А вот очень любопытное, с моей точки зрения, интервью Сергея Пархоменко — достаточно внятно и откровенно объясняющее некоторые механизмы российской издательской жизни. С Пархоменко я когда-то, когда я был молодым драматургом, наезжавшим два раза в год в Москву «на сессию», а он — молодым завотделом публицистики отраслевого журнала «Театр», был очень вскользь знаком, но потом с ним не сталкивался и был совершенно не в курсе его карьеры.

Я бы сказал, что это интервью подтверждает некоторые мои общие представления, подозрения и гипотезы, с этой жизнью связанные. Процесс издательской монополизации всюду приводит к созданию издательских концернов, внутри которых существуют различные и в разной степени самостоятельные редакции, издательства, серии и т. д. В Германии таких концернов три-четыре или четыре-пять, включая международно действующие «Рэндом Хауз» и «Бертельсманн». Или даже больше — но не все из них выходят в сегменты «серьезной литературы», ограничиваясь беллетристическим и документальным массовым продуктом. И этого маловато, и это приводит к существенным негативным воздействиям на «литпроцесс», даже если учесть, что в Германии сохранился еще достаточно широкий слой «средних издательств», а именно они и транспортируют «литературную литературу в пределах читаемости», т. е. приличного качества литературу для образованного класса, и очень много маленьких и мельчайших издательств, обеспечивающих «питательный планктон» и существование малых жанров, в первую очередь поэзии, которую «средние издательства» печатают в очень небольших количествах.

В России же дело сейчас явно идет к тому, что скоро всё — за исключением нескольких отписочных и действительно ни на что не влияющих издательств и откровенно некоммерческого сегмента — укроется под «крыши» двух-трех книгоиздательских концернов, которые еще к тому же, как недвусмысленно показано в интервью Пархоменко, контролируют книготорговлю (насколько я понимаю, через опт).

Конечно, всякое явление определяют своим одновременным действием различные факторы, находящиеся в различных плоскостях, и я совершенно не склонен к вульгарному социологизму и экономизму. Но к невульгарному все-таки склонен: уже описанная ситуация является, так сказать, социально-экономической базой картины, описанной в знаменитой статье. Что, конечно, совершенно не исключает возможности создать внутри одного из этих концернов хорошее и даже прекрасное издательство, чего я Сергею Пархоменко и желаю, и даже уверен, что это ему удастся — человек он и всегда был толковый, а из этого интервью как-то интонационно следствует, что это качество ему удалось сохранить.

Дело прежде всего в общей тенденции к монополизации. Все-таки одно дело машиностроение, а другое — книгоиздание. Как бывший экономист думаю, что укрупнение в промышленности и сельском хозяйстве — вещь и вообще, и особенно в конкретных условиях не-обходимая и необходимая. Но к книгам это никак не относится. На месте антимонопольной службы я бы очень сильно задумался хотя бы над тем, что книготорговля должна быть законодательно ограждена от контроля со стороны издательств (и наоборот, конечно).

Хочу еще обратить внимание на то, что от двух концернов только один шаг к одному концерну, а социально-экономическое устройство Советского Союза и описывается, в сущности, в виде гигантского концерна, которому все принадлежит. И все издательства, и все книжные магатины, и все газеты с журналами.

Думаю, никто из людей в твердом уме (нынешних большевизанов в их число я никак я не включаю) такого развития не хочет.

Какие-то — назвались ГРУЗДЯМИ, полезли в кузов. Пришлось отбросить.

Противные грибы, жалкие и наглые — пузатые, белые, желтые, мокреющие, синеющие, лиловые. Млечники, одним словом. Можно засолить — раньше казалось: ничего. А теперь привкус такой металлический ощущается. Волокнисто и жидко. И на зубах поскрипывает… Порода, что ли, окончательно попортилась?..

Единственный, как известно, выход — замочить. После этого можно и пожарить когда-нибудь, если кому очень надо. Потом, когда ничего лучшего не будет. Моченые, они в бочке хорошо лежат. Воняют только очень.

