О КРИСТАЛЛИЗАЦИИ ГЛУПОСТИ

Текст конца 1993 или начала 1994 г., если судить по упоминанию Останкинского штурма в контекстуально «недавнем прошедшем» времени.

Никаких специальных привязок к сегодняшнему дню я не делал.

О КРИСТАЛЛИЗАЦИИ ГЛУПОСТИ

Наиболее отчетливо темную разницу между понятиями ПОДсознательного и БЕСсознательного, выразил философ Яков Друскин в «Беседах чинарей», записанных Леонидом Липавским: “О моем бессознательном затрудняюсь что-либо сказать, но мое подсознательное просто глупо”. Если таково подсознательное одного из замечательнейших философских писателей двадцатого века, то каково же, представьте, должно оно быть, например, у Эдуарда Лимонова.
Читать далее

Загадки литератур-ботаники

Вышли пройтись. По дороге — то береза, то рябина, но береза — это несколько другая история, а вот насчет рябины неожиданно удивился:

…Но если по дороге куст / Встает, особенно — рябина….

Сколько я с рябинами ни сталкивался, все они были деревья, а не кусты. Если мы, конечно, говорим о красноплодной рябине, которая лично мне до сих пор как-то однозначно краснелась из этого знаменитого ностальгического стихотворения. Я не утверждаю, что не бывает кустов «рябины красной», но все же представляется она скорее в виде дерева. Кусты — это рябина черноплодная (Aronia melanocarpa), растение семейства розоцветных. Кустарник высотой 1,5-3 м. Листья эллиптические, пильчатые, плоды шаровидные — ох, красиво пишет Большая Советская энциклопедия, на зависть просто.

Может быть, следует ее понимать под «особенно — рябиной» — черноблестящую, тугую, как бы толсторезиново-поддутую, с эллиптическими и пильчатыми листьями?..

Но коварная, хотя и красноречивая Большая Советская энциклопедия утверждает, что рябина эта «в СССР введена в культуру И. В. Мичуриным«, стало быть, уже после отъезда М. И. Цветаевой в эмиграцию.

19-е октября, пожалуйте бриться

По поводу Лицейской годовщины
Опять встает проблема дедовщины!

Действительно. Кюхельбекера Вильгельма Карловича, 1797 г. р., немца по национальности, цукали? Цукали.

Топиться бегал? Бегал. В пруд.

До декабризма довели, до Сибири…

МАРШ «ПРОЩАНИЕ ДЕРЕВЬЕВ»

Все багряные ладони
Ветер клену пережал
И к осиновой колонне

Уходящей в полупоклоне
В полунаклоне перебежал

И маленький закат дымился на погоне
у дуба — Как погашенный пожар

Последние полки в заречье уходили
За грабом липа и за вязом бук

И под занавес огневой угодили:
Хлюп над рекой, плюх, бах, бух!

Полетел с папахи пух
Дым сверкающий набух…

— Проводили!

X, 2006

Новости прошлого

… От древнерусского краеугольного камушка налево можно было только к Сосноре в лабораторию наджизненных звуков, теряя жизнь. Направо — к Кушнеру: ловить бабочек в собственной гостиной, лишившись коня (крылатого), прямо же — щёлкал ломоносовским соловьём младой Олег Юрьев, который уже тогда вслед за Ходасевичем подумывал, что родина его не Россия, а собрание сочинений Пушкина. За ним следовало ехать в Кёльн. Не в ссылку, по доброй воле. Терять родину. И по доброй же воле ненавидеть Лермонтова за то, что не уезжал, а гиб. …

Оказывается, я «прямо пойдешь». Очень интересно. Речь идет о литобъединении Финансово-Экономического института им. Н. А. Вознесенского, которое я в 1981-82 гг. вел, будучи и сам там студентом. И о тогдашнем выпуске литературного клуба «Дерзание» при Дворце пионеров имени А. А. Жданова. Часть его пришла тогда ко мне в ЛИТО. Автора сего мемуара не знаю, вероятно, псевдоним, но если бы и знал настоящее имя — навряд ли бы мне оно что-то сказало.

