Юрьева, для которых придется найти другое место.

Просим прощения за неудобства, а особенно у поставивших ссылки на «старую Камеру». Ссылки работать не будут, их можно убрать.

дежурный редактор сайта «Новая Камера хранения»
Кирилл Иванов-Поворозник

а чего пишут-то? Не клевещут? Это, кажется, научный журнал Гренобльского университета.
Я с помощью автоматического перевода на немецкий попытался разобраться, но перевод был уж очень автоматический.

Если какому милому франкофону не влом:

<...>Le rire que provoque Fo est partagé par les personnages et les spectateurs ; c’est un rire de complicité peu différent de celui du personnage de Myriam dans la pièce du même nom écrite par le Russe Oleg Youriev où la malheureuse jeune femme, en pleine guerre, sur une ligne de front, voit sa masure envahie à tour de rôle par les représentants de trois factions armées, qui tous les trois, également lâches et avides, entendent la violer6. Rire compulsif de répétition, certes, mais il y a plus : Myriam ne s’en sort… qu’en disant oui – mais un oui de procrastination – et en recourant à quelques inventions dignes à la fois de la farce médiévale et des cocasseries à la Feydeau : elle est d’ailleurs la première à en rire.<...>

Michel Corvin
p. 39-48

И в чем зернистая мысль автора:

<...>Et pourtant l’on rit. On va essayer de le montrer en parcourant la production théâtrale européenne des cinquante années qui séparent l’après-guerre de la fin du xxe siècle, à l’exception de la France et des pays francophones, mieux connus et plus souvent étudiés.<...>

Как раз двадцатипятилетие скоро будем отмечать, пьесы-то…

В 80 гг. был в Ленинграде такой прозаик Александр Лисняк, вполне (по тогдашним меркам) преуспевавший в своей среде — среде «молодых литераторов», занявших места в нескольких очередях — в журналы, в издательства, в Союз писателей. Очередь вообще была центральным образом позднесоветского времени. В конечном итоге, всё главное в советской жизни — место в очереди, скорость движения очереди, умение и/или право влезть без очереди — вертелось вокруг нее. Включая сюда и отказ вставать в очередь (что нередко образовывало еще одну очередь из отказавшихся вставать в очередь — вроде Клуба-81).

В своих очередях Лисняк был, кажется, на ближних местах и вообще казался человеком деловым и «хорошо приспособленным» в особом позднесоветском смысле этих слов*. И, как это было принято, очень пьющим. Впрочем, знал я его совсем плохо и о нем совсем мало, скорее наблюдал иногда со стороны — при нескольких случайных оказиях: по некоторым обстоятельствам, среди которых было право на ведение ЛИТО в Финэке, мне надо было числиться в верховном городском органе советско-писательской «работы с молодыми» — Клубе молодого литератора при ЛО СП РСФСР. Поэтому я туда иногда заходил.

Но дело не в этом. Лисняк был очень способный к прозе человек (что, вероятно, несколько или даже сильно замедляло движение его очередей)**. В 1989 году он достоялся, наконец-то до «собственной», «настоящей» (т. е. не детской — детская у него вроде бы уже была) книги и, наверно, до членства. В 1989 г.! Не знаю, что с ним стало дальше, Интернет, как ни странно, ничего не рассказывает. Почему-то мне кажется, будто мне говорили, что он вскоре после этого умер, но это не объяснение — людей гораздо менее талантливых вспоминают гораздо больше. Может быть, это связано с какими-то особенностями его личности и/или жизни, мне неизвестными.

В любом случае, одна фраза из этой самой книги запомнилась мне, вероятно, навсегда (и сейчас, понятное дело, всплыла):

Я из тех русских, что не любят быстрой езды, то есть украинец.

Разве это не прекрасно?

*Ни к какой другой жизни эти особые позднесоветские деловитость и приспособленность не оказались применимы, впрочем, это другая и очень любопытная тема — тема, например, Дениса Новикова, который был самым приспособленным к этому особому, ни на что не похожему времени человеком из всех мне тогда знакомых. Этим временем полностью, без остатка созданным. Продлись вторая половина 80 гг. еще лет двадцать, он стал бы, вероятно, «самым великим», Евтушенко и Бродским в одном флаконе. Его трагедией, вероятно, стало то, что он и сам это понимал — и трагически осознавал перемену эпох как уничтожение своей личной судьбы. И был не в состоянии (да и не хотел, вероятно) перестроить такой совершенный личностный механизм. Это безо всякой недоброжелательности, мне действительно кажется это очень интересным историко-литературным случаем. Может быть, я когда-нибудь даже и напишу о нем поподробнее.

**Проза у него была, если мне не изменяет память, не советская повествовательная каша, а «формульная», «фактурная» — отсылавшая к ленинградской прозе 60- гг. с некоторым дополнительным экзотически-слегка-нерусским подбоем. Другим талантливым прозаиком этого типа, почему-то «преуспевшим» (т. е. добившимся публикаций и даже КНИЖКИ, тогдашнего нон плюс ультра) в тогдашней странной советской жизни был — тоже очень рано умерший — туркмен (кажется) Акмурад Широв; но там экзотизма, конечно, было значительно больше.

На днях праздновали юбилей Гоголя, и немало евреев использовали, конечно, этот случай лишний раз «поплясать на чужой свадьбе». Должно быть. в некоторых еврейских училищах черты* устроили и еще устроят после каникул гоголевские торжества, учитель русского языка скажет прочувствованное слово, учитель физики покажет в волшебном фонаре картинки из «Тараса Бульбы», а потом ученики или ученицы, картавя, пропоют перед бюстом: «Николаю Васильевичу сла-а-ва». И девяти десятым из устроителей и участников не придет в голову задуматься, какова с нравственной точки зрения ценность этого обряда целования ладони, которой отпечаток горит на еврейской щеке: не придет в голову, какой посев компромисса, бесхарактерности, самоунижения забрасывается в сознание отрочества этим хоровым поклоном в ноги единственному из первоклассных художников мира, воспевшему, в полном смысле этого слова, всеми красками своей палитры, всеми звуками своей гаммы и со всем подъемом увлеченной своей души воспевшему еврейский погром.

* черты оседлости

Владимир Жаботинский, 1909

Действительно, единственный ли? В средневековой западноевропейской литературе этого должно быть много, но у индивидуальных авторов «Нового Времени»? Пока мне в голову больше никто не приходит.