Нет, я всё же с годами пришел к совершенно определенному выводу: РЫЖИК лучше, чем ГРУЗДЬ.

уже некоторое время назад нам удалось установить, что американцы выбрали президентом Чебурашку. Это наблюдение принадлежит не мне, но я его усыновил.

С тех пор почти безостановочно меня мучал вопрос: а почему, собственно? Почему американский президент так похож на Чебурашку?

И вот, после почти что полугода наблюдений и размышлений я, наконец, понял:

все дело в том, что американский президент — не простой президент, а мультипликационный. Или, говоря, на нынешнем наречии: анимационный. С прочими персонажами политической жизни он сосуществует на основе смешанной техники, как в кинофильме про Кролика Роджера, например.

А в группе аниматоров, рисовавших и цифровавших будущего президента, не обошлось, конечно, без бывшего советского программиста и/или мультипликатора. Назовем его, скажем, Геннадий К. И вот он-то нарисовал кандидату эти уши. Эти уши и эти глаза!

Будем надеяться, что анимационную группу не постигла и не постигнет судьба киногруппы, снимавшей «высадку Армстронга на Луне» Судьба эта известна, правда, только предположительно — см. по этому поводу документальный фильм «Кубрик, Никсон и человек в Луне» — «Opération Lune» (Франция, 2002, постановщик: William Karel) — подробнее здесь, — по-немецки. Лучше всех высказались по поводу 40-летия лучшего фильма Кубрика, конечно же и как всегда, «Коммунисты Петербурга и Ленинградской области»:

В день 40-летия с момента объявления американцев о том, что «они были на Луне», член руководства КП государственный советник Александр Сахаров, выражая позицию партии, заявил KPLO.RU:

А вот россиян Луна ждет. К нам нет претензий, и первым научным посещением Луны будет российско-китайская экспедиция.»

Американская серая белка — злое пучеглазое лицо, как у увеличенного под лупой насекомого. Извивающийся полулетящий бег — наподобие змеящейся в воздухе змеи. Маленький серый диавол, а никакая не белка. Вообще, в Америке довольно много чертей древесных и небесных, но сравнительно мало водных.

<Фотографии, кстати, есть, но появятся в журнале только по возвращении вашего корреспондента к рыжим белкам с симпатичными туповатыми лицами девочек-отличниц. Потому что я забыл дома во Франкфурте какую-то проволочку для перегрузки фотографий из камеры в компьютер, а входа для карты ни у одного из наших компьютеров нет.>

В простом американском народе — по крайней мере, на мой неподготовленный слух — звук «а» ощутимо замещает все остальные гласные звуки, прежде всего «о», конечно, — но и не только.

По всей очевидности, в обозримом будущем в простонародном американском английском вообще останется один-единственный гласный звук — «а». По крайней мере, когда ты стоишь у кассы супермаркета, кажется что в пышном горле кассирши бурлит и переливается одна единственная «буква А», как это именуется у Гр. Остера.

В речи же американской интеллигенции (мы вчера были на одной научной конференции и послушали), напротив: звук «а», кажется, по мере возможности всеми способами избегается. По крайней мере, его почти не слышно. Видимо/слышимо, в том же обозримом будущем в этом социолекте его не будет совсем.

тут один молодой человек больших дарований, очевидно, отвлекшийся на некоторое время от мировых событий, вдруг вернулся к людям и с некоторым изумлением обнаружил, что

американцы выбрали в президенты Чебурашку!

Разве же это не прекрасно?

— или лучше фразировочный? — был у Сергея Довлатова, был и у Валерия Попова. Вероятно, опытные образцы какого-то закрытого ленинградского НИИ (спецмашиностроение?), попытавшегося в 60 гг. в свободное от оборонной техники время практически разрешить спор физиков и лириков. Проект прикрыли за ненужностью в условиях строительства коммунизма к 2000 г. и высокого расхода обтирочного спирта. Образцы списали и выставили на соседний пустырь. Мимо шли…

…Что бы стало с довлатовским экземпляром в условиях довлатовомании 90 гг., трудно сейчас предположить (хотя последние тексты вызывают определенные сомнения в исправности прибора), но станок Валерия Попова совершенно очевидным образом (и к большому моему сожалению) почти что сломался и лет уже двадцать гонит брак. Даже на названия его уже не хватает.

Пока закачиваются фотографии (долгая история, их много), несколько случайных записей:

* * *

В кондитерской «Метрополь» на Садовой: Пирожное слоеное с капустой — 28 руб.

Зато на Московском проспекте обнаруживается кафе «Норд — Метрополь», торжество редундантности.

* * *

В БДТ б. им. Горького вывешен на вахте красочный плакат насчет гражданской обороны во всех ее проявлениях. В разделе «Наводнения» рекомендуется в случае соответствующего бедствия перевести скот на возвышенное место.

С подозрением оглянулись на Фонтанку.

* * *

В правилах пользования Павловским парком сообщается, что воспрещено кормить белок мучным и сладким, а также выгуливать собак всех пород. Впрочем, на этот счет есть фотографии.

* * *

Улицы (в центре, конечно) состоят почти сплошь из светящихся скелетов зданий — подсветка. В той жизни таким было только Адмиралтейство, им кончались темные проспекты, и я даже писал об этом стихи («Скелет светящийся Адмиралтейства…»), а теперь повсюду эти веселые скелеты.

Вообще город стал веселый. Легкий — будто сейчас полетит. На воздушной подушке. Главное — он стал светлый. Ночью светящийся, днем — светлый. Никогда этого не было, ни при каких строях. Это, конечно, благодаря тому, что дома сознательно и последовательно красят в светлые тона, но, кажется, не только в этом дело — какой-то новый легкий свет изнутри. Как будто он собирается жить, и лететь, и светиться.

Я бы сказал: из города Бродского он становится — почти уже стал! — городом Аронзона. Какое-то новое счастье ему открывается. «Как будто бы кто-то уходит отсюда и кто-то заходит сюда» — еще раз, но в обратных направлениях.

Тьфу-тьфу-тьфу.

Городок Ольденбург (10 000 жителей) в Голштинии (есть еще один Ольденбург, в Нижней Саксонии — тот заметно больше и к нашему изложению отношения не имеет) веков еще пять назад именовавшийся Старегард, был некоторое время столицей славянского своего рода государства на балтийском побережье — Ободритского племенного союза (ободриты = бодричи). Местное племя называлось вагры или вагрии (исторический район до сих пор именуется Вагрия) и было знаменито талантами в рассуждении морской торговли и/или разбоя. Уже довольно давно мне представляется естественным произведение летописных «варягов» не от скандинавов, а от вагриев, по крайней мере, их военной верхушки, выдавливаемой немцами на восток (и, как уже не раз отмечалось, где есть Новгород — должен быть и Старгород). Единственное полученное мною «лингвистическое» объяснение, почему этого не получается, клонилось к тому, что слово «варяг» достаточно хорошо выводится из древнескандиновских языков и ни в каких дополнительных этимологиях не нуждается.

Как известно, славяне довольно успешно воевали с упорно наступавшими немцами и часто их били — они проигрывали (и проиграли) не войну, а мир, потому что их элиты сравнительно легко ловились на «мирное сосуществование», на «культурный обмен», а также на христианство, джинсы, кока-колу и что там еще предлагалось. Частично покорение и последующее за ним онемечивание осуществлялось не без активной помощи соплеменников, исповедующих «европейские ценности». По ходу серии восстаний (983, 990 и 1083 гг.) запславянам удалось избавиться от немцев и католичества почти на целый век, но в результате Славянского крестового похода 12-го века их сопротивление было окончательно сломлено, они были полностью обращены, на их земли в массовом порядке стали завозить колонистов с Юга и Запада, а через несколько веков и сам язык славянский перестал звучать и Старегард, лишенный Любеком торгового значения, а вслед за этим и прав на проведение ярмарок, переименовали в Ольденбург.

Сейчас «славянское прошлое» — практически единственное, чем городок может похвастаться (и на чем может подработать); остатки «славянского вала» были очищены от застройки, каждое лето на них производится «славянский праздник» (с ним мы не совпали, поэтому тишина, пустота и красота):

Луковка на церкви не православная, конечно, а барочная. Но тем не менее — выглядит любопытно.
Читать далее →

Долго ехали из Франкфурта до Цюриха (в районе Фрайбурга поезд сломался и едва дотянул до Базеля, где пришлось пересесть), оттуда еще сорок минут до городка Хинвиль, оттуда еще на маршрутном такси, словотворческими швейцарцами именуемом «букси», т. е. помесь автобуса и такси. И всю дорогу я думал о природе беззащитности русских игроков перед испанскими на этом чемпионате. И, как мне кажется, приблизился к пониманию.

Природа этой беззащитности не спортивного характера. Даже пускай и не чрезмерного класса защитники, которые худо-бедно много лет играют в футбол и на клубном и на национальном уровне, не могут систематически ловиться на вполне дворовые финты и уловки и не соображать вполне стандартные пробросы за спину. Да к тому же в двух играх, из которых первая была, несомненно, подробно и квалифицированно разобрана. До известной степени это ведь касается и всех прочих команд, игравших с испанцами, не только российской (кроме итальянцев, но об этом ниже).

Я бы сказал, что природа этой беззащитности психофизиологического свойства. Русские футболисты, особенно плечистые конские* защитники, оказались совершенно беззащитны (и то, что дважды оказались — есть косвенное доказательство справедливости этой моей гипотезы!) перед красотой и изяществом — не игры испанцев, она вполне складная, но не более того, — но их самих! Толкнуть такого тонкого-звонкого ростом с метр семьдесят — все равно что толкнуть женщину. Можно, но не хочется. Лучше уступить, пока не довела… Главное же, совершенно непонятно, что ей придет в голову, этой дуре — пробросит-побежит? вильнет-завернет? Ожидания и предположение, результат игрового опыта, как бы отменены. В сущности, российская сборная играла с гишпанцами как с женской командой!

Можно было бы, конечно, порассуждать и об аттическом солдате в своего врага влюбленном, или — наоборот — подсознательно избегающем телесного соприкосновения с этим чуждым андрогинным существом по имени Торрес или Вилья, движущимся с нечеловеческим шевелением ног и торса, да и пахнущим наверняка не здоровым конским потом, а духами «Ландыш»! Но дело не в этом — не в том, как воспринимались испанцы (всеми, кроме, что характерно и тоже является косвенным доказательством моей правоты, итальянцев, которые и сами отчасти такие!) — как женщины или как… юноши. Дело в самом механизме, который был бы примерно одинаков и в том, и в другом случае.

Полагаю, что это впервые подключенное испанцами гомоэротическое излучение и является основным источником их нынешних неожиданных успехов.
В сущности, можно пожелать им успеха и в сегодняшнем финале, хотя я, честно говоря, не очень-то верю, что немцы окажутся чувствительны к романской красоте. Наличие собственной католической половины населения предохраняет их до известной степени от чувствительности к латинскому яду. В отличие от русских. Что они, собственно, и доказали в игре с португальцами.

Я бы сравнил нынешнее испанское участие в финале с 1988 г. — с финалом сборной уже практически не существующего СССР. Вполне возможно — и даже более чем возможно! — что на следующем чемпионате уже будут кувыркаться по отдельности каталонцы, баски и сборная Кастилии-и-Арагона. Так что пусть бы порадовались напоследок своей бессмысленной победе, не жалко! Но очень, очень сомневаюсь…

*Для не знающих футбольного русского — игроки ЦСКА