Но ведь какой телепат, что интересно! Двадцать пять лет назад уже знал, что я замышляю бегство в Кельн. Молодец какой!

Но еще лучший фокус насчет Лермонтова. Я сам только недели две назад узнал, что собираюсь с ним по доброй воле расправиться в декабрьской колонке. А неизвестный господин — чистый провидец!

Нет, не возражения против центонного литературоведения меня заинтересовали, а то, что

…молодые поэты, которые ни черта не читают, были во все времена, но никогда прежде их сочинения не представляли никакого общественного интереса, — считает Дм. Кузьмин. Надо полагать, мы сейчас живем в эту пору прекрасную.

Помню, говорил мне как-то (лет двадцать назад) покойный Витя Кривулин, по своему обыкновению, обозначавшему намерение «прогнать телегу», хитренько так на меня посматривая — хочется сказать, посматривая сквозь бороду, что в наше время (т. е. двадцать лет назад) возлагать надежды лично он, Витя, может только и исключительно на тех молодых поэтов, которые «не читали Мандельштама». И приводил в пример почему-то покойного же Андрея Крыжановского, внука Евгения Шварца.

Вероятно, Андрей Крыжановский (с которым я никогда не был лично знаком) все же иногда подглядывал в Мандельштама, тайком от Кривулина. По крайней мере, кривулинские надежды на него, если они действительно возлагались, оправдались не в полной мере.

…Нет, дорогой Дима! Молодых поэтов, которые ничего не читали, — и тут Вы правы, — было всегда хоть пруд пруди. Я вот в свое время учился в Литературном институте и много таких видел. Им Советская власть запрещала читать — потому что от этого они бы потеряли свою самобытность, чтобы не сказать индивидуальность. Но — и тут Вы уже совершенно неправы! — общественный интерес они вызывали очень большой. В столичном городе Москва даже специальные издательства и журналы были открыты для молодых и немолодых поэтов, которые ничего не читали (или хорошо притворялись, что ничего не читали). Про них писали в газетах и журналах, приглашали на поэтические фестивали, посылали в дружественную заграницу и т. д. и т. п. Между прочим, в качестве «вербального бэкграунда» они тоже имели «вещи внелитературные» — от текстов песен, исполняемыхансамблем им. Пятницкого, до рекламных слоганов КПСС. Из этой речевой ткани, окружающей молодых людей в их повседневной жизни, и извлекали они свои в высшей степени интересные квинтэссенции.

Вы скажете, что есть же разница между тем «общественным интересом» и общественным интересом, который Вы имеете в виду.
Да нет, — скажу я. Никакой особенной разницы я тут не вижу.

Воспоминания Харджиева

Много смешного. Много и сомнительного. К примеру, уничижительная характеристика жены Заболоцкого. Тут я, извините, больше верю добропорядочному советскому мещанину Евг. Шварцу, который пишет о ее человеческих качествах в самых восторженных тонах.

Выход через журнал Германа Лукомникова, где и в. п. с. со своими штанами в жлухте.

Разговор по поводу этого:
Из воспоминаний Н. Харджиева:
«Олейников Мандельштама ненавидел и о том, кого презирал, говорил сквозь зубы:
— Ему, наверно, нравится Мандельштам…»

Переношу части обмена мнениями сюда, просто чтобы были под рукой. Об Олейникове когда-нибудь буду писать. Давно обещался. К слову: что за бредовые идеи были на его счет у покойной Л. Я. Гинзбург! «Галантерейный язык»!

oleg_jurjew
2006-10-16 06:06 pm (local) (ссылка)
Олейников ненавидел Мандельштама, потому что находился среди обериутов в той же позиции, в какой Мандельштам находился среди акмеистов. Он сам был Мандельштамом — т. е. провинциальным евреем-отступником среди культурных столичных русских. Ненависть к Мандельштаму — это еврейская самоненависть Олейникова.

lukomnikov_1
2006-10-16 06:59 pm (local) (ссылка)
Разве Олейников еврей? Он же казак вроде.
Вы, Олег, наверно, как обычно, шутите.
Во всяком случае поэтически он как раз был антимандельштамом — даже на фоне своих друзей-обэриутов. Т.е. уж скорее они были «мандельштамами-пастернаками» рядом с ним — даже Хармс, не говоря уж об остальных.
А психологически… ну не знаю, не знаю… Чужая душа потёмки.

oleg_jurjew
2006-10-16 07:12 pm (local) (ссылка)
Олейников — донской казак, а донские казаки — евреи, потому что происходят от хазар. Поэтому так и свирепствовали при погромах — чтобы отвести от себя подозрение.

Я имел в виду другое: Олейников по сравнению с Хармсом и Введенским был в положении «интеллигентного еврея в первом поколении», каким был Мандельштам в среде акмеистов. В этом же положении был и Заболоцкий, но у того не было ни внутренней нервности Олейникова, ни комплекса отступничества — как и Мандельштам, Олейников «лишился чаши на пире отцов», потому что потянулся к новому, светлому, прекрасному — «мировой культуре» (она же социализм). Разница заключалась в том, что Мандельштам так и не разочаровался в «мировой культуре», а умный и циничный Олейников довольно рано осознал, что пошел за пшиком. И в Мандельштаме он ненавидел и эту неразочарованность в пшике.

Это из статьи о Олейникове, которую я пишу-пишу-пишу и того гляди допишу для нашей «Ленинградской хрестоматии». В ней, среди прочего, доказывается, что настоящим автором «Тихого Дона» был Н. М. Олейников.

Насчет же поэтики, думаю, трудно спорить, особенно в этом формате, — у нас с Вами разные поэтики, я же не ненавижу Вас за это, а Вы меня. Для настоящей ненависти должны быть антропологические и/или психокультурные причины.

Небольшие романы — 18

Франкфурт, набережная Майна, 13 октября, день смерти Леонида Аронзона. Еще не осень, но уже

Маленький клен покраснел раньше других и стоит, как дурак, посреди газона. Еще не осень.

Березы стали похожи на подберезовики. Нет, все-таки осень…

От плоских кораблей, проходящих под зелеными и красными мостами, шли к берегу треугольные волны. Полупрозрачный воздух, кишевший еще месяц назад над рекой, стал прозрачен и не кишел совершенно. Да, осень.

Но по набережной бегут-бегут спортивные женщины, двигая грудями под майкой. Почему-то у одних груди движутся влево-вправо, а у других вверх-вниз. Чем одни отличаются от других, совершенно непонятно, но те и другие прекрасны.

Под мостом, ухватив себя за поясницу, вся в шерстяных повязках стояла девушка и двигала жилой на шее. Одна нога у нее была простая, а другая балетная.

Электричество стекает с прибрежных домов и загорается в реке дрожащими бляшками. Нет, еще не осень, но уже.

Читающим по-немецки: JURJEWS KLASSIKER

Первая колонка (вводная) в берлинской газете «Der Tagesspiegel».

Следующая будет про Роберта Вальзера, около 10 кило которого мне сегодня прислали добрые дамы из издательства (в том числе 6 томов «Микрограмм»!) А декабрьская — про Лермонтова, в связи с новым переводом «Героя нашего времени». Если, конечно, мне не придет в голову рождественский ханукальный рассказ.

Ездили на велосипедах по набережной Майна до города Оффенбаха и обратно

Остатки оффенбахского речного порта — со складами, элеваторами, какими-то голландскими баржами, с мужиками, меланхолически постукивающими железяками по каменюкам и всем прочим, столь дорогим сердцу старого речника, напомнили совершенно неожиданно о Нью-Йорке — о соответствующих местах на реке.

Поэтому, летя на «Пегасе», непроизвольно думал об Америке.

Но все равно ведь об Америке ничего лучшего не надумаешь, чем слова советского народного стихотворения:

Америка — страна чудес,
Там негры жопой режут лес!

Они у меня в голове и вертелись, как педали у меня под ногами.