Под загибом — стихи десятого года

На самом деле, конечно, неправильно сказать:

Сергея Георгиевича Стратановского наградили «премией Андрея Белого», и давно бы уже пора…

а правильно так:

«Премия Андрея Белого» наградила себя Сергеем Георгиевичем Стратановским, и едва ли уже не поздно.

ДОПОЛНЕНИЕ: Здесь некоторые пояснения, оказавшиеся — к моему изумлению — необходимыми.

В сто шестой, только что открывшейся книжке «Нового литературного обозрения» помещен блок материалов памяти Александра Николаевича Миронова.

В свое время (думаю, в январском обновлении) они найдут свое место в соответствующем разделе «Новой Камеры хранения», а пока ссылки:

стихи — и из поздних, и одно из самых ранних, написанное семнадцатилетним Мироновым:

а также отрывки — в основном, автобиографической — прозы Миронова:

1948 год: родился в семье геолога и астролога: мать во сне продолжала рыть свои блокадные окопы, а разнорабочий отец пытался читать наше об­щее семейное будущее по кремлевским звездам. В то время я еще и не по­дозревал, что живу в Петербурге.

Этот призрак имени возник гораздо позже: началось с маленького школьного диссидентства, скрепилось попыткой жалкого самообразования (будучи 17 лет от роду, я подделал год рождения в паспорте, чтобы запи­саться в студенческий зал Публичной библиотеки), устоялось и удостове­рилось реальной, а может быть, и просто литературной историей моего бедного и печального города.

Город, как известно, рос на костях, и я, подобно ему, рос и цвел на по­этических костях (я думаю, что не только кости Кузмина и Ахматовой при­надлежат Петербургу, но и кости Мандельштама, Клюева, Заболоцкого и «новых», прости меня, Господи, «русских» поэтов: Аронзона, Р. Мандель­штама, И. Бродского).

Жизнь бывает ограничена «временем безвременья», а письмо, к счастью, ограничено всего лишь временем, а время, как известно, само располагает свои границы. Я не знаю, когда умру, но все написанное мною можно впол­не считать моей посмертной автобиографией, и чем раньше, тем лучше.

(и стихи, и проза Миронова опубликованы И. Николаевым и В. Эрлем),

а также статья В. Шубинского

и стихотворение вашего корреспондента, впрочем, постоянным читателям этого журнала известное.

ГОДОВОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ к НОВОЙ КАМЕРЕ ХРАНЕНИЯ за 2010 год:

Елена ШВАРЦ
Девочка со ста сорок восемью родинками

Публикация Кирилла Козырева

пусть будет проклята звезда
рассученная в провода
пронизанная сквозь кристаллы
недопроявленного льда

пусть будет проклята вода
не долетевшая сюда
недосиневшая до снега
недолютевшая до льда

пусть будут прокляты огни
ночей и не они одни
и неба склонное Онего
с пустыми башнями в тени

пусть будут прокляты и дни
что в дымном воздухе сини
и тени что во тьме привстали
неразличимые в тени

XII, 2010

Так давно не радовала Лента.ру прирожденными ей красотами слогами, что ваш корреспондент уже стал опасаться, а не угас ли талант. Но нет, никуда не делся. Вот как описывается сегодняшнее ограбление петербургской мечети:

Ограбление по религиозным мотивам — разве это не прекрасно?

ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ

1. ТАМ, ТОГДА
(Ленинград, ноябрь 1981 г.)

Мой друг! я видел море зла
И неба мстительного кары…

К. Б. (1813)

Там рвет себе тельник беглый бук,
гатчинский бухой голштинец —
он камню райского града внук;
и на плече твоем, смотри,
треугольный его гостинец
с мéртвой семечкой внутри.

Там на углу ланских равнин
дробно дрожит под наши скрипы
крученый тополь-дворянин
и, распустивши тыщу губ,
на плечике у сдутой липы
заснул с рассветом барыга-дуб.

Там светит ветер к ноябрю
всё заведеннее и безгрешней,
и в ту кромешную зарю
ты, мимо всех этих господ
(чернореченской черешней
натрудивши губ испод),

едешь — как кесарь к косарю,
летишь — как русский Гельдерлин,
плывешь — как в море зла, мой друг,
по каменно острóвскому проспекту
пока-еще-домой…

2. ЗДЕСЬ, ТЕПЕРЬ
(Гейдельберг, октябрь 2010 г.)

Wie der Vogel des Walds über die Gipfel fliegt,
Schwingt sich über den Strom, wo er vorbei dir glänzt,
Leicht und kräftig die Brüke,
Die von Wagen und Menschen tönt.

F. H. (1800)

Под горою безводный Неккар
через расчесочки течет,
над горою взводный пекарь
звезды хлебные печет —
звезды хлебные бесследные
у него наперечет.

Под мостóм несет поноску
неподвижную река,
а нас с тобою несут по мóсту
четыре срезавшихся каблука
и сыплют искрами над нами
остывающие облака.

По мостý грохочет фура
в сияньи дымных кристаллид,
а у мóста кротко и хмуро
швабский Батюшков стоит —
швабский Батюшков-Безбатюшков,
со шваброй пасынок Харит.

Как поднимешься по Неккару,
так закончится гора,
и расплакаться будет некому,
оттого что уже вчера.
Скрипят на морозце ночном флюгера
в прошло-будущем у столяра,
еще-пока-не-дóма…

XI, 